Аурус, задумчиво поглаживая подбородок, подходит к супруге, словно собираясь посоветоваться.

– С твоими гладиаторами одни проблемы, – презрительно фыркает Кора. Она старается сохранять спокойное лицо, но Эмма отчетливо видит ненависть, плещущую во взгляде. И если раньше Кора просто не обращала на Эмму внимания, то теперь все усложнилось.

Аурус согласно кивает. Смотрит на Регину, потом на Эмму, потом снова на Регину. Нагнетает обстановку, вынуждает напрячься. И говорит едва ли не скучающе:

– Два месяца не будешь выходить из лудуса.

Регина издает непонятный звук, и Кора вторит ей, явно удивленная такой необъяснимой мягкостью.

Эмма не верит собственным ушам.

И… все? Это все наказание? За преступление, которым так пугал Робин?! Должно быть, Кора очень хорошо относится к Регине, и Аурус это знает, раз решает именно так.

Но ведь… нужно радоваться! Разве нет?

Внутри расцветает осторожная радость.

Вот только Регина не радуется. Как стояла, понурившись, так и стоит. И не говорит ни слова. Будто мыслями давно не тут. Эмма переводит растерянный взгляд с нее на Кору, затем на Ауруса и видит, как по губам его ползет-извивается зловещая ухмылка. И смотрит он теперь на Эмму: пристально, зло. Мстительно. Ничего не осталось от добряка Ауруса.

Эмма уничтожила его собственными руками. Собственными словами.

Она сглатывает, думая, что готова услышать все. Но ударом обуха меча прилетает:

– А тебя, Эмма, я продам Лупе. Она давно хочет тебя заполучить.

Будто мир содрогается под ногами. Эмма и рада бы подняться, но не находит в себе сил. Принимается пульсировать запястье, которое вроде бы не болело, и внутри вдруг сжимается что-то, мешая дышать.

Он продает ее. И это значит… Но как же оракул? Или Аурус теперь не верит в предсказание?

Регина не оборачивается, но на нее смотрит Эмма. Смотрит и не может насмотреться, с трудом осознавая, что это может быть ее последний шанс. Аурус же насмешливо продолжает:

– Там тебе и Лилит будет, дорогуша. Все рядом. Очень удобно.

Он издевается и не скрывает этого. Облегчением же чудится лишь то, что с Региной ничего не сделают.

Эмма на мгновение прикрывает глаза, заставляя себя принять услышанное.

Она пообещала себе, что справится с любым наказанием, лишь бы с Региной ничего не случилось. И с ней не случится. А Эмма сдержит слово.

Ощутимо вздрагивают плечи Регины, будто ей совсем не нравится то, что она слышит.

Громко смеется Кора, довольная решением супруга. Она хлопает в ладоши и восклицает, полуприкрыв глаза:

– Чудесно! Давно нужно было поступить именно так! Пусть это будет проблема Лупы! А нам такие гладиаторы, – она смеряет поникшую Эмму презрительным взглядом, – не нужны!

Может, она и хотела бы для Эммы более жестокого наказания, однако перспектива просто избавиться от нее нравится ей больше. И она это не скрывает.

Аурус все еще неприятно усмехается, когда подходит к дверям и громко зовет соглядатаев. Когда те входят, он велит им:

– Эту – к ней в комнату, – он указывает на Регину, – а эту – в лудус. На днях ее заберут, до того момента глаз с нее не спускать. Если что-то случится – отвечаешь головой. Понял?

Соглядатай, которому поручили Эмму, понятливо кивает и, подхватив ее под руку, грубо заставляет подняться. Их с Региной быстро выводят из таблинума, и уже за его пределами Эмма пытается сказать Регине хоть что-нибудь, привлечь ее внимание, но соглядатай обрывает ее:

– Иди давай!

Он толкает ее в спину, и Эмма, спотыкаясь, чуть снова не падает на пол, успевая заметить, что Регина не оборачивается. Она уходит к себе, и плечи у нее опущены, как и голова. Эмма с тоской провожает ее взглядом.

Дрожь разливается по телу, дрожь понимания, что все, должно быть, кончено.

Эмма трясет головой. Нет, нет, ничего не кончено! В доме Лупы – заговорщики! Регина – одна из них! У них будет шанс увидеться! Пусть через два месяца, но ведь будет!

Два месяца… Целая вечность…

Эмма подбадривает себя до момента, как оказывается в своей комнате. Соглядатай вталкивает ее туда, задергивает занавесь и предупреждает:

– Не вздумай что-нибудь выкинуть. Сломаю ногу.

