– Это же был Марс. Зачем ты соврала?

У нее перед глазами плавает легкое марево, сквозь которое Регина выглядит еще красивее, чем обычно.

Эмма облизывает губы снова, когда Регина поворачивается к ней всем телом, и выпрямляется, чтобы быть ближе, но все равно смотрит снизу вверх. Как раб на свою госпожу.

Карие глаза Регины поблескивают в свете масляной лампы, висящей возле зеркала.

– Может быть, – загадочно шепчет Регина, склоняясь и кладя горячую, обжигающую ладонь на щеку Эммы, – я хотела войны. Или воина. И не хотела, чтобы кто-то поймал меня на этом.

Она приподнимает брови, когда отблик касается ее скул.

Эмма сглатывает и тянется вверх, словно смутно надеясь на бОльшую ласку, но Регина с легкой улыбкой убирает руку и вновь принимается уделять все внимание волосам. Кажется, и она сегодня настроена на то, что признаться во всем – и чуть больше. Так, может..?

Но слова о любви не ложатся на язык. Должно быть, для них слишком рано. Или Эмма боится, что, признавшись, загонит себя в тупик, из которого будет слишком сложно выбраться.

Эмма думает, что они уже были близки – так близки, как мало кто другой. Она видела Регину обнаженной, трогала ее, доставляла ей удовольствие – а Регина дарила удовольствие в ответ. Что не так? Почему они не могут повторить это сейчас?

Пользуясь моментом, она осторожно касается ладонью лодыжки Регины. Просто кладет ее чуть выше ремешков от сандалий и ждет реакции. Никто не отталкивает ее, не просит остановиться. Тогда она, осмелев, ведет рукой выше, возбуждаясь от ощущения шелковистой, теплой кожи. Хочется прижаться щекой к бедру, и Эмма уже дергается вперед, когда Регина ловит ее за плечи и вынуждает остановиться.

– Не вздумай, – предупреждает она. В ее голосе – сталь. В глазах – проклятая решимость. Как быстро меняется ее настроение!

Эмма не понимает. Она не убирает руку, надеясь, что Регина передумает, но Регина сама отодвигает ногу.

– Боги решили, ты помнишь? – ее глаза заполняются мраком. Эмма буквально чувствует, как этот мрак касается ее своим холодом.

Боги решили… Снова боги! Тогда зачем были все эти поцелуи сегодня? Регина опять играет с ней?

Эмма спрашивает об этом, когда Регина отпускает ее плечи, и слышит спокойный ответ:

– Ты хочешь, чтобы я нарушила желание богов, но не даешь мне времени, чтобы я пришла к этому решению сама.

Что осознает Эмма, так это то, что Регина все же не собирается лишать ее себя. Внутри снова становится тепло. И, расслабившись, Эмма вдруг намеренно все портит. Или думает, что портит.

– Вчера были игры в честь праздника Непобедимого Солнца, – четко выговаривает она слова. – И я сражалась против Галла.

Она умолкает, пытаясь понять, зачем ей сейчас все это рассказывать. Может, хоть о Лилит она сумеет промолчать?

Регина откладывает расческу.

– Я знаю, – отвечает она, не глядя на Эмму. – И про то, что он победил, тоже знаю.

Она поворачивается, на губах ее играет едва заметная усмешка.

– Я – управляющая, Эмма. Почти все, что происходит здесь, становится мне известным.

Эмма кивает.

Стыда за произошедшее давно нет, но все равно легче от того, что она сказала это вслух. И что услышала Регину.

Однако ее заботит совсем не это.

– Тебя не расстраивает… такое? – осторожно уточняет она.

Регина пожимает плечами.

– Мы не состоим в отношениях, Эмма. Мне не с чего расстраиваться.

А вот Эмма расстраивается. И от холодной, равнодушной реакции Регины, и от понимания того, что самой бы ей очень не понравилось узнать нечто подобное про Регину.

Они не состоят в отношениях… А если бы состояли? Регина отреагировала бы иначе? Или это просто попытка оправдать свое равнодушие?

И Эмма решается.

– Что если я скажу тебе, – вдохновленно начинает она, но Регина тут же зажимает ей рот ладонью. Она явно понимает, о чем сейчас пойдет речь. Она умная. И иногда Эмма жалеет об этом.

– Ты ничего мне не скажешь, Эмма, – с напором говорит она, карие глаза ее полнятся угрозой. Эмма сглатывает и осторожно отталкивает руку Регины.

– Ты даже не знаешь, что я хотела сказать, – упрекает она, забывая, что только что думала об уме женщины, смотрящей на нее так пристально.

Регина надменно фыркает, однако взгляд ее все еще предельно насторожен и угрожающ.

– Я не знаю? – она чуть отодвигается и приподнимает брови. – Ты хочешь сказать, что я нравлюсь тебе. Что ты испытываешь ко мне не только похоть, но нечто большее. Что мы могли бы попытаться быть вместе.

Эмма хочет добавить, что она не имеет в виду любовь или что-то такое – хотя, конечно же, имеет, и это слишком сложно отрицать, – но Регина не дает ей это сделать. Она склоняется и подцепляет двумя пальцами подбородок Эммы.

– Я ведь просила тебя. И ты сказала «да».

У нее немного усталое выражение лица. Будто она знала, что этим все закончится.

Эмма помнит. И ей стыдно, что она пытается нарушить обещание. Но как сдержаться, когда в груди пылает миллион солнц, и они сжигают, и грозятся спалить дотла, и слова сами ложатся на язык, потому что хочется говорить их только Регине – и никому больше!

Регина смотрит на нее с укоризной, однако Эмму смущает не это. Она пылко спрашивает:

– Почему ты не хочешь дать шанс? Себе, мне, нам? Мы вместе…

– Не будет никаких «вместе», Эмма! – тут же перебивает ее Регина, и словно от ее напора мигает, едва не погаснув, лампа. – Это лудус. Это Рим! Это не твои бесконечные свободные просторы! И ты не мужчина, чтобы нас могли соединить узами брака и оставить в относительном покое.

Она хватает Эмму ладонями за щеки и сильно сдавливает их, словно надеется, что так ее слова приобретут больший вес. Взгляд ее пронзает Эмму насквозь и один за другим тушит весь тот миллион солнц, что все еще горят в сердце.

– Ты говоришь, – шепчет Регина, и шепот ее сдавливает горло, – что рядом со мной могла бы вынести все – но если меня заставят ублажать кого-то, что тогда? Что ты сделаешь? Будет ли это тебе приятно? Сможешь ли ты это перетерпеть и не наделать глупостей? А если мне причинят боль, и ты станешь тому свидетелем – переступишь ты через себя, чтобы меня не наказали еще больше?

На губах ее по-прежнему витает призрак усмешки, но он блеклый и