– Слезь с нее немедленно!

Испуганный вскрик Регины прерывает собой наливающийся соком оргазм Эммы, и Эмма в мгновение ока оказывается на полу, больно ударяясь локтем. Белая вспышка все же приходит, но совсем не та, о которой мечталось, и пока Регина пытается прикрыться одеялом, Эмма с ужасом смотрит на вставшую в дверном проеме Кору. На лице римлянки написано нескрываемое отвращение. Она почти неотрывно следит за Региной, не делая ни малейшей попытки сдвинуться с места, потом раздраженно кидает:

– Одевайся. Живо!

И переводит взгляд на Эмму. Та моментально ощущает навалившуюся на плечи вину.

Это она заставила Регину. Это она пришла посреди ночи. И это она виновата во всем, что будет дальше.

Но что здесь забыла Кора? Полностью одетая, будто и не ложилась спать. Что-то почувствовала? И доверилась этому?

Эмма уверена, что за ней никто не следил. Может, она позволила себе слишком громкий стон? Может, приняла за тень чью-то вполне осязаемую фигуру? Может, боги застлали ей глаза похотью и самоуверенностью?

Мысли мечутся хаотично, нет возможности успеть за всеми сразу.

Регина поднимается с постели и накидывает на себя тунику. Эмма пытается поймать ее взгляд, но терпит поражение. Она невольно сжимает пальцы в кулаки, зачем-то вспоминая, как изумительно было ощущать себя внутри Регины.

Проклятые римляне!

В ней и страх, и злость, и смутное, очень далекое желание сделать так, чтобы Кора ничего и никогда не смогла рассказать. Последнее пугает Эмму больше перспективы кровавого наказания: она все чаще желает смерти людям. Пусть они плохие, пусть они римляне, но они люди!

– Вставай сейчас же, – приказывает Кора. Эмма поспешно поднимается, когда Регина проходит мимо нее, и попросту невыносимо видеть, как опущена темноволосая голова. В какой-то момент Эмма понимает, что и Регина тоже чувствует за собой вину, но ведь она совершенно не виновата! И это понимание позволяет ей попытаться взять Регину за руку.

– Не смей ее трогать! – тут же слышится крик Коры, и Эмма отшатывается в страхе, но не из-за него, а потому, что Регина все же бросает на нее один-единственный взгляд, вынуждающий отдернуть руку. И столько ярости в нем, столько огня, что Эмма физически чувствует, как он сжигает ее на месте. Чего в этом взгляде нет – так это ненависти, и Эмма ловит себя на том, что безмерно удивлена. Она была уверена, что Регина возненавидит ее – в тот же миг, как встанет с постели. Но если Регина и ненавидит, то не ее.

– Пошли, сейчас же! – командует Кора и уходит, твердо веря, что рабы последуют за ней. Так и происходит: Эмма пропускает Регину вперед и плетется следом, напоследок отмечая, что лампа у зеркала все-таки гаснет. Сердце тут же пропускает удар, ладони холодеют, по спине бежит капля пота.

Плохой знак.

Они идут молча, и от Коры во все стороны расходятся волны злобы. Она не оборачивается, и ее якобы больные ноги совершенно не мешают при ходьбе. Эмма разглядывает римлянку какое-то время, затем смотрит в спину Регине. И уже четко знает: она попросит наказать только ее, лишь бы только никто не тронул Регину. Пусть наказание будет суровым, она заслужила. А Регина – нет. Она предупреждала. Она просила. Эмма не послушалась.

На сердце от такого решения становится легко, и предстоящее уже не кажется чем-то плохим. Эмма уверена: никто не убьет ее, а плети… Что ж… Придется пережить. Чтобы потом снова вернуться к Регине.

Эмма пытается поравняться с Региной и снова взять ее за руку, однако Регина отшатывается, словно Эмма болеет заразной болезнью. Сердце сжимается в предвкушении неотвратимой ссоры, но вот опять Регина смотрит взглядом, в котором нет ненависти, и только продолжает пылать яростное пламя. «Не вздумай», – одними губами произносит Регина, и Эмма послушно отстает на шаг, вынужденная признать, что лучше действительно не усугублять. Они смогут поговорить потом. Смогут ведь?

В голову настойчиво лезут воспоминания о недавнем, и Эмма отгоняет их всеми силами, понимая: сейчас не время. Нельзя так себя вести. Она считает, что ей все можно? Что никто ее не накажет? Ой, зря… И трепет вожделения сменяется дрожью опаски, когда Кора останавливается возле таблинума Ауруса и коротким жестом велит им заходить. Соглядатаи провожают их скучающими взглядами.