Эмма валится на кровать и закрывает лицо руками.

О, Один, милосердный отец! Что же теперь? Что будет?

Сердце прерывисто колотится в груди.

Она попадет к Лупе. Сможет ли она сражаться на арене? Или уделом ее отныне станут лишь постельные битвы?

Эмма беззвучно смеется, понимая, что из-за одной постели очутилась в другой – и теперь, кажется, навсегда. Почему, ну, почему она не слушала Регину? Почему решила, что знает лучше?!

Она до боли закусывает костяшки, когда на глазах от смеха выступают слезы.

Регина… Регина!

Нельзя сдаваться. Нельзя опускать руки.

Она вызывает в памяти ее сегодняшний образ: волосы, разметавшиеся чернотой по постели, запрокинутая голова, прогнувшаяся спина… Эмма не жалеет, что поступила так, как поступила, но жалеет, что пренебрегла последствиями. Что оказалась слишком самонадеянной и проиграла. Но разве проиграла? Разве то, что было между ней и Региной, можно назвать проигрышем?

Они обязательно должны увидеться до того, как Эмму заберут. Регина не должна остаться одна, в уверенности, что Эмма обманывала ее все это время.

Эмма переворачивается на живот, думая, что не сможет уснуть, и лежит так очень долго, прислушиваясь к шагам соглядатая.

Она скажет ей, что любит.

Обязательно скажет.

Комментарий к Диптих 17. Дельтион 2

Продолжение - 7 февраля.

========== Диптих 18. Дельтион 1. Vale ==========

Vale

прощай

Лудус взволнован. Он гудит, будто растревоженный улей, и гладиаторы пчелами вьются вокруг Эммы, пытаясь выяснить, за что же ее продали Лупе. Но она хранит молчание, потому что это – не только ее тайна, и самое удивительное, что и Аурус, и Кора тоже не спешат болтать о ночном происшествии на всех углах. Эмма окончательно уверяется в молчании хозяев, когда сталкивается в галерее с Ласертой, и та язвительно бросает:

– Что, рабыня, папочка, наконец, разглядел твое истинное лицо?

Эмма сжимается, готовая ударить, если Ласерта скажет что-то плохое о Регине, но та лишь фыркает:

– Я всегда знала, что ты бесполезна, и однажды отец должен был это понять! Ни на что не годишься, кроме как в подстилки Лупе!

Ласерта продолжает говорить отвратительные вещи, совершенно не стесняясь, и у Эммы отлегает от сердца. Про нее – пусть говорит. Пусть придумывает, пусть обвиняет – ничего страшного. Главное, чтобы Регина осталась в стороне от всего этого.

Первые два дня Эмма будто ходит по углям, в любой момент ожидая, что за ней приедет Лупа или ее люди. Она с опаской выходит из лудуса на арену, думая, не запретил ли Аурус Августу тренировать ее, но Август просто подает ей мечи и, как обычно, покрикивает, чтобы она трудилась усерднее. На какое-то время Эмме удается забыть о произошедшем, однако едва она остается одна, как воспоминания накатывают приливной волной, и невозможно избавиться от них. Эмма ворочается с боку на бок и практически ощущает Регину рядом. Она гладит ее по волосам, касается кончиками пальцев бархатистой кожи, целует и шепчет бесконечные признания, чтобы в момент, когда Регина открывается ей полностью, услышать крикливое: «Слезь с нее!»

Кора приходит в сны Эммы с завидной регулярностью, и Эмма всякий раз вскакивает в холодном поту, раздираемая на части пульсирующим возбуждением и страхом за уже произошедшее. Буквально несколько вдохов – и страх уходит, как, впрочем, и похоть, но Эмма еще долго сидит, не в силах лечь обратно, и растирает лицо ладонями, коря себя.

Она виновата. Она пришла к Регине и вынудила ее сделать то, что они сделали. Она думала, что все обойдется. Хотела верить в это, отпихивала прочь все доказательства обратного. Вожделение застлало ей глаза, заставило видеть то, чего не было в реальности…

Эмма глубоко вздыхает и борется с желанием снова прийти к Регине. Но снаружи слышны размеренные шаги очередного соглядатая: они не оставляют ее в одиночестве ни на миг. Аурус пообещал им снять голову с плеч, и они стараются изо всех сил. По нескольку раз на дню Эмма пытается пробраться в домус – ей все равно, случится ли это под чьим-то присмотром или нет, – но люди Ауруса ни в какую не хотят идти ей навстречу. А вот время – идет, даже бежит, и от осознания, что его становится все меньше, Эмма теряет аппетит и остатки сна.