Она не говорит, кто хватится Эмму посреди ночи или кто придет к ней, но таких подробностей и не нужно. Их дважды прерывали в молельне – совпадение?

Регина поворачивается к Эмме и хмурится.

– Уходи, – повторяет она. – Сейчас же.

И отворачивается снова, будто боится встретиться взглядами напрямую.

Будто знает, что сдастся в тот же миг.

Эмма ловит взглядом ее отражение в зеркале и убеждается: Регина не злится. Она насторожена, раздосадована, испугана, но злости нет.

И это только еще больше убеждает Эмму в собственной правоте.

Она кидает взгляд на браслет, поблескивающий на чужом запястье.

Регина испытывает к ней чувства. Которых боится. Можно ли это понять? Можно. Но нельзя бояться до конца жизни. Нельзя не жить, а существовать. Эмма не позволит Регине замкнуться в себе, как позволили остальные. Она вытащит ее. И из лудуса, и из прошлого.

Эмма уходит с твердым намерением в ближайшее время продолжить этот разговор.

До победного конца.

Комментарий к Диптих 16. Дельтион 1. Bis repetitia placent

Продолжение - 30 января.

========== Диптих 16. Дельтион 2 ==========

Через день, вечером, Лупа заявляется прямо в лудус. Эмма слышит ее веселый голос издалека и замирает. Велик соблазн спрятаться, но ни к чему хорошему это не приведет. И Эмма, высоко подняв голову, выходит навстречу. Одно смущает ее: где все произойдет? Прямо тут? На глазах у всех?

Лупа останавливается, видя Эмму. Цепким взглядом быстро пробегает по плечам, по животу, по ногам и возвращается к губам. Облизывает собственные и говорит с придыханием:

– Ну, пойдем.

Эмма сглатывает.

В галерее пусто. Остальные гладиаторы попрятались, кто куда. Никому не хочется попасть в руки распутной римлянки, которая не постеснялась сама прийти за своей добычей.

На Лупе длинная, почти в пол, голубая туника, и она придерживает ее, когда подступает ближе к Эмме. На шее поблескивает золотое колье, на запястьях – золотые массивные браслеты. В ушах подрагивают серьги с изумрудами: под цвет глаз. Эмма молча разглядывает Лупу и думает, почему же та выбрала ее. Только потому, что она – женщина? Ведь Лупа – богатая, она может заполучить кого угодно! Может купить, вернее.

Лупа протягивает тонкую руку, и Эмма вздрагивает, когда перед глазами проносится похожая картинка, но вместо римлянки там Регина. С каким удовольствием она пошла бы сейчас за ней… Но приходится вкладывать пальцы в ладонь Лупы. А та хищно улыбается и, развернувшись, ведет Эмму за собой. Они проходят галерею, выходят из лудуса, идут по арене, добираются до домуса, и все это время Лупа не отпускает Эмму. Словно боится, что та сбежит.

У Лупы прохладная ладонь в противовес пылающей руке Эммы. Эмма горит вся: ей не хочется встретить Регину. Она не знает, как посмотрит ей в глаза. Но боги милостивы, и навстречу попадаются лишь домашние рабы, которые быстро уступают дорогу.

Лупа идет уверенно, она явно знает, куда должна прийти, Эмма лишь подчиняется, понимая, что сегодня ночью подчиняться придется много.

– Надеюсь, ты отдохнула после Галла, – небрежно говорит римлянка, не оборачиваясь и не сбавляя шаг. – У меня есть интересная задумка. Тебе понравится.

Ее пальцы крепче сжимают руку Эммы, которая совершенно не уверена, что ей понравится то, что предложат.

В сердце роится глухое раздражение. Она готова сражаться на арене, готова зарабатывать шрамы, но безмолвно отдавать свое тело… Чем она отличается от тех женщин, которых можно встретить в лупанарии? Даже денег за это не получает!

Эмма поднимает голову и пристально смотрит в затылок Лупе.

А что если перехватить инициативу? Забрать все в свои руки? Максимум плохого, что она получит – это пощечину и обещание наказания. А вдруг Лупе понравится?