Аурус явно не ложился этой ночью. Он сидит за своим столом и изучает какие-то таблички, недоуменно поднимая голову, когда входят непрошенные гости.

– Это еще… – начинает он и торопливо улыбается, видя Кору. – Милая, что случилось?

Он хмурится, вставая, и прикрывает рот ладонью, подавляя зевок. По Эмме он скользит быстрым равнодушным взглядом, а вот Регину изучает не в пример дольше. Затем поднимает брови, глядя на супругу.

Кора выступает вперед, плечом задев Эмму, и говорит, не разводя долгие прелюдии:

– Только что я застала твоего гладиатора на своей рабыне.

Она удовлетворенно оглаживает ладонями свою темно-синюю тунику.

Регина низко опускает голову. На запястье у нее поблескивает подаренный браслет.

Аурус непонимающе хмурится, потом лицо его краснеет, будто к нему разом приливает вся кровь. Эмма сглатывает. Он все понял. Конечно, он же не дурак.

Его собственность распорядилась его собственностью. Что может быть хуже?

Аурус подходит к Регине, и Эмма напрягается. Что он хочет сделать с ней? Она готова броситься с кулаками, если что-то случится, но хозяин только глухо спрашивает:

– Это правда? То, что сказала моя жена?

В таблинуме – почти мертвая тишина. Словно ответ Регины может на что-то повлиять. Даже Кора, кажется, затаила дыхание.

Регина поднимает голову, и распущенные черные волосы водопадом ниспадают с ее плеч. Эмма не видит ее лица, она стоит чуть позади, и сердце бешено бьется, выскакивая из груди.

– Да, господин, – слышит она ровное и замирает в ожидании удара. Но Аурус не собирается бить Регину. Он только смотрит на нее, потом кивает и направляется к Эмме, и вот уж она-то получает пощечину от всей души. Такую, что летит на пол от острой боли и пугается, что Аурус выбил ей зуб. Хозяин подходит ближе и ставит ей на спину ногу в сандалии, не давая подняться. Эмма замирает, понимая: лучше не сопротивляться. Она снова виновата.

– Тебе мало Лупы? – вопрошает Аурус мрачно, но спокойно, будто бы не было у него только что вспышки гнева. – Тебе мало Диса? Тебе мало Лилит? Я даже разрешил вам видеться, но ты захотела еще и мою рабыню!

Он вдруг преувеличенно громко хохочет, хотя видно, что ему совершенно не смешно. Непритворным гневом пылают его темные глаза.

Эмма с отчаянием смотрит на Регину.

«Только не верь ему! Только не верь ему!»

Она хочет видеть глаза Регины, хочет знать, что Регина не принимает во внимание эти несправедливые слова, однако та стоит к ней спиной, и невозможно успокоиться, невозможно заставить себя дышать ровнее.

Аурус убирает ногу и хватает Эмму за волосы, едва не выдирая их, вздергивая ее наверх. Трясет ее, как нашкодившего котенка, выплевывает слова прямо в лицо, и слюна действительно летит Эмме в глаза:

– Ты совсем потеряла страх, рабыня, верно? Подумала, что тебе все можно, раз я так хорошо к тебе отношусь?

Это совсем не тот Аурус, каким он был всегда. Но Эмма помнит, что именно ему сказала, и понимает: она дважды посягнула на его собственность. Сначала – сказав про детей, теперь – переспав с его рабыней. И если о первом Аурус будет молчать, то второе лишь поможет ему наказать Эмму так, как она того заслуживает.

Аурус снова встряхивает ее, и волосы будто отрываются вместе с кожей. Эмма давит вскрик и прикусывает губу, глядя прямо в глаза Аурусу.

Зачем она так делает? Зачем усугубляет свое положение? Зачем шепчет едва слышно:

– Накажи только меня, господин. Не трогай ее. Она не виновата. Это я пришла к ней. Она не хотела.

Сердце отчаянно надеется, что это сработает. Что никто не подумает наказать Регину еще больше из-за этого заступничества.

Аурус хмурится, что-то трескается в его взгляде. Он ни словом, ни делом не выдает, что услышал Эмму. Отпускает ее, отшвыривая прочь, и она снова падает на пол, неудачно приземлившись на левое запястье. Очередная боль пронзает тело, Эмма резко выдыхает, понимая: ничего страшного. Просто растяжение, не больше. Она косится на запястье, но оно и не думает распухать. Может, обошлось.