Лилит касается ее колена мокрой рукой, привлекая к себе внимание.

– Это произойдет, Эмма, верь мне, – очень серьезно говорит она, ее глаза ловят блики от воды. – Я знаю, что на первый взгляд все это кажется чем-то очень далеким, но большие дела начинаются с малого.

Она чуть улыбается, и Эмма отражает эту улыбку, а потом какое-то движение в дверях привлекает ее внимание, и она испуганно вскакивает, не пытаясь унять колотящееся сердце. По ноге скатываются капли воды.

Это Регина. Она стоит и смотрит на них и не говорит ни слова. По ее лицу невозможно понять, какой вывод она сделала из увиденного. Эмма сглатывает и хочет подойти, но что-то удерживает ее. Может быть, взгляд Регины. Он опасный. Предупреждающий. Разгневанный. Чудится, будто вот-вот вылетит молния и поразит все живое вокруг. Воздух раскаляется. Становится нечем дышать. Эмме жарко, и в этой жаре она слышит приветливое:

– Здравствуй, Регина.

Лилит, не стесняясь, выходит из купальни и начинает вытираться. Регина отводит взгляд от Эммы и принимается сверлить им Лилит. А потом отвечает, абсолютно спокойно:

– Здравствуй, Лилит.

Эмма чувствует себя меж двух огней. Ей хочется спрятаться, лишь бы Регина не смотрела на нее больше так. Она ведь не виновата! Она ничего не сделала!

– Регина, – все же пытается она, но рабыня перебивает ее на полуслове:

– Я пришла сообщить тебе об играх. Мария подготовит тебя.

У нее холодный, пустой голос. Регина бросает последний взгляд на невозмутимо одевающуюся Лилит и уходит, игнорируя отчаянно-умоляющие глаза Эммы. Та с силой закусывает губу и сжимает кулаки.

Все плохо. Все гораздо хуже, чем должно быть.

Она не чувствовала себя так с Галлом, как ощущает себя сейчас.

– Она не знает? – спрашивает Лилит.

Эмма шумно сглатывает, на мгновение прикрывая глаза.

– О чем она должна знать? О нас с тобой?

Она резко оборачивается к Лилит, пылая негодованием, и та явно удивлена такой сменой настроения.

– Зачем о нас? – пожимает она плечами. – О том, что ты все знаешь.

Она выразительно приподнимает брови, и только тогда до Эммы доходит. Она сникает, понимая.

Она сглупила.

Очень сильно.

Нужно было рассказать все – от и до. И тогда Регина, застав их, не подумала бы о самом худшем. А теперь придется все объяснять, и совсем нельзя утверждать, что объяснениям поверят.

Эмма опускается на корточки и ополаскивает пылающее лицо, вдруг понимая: игры! Регина сказала об играх? Да, определенно. Но почему ее никто не предупредил раньше?..

Она смотрит на Лилит поверх плеча. В этот раз они все же будут биться?

Но Лилит ничего не знает о боях. И еще более удивительно то, что она отправляется обратно в дом Суллы под присмотром соглядатая. Зачем ей это делать, если вскоре начнутся игры? Эмма хочет найти Регину и все обсудить, но приходит Мария, и совершенно нет времени, и все смешивается в какой-то круговерти, и Лилит ушла, и с кем же теперь драться? Снова с Галлом?

Она старается взять себя в руки. Это просто плохой день. Ничего больше. Но чем сильнее она пытается, тем сильнее внутри тлеет раздражение.

В атриуме, куда приводят Эмму, на этот раз почти никого нет. Там царит полумрак и удушливый фимиам, вызывающий кашель. Эмма прикрывает рот рукой, ощущая, как принимается кружиться голова, и щурится, пытаясь разглядеть лица римлян. Сколько их здесь? Она видит всего двоих. Один из них Аурус, а второй…

Когда мужчина оборачивается, и Эмма узнает в нем того самого словоохотливого сумасшедшего из таверны, то в первый момент недоумевает, что он забыл в домусе. Но следующие слова хозяина расставляют все по своим местам: он подходит к Эмме, застывшей возле стены в окружении других гладиаторов.

– Дис видел твое выступление и хочет вложить в тебя весьма обильные средства, – Аурус едва ли не потирает руки. Во всяком случае, довольная улыбка не сходит с его тонких губ. Эмма кивает и бормочет: «Да, господин…» Что ж, теперь понятно, что за срочность и зачем эти тайные игры для одного зрителя. Они знакомы? Как давно?