Эмма хочет отделаться малой кровью. Ей не понравилось лежать под этой женщиной. И поэтому, когда Лупа заводит ее в полумрак спальной комнаты, Эмма с силой дергает римлянку к себе и целует, сходу пытаясь раскрыть языком ее губы. Лупа удивленно выдыхает и тут же обвивает руками плечи Эммы, всеми своими действиями показывая, что ей приятно происходящее. Эмма подхватывает ее под бедра и толкает к постели, не прекращая целовать. Она не чувствует отвращения, просто выполняет то, что от нее требуется. Какое-то очень далекое чувство, похожее на возбуждение, проносится по спине и растворяется в шепоте Лупы:

– Ты сегодня совсем другая… Мне нравится…

Она обхватывает лицо Эммы ладонями, какое-то время всматривается в него, потом диковато улыбается и снова лезет с поцелуем. Ее язык активно бродит во рту Эммы, то и дело задевая зубы, а потом Лупа падает на постель, утягивая Эмму за собой.

– Раздень меня! – велит она и раскидывает руки.

Эмма молча берется за пояс на ее тунике.

В голове пусто.

Перед глазами – отголоски дыма, которым окурили помещение. Что-то сладкое, вязкое, достаточно тяжелое.

Эмма спускает тунику с плеч довольной Лупы и, чуть поколебавшись, склоняется, чтобы забрать в рот чужой напряженный сосок. Ее инициатива не остается незамеченной: Лупа благодарно вздыхает и кладет ладонь на затылок Эмме, слегка поглаживая его.

Как и в случае с Галлом, Эмма насильно заставляет себя не вспоминать о Регине. То, что происходит, не должно ее касаться. Никоим образом.

Она уже знает, что любит ее. И это знание поможет пройти через все преграды.

– Хватит.

В какой-то момент Лупа отталкивает Эмму от себя и жестом велит ей закончить с туникой, под которой, конечно же, нет набедренника. Эмма с тоской смотрит на гладкий треугольник между ног римлянки и надеется, что ее не заставят делать то, что она делала в прошлый раз. Однако надеждам сбыться не суждено.

Лупа широко разводит ноги. Ее плоть блестит в свете ламп, Эмма думает поначалу, что это масло, но Лупа с придыханием сообщает:

– Ты видишь, как сильно я тебя хочу?

Она слегка двигает бедрами, и Эмма понимает, что то, что она приняла за масло, это природные соки Лупы. Как же их много… А та продолжает:

– Ты должна быть польщена. Я не на каждого обращаю такое внимание, – и добавляет: – Вниз, Эмма. Лижи.

Эмма все еще рассчитывает удовлетворить Лупу так, чтобы ей больше ничего не захотелось. Она с большим рвением принимается за дело: и лижет, и теребит, и покусывает, и засасывает, стараясь повторять все то, что делал Галл. Лупа постанывает, подкидывая вверх бедра, однако никак не кончает. У Эммы устал язык, но она крепится и надеется, что еще недолго, еще чуть-чуть…

– Хватит! – снова отталкивает ее от себя Лупа, и Эмма, тяжело дыша, выпрямляется, тыльной стороной ладони вытирая мокрые рот и подбородок. Лупа лениво приподнимается, подвигается к Эмме и кончиком указательного пальца ведет по ее груди, прикрытой тонкой тканью.

– Разденься. Медленно.

Эмма не умеет медленно, но пытается, и, судя по глазам Лупы, ей нравится то, что она видит.

Эмма тоже старается вызвать в себе хоть какие-то эмоции. Тщетно. Лупа не возбуждает ее. У римлянки красивое, холеное тело, она принимает соблазнительные позы, но ничего не действует. Эмма ощущает лишь прикосновения к груди и ребрам, чувствует только давление и иногда – что-то щекочущее между ног. Ничего похожего на то, чего всегда и почти мгновенно добивается от нее Регина, кидая один-единственный взгляд.

Когда дело доходит до набедренника, римлянка заменяет своими руками руки Эммы и пальцами пробирается ей между ног, не отрывая возбужденного взгляда от глаз.

– Тебе нравится? – жадно спрашивает она, облизывая губы.

На удивление, Лупа достаточно нежна. Ее поглаживания внезапно приятны, и Эмма, хоть и не хочет ничего такого чувствовать – и думает, что не может, – но все же чувствует. Ее дыхание учащается, к щекам приливает жар. Она впивается пальцами в покрывало, пытаясь заставить себя не шевелиться, однако Лупе такое не по вкусу.

– Двигайся, – приказывает она, надавливая пальцами, и Эмме приходится подчиниться. Она неловко принимается двигаться взад и вперед, елозя по ладони Лупы, и с толикой отвращения смотрит, как самодовольная улыбка касается губ римлянки. Лупа явно чует, что тело Эмму предает – в который раз. Но, может, так даже лучше: получить хоть какое-то удовлетворение от происходящего.