Дис благодушно кивает Эмме со своего триклиния и приподнимает – будто бы в ее честь – кубок, наверняка наполненный неразбавленным вином. Эмма вдруг ощущает сухость во рту.

Что этот богач забыл здесь? Почему сейчас? Чего он на самом деле добивается? Эмма откровенно опасается, что Дис не предложит ничего хорошего. Он какой-то помешанный на Аиде богатей, и неизвестно, что там на самом деле у него на уме. Может, он скупает рабов, отрубает им головы и сушит в подвале!

Дис продолжает разглядывать Эмму. В его глазах нет похоти, которая легко находится у Лупы, нет скуки или отвращения, нет ненависти. Эмма видит там искреннее любопытство и даже одобрение. В голову ей приходит безумная мысль. А что если Дис связан с заговорщиками? Может, он хочет выкупить Эмму у Ауруса, а потом Лилит – у Суллы?

Сердце трепещет в груди от нечаянной радости, для которой может и не быть повода, но Эмма уже приободряется. Мало ли, кто как себя ведет! Может, он глаза отводит! Прикидывается сумасшедшим, чтобы потом окружающие сказали: «Да он же такой безобидный! Заговорщики? Какие заговорщики?»

Дым от курилен потихоньку становится менее густым, уже можно дышать, не боясь закашляться. Аурус велит первым гладиаторам занимать позиции, и Эмма с изумлением видит, как Август, появившийся откуда-то справа, выдает им настоящее оружие. Что?!

Она вздрагивает, когда Аурус хлопает в ладоши. Дис удовлетворенно кивает, попивая вино. На Эмму он уже не смотрит, его внимание отдано кинувшимся друг к другу гладиаторам. Сама Эмма со все нарастающим страхом смотрит на происходящее, и меч в ее руке отчего-то тяжелее обычного. Что-то подсказывает ей, что все идет не так, как должно идти.

Она оглядывается. В атриуме нет ни Робина, ни Галла, ни Лепидуса – никого из тех гладиаторов, что постоянно принимают участие в боях. Только Эмма и новички. Некоторые толком-то еще и меч держать не умеют, а их уже кинули друг против друга. Едва Эмма успевает подумать, что это как-то неправильно, как один из гладиаторов – высокий, тощий араб, – сильно размахнувшись, всаживает свой гладиус в грудь соперника. Вздрагивают все, кто остался стоять у стены, и Эмма не исключение. Аурус морщится: на него попали капли крови. Подбежавший раб почтительно подает ему платок, и хозяин утирается, не глядя, как один из его бойцов, хрипя, бьется в агонии.

Эмма бессознательно облизывает губы.

Это бои совсем иного рода. Но, кажется, никто об этом не знает. Мария сказала бы наверняка.

Чужая смерть Эмму уже не страшит. Она не стремится упасть на колени и избавиться от обеда. Она не ощущает всепоглощающей несправедливости и желания отомстить. Она просто радуется, что убили не ее, и старается не думать, что ее бой еще впереди. Она победит, с кем бы в пару ее ни поставили.

Она победит.

В какой-то момент она переводит взгляд на Диса, и вот тогда сердце ее отчего-то замирает.

У него светятся глаза. Конечно, это всего лишь блик от масляной лампы, неудачная игра света, но Эмма практически готова поверить, что перед ней на самом деле наслаждающийся кровью и страданиями бог смерти. Какая глупость…

Рабы быстро убирают тело проигравшего и замывают каменные плиты пола. Остальные гладиаторы подавленно молчат, понимая, что их может ожидать такая же участь. Однако когда Аурус уже собирается вызвать вторую пару бойцов, Дис перебивает его:

– Я все-таки здесь ради Эммы, – он лучезарно улыбается ей, застывшей в своем углу. – Пусть сразу выходит она. Остальных посмотрим как-нибудь попозже.

Эмма кожей чувствует чужую, пламенную благодарность. Ее же изнутри пронзает длинная ледяная игла.

Дис хочет ее смерти? Значит, он не связан с заговорщиками?

Она думает, что ослышалась, когда до нее, растерянной, не попрощавшейся с Региной, доносится глухое:

– Биться Эмме до смерти я не позволю.

– Не надо до смерти, – охотно соглашается Дис. – Пусть просто сражается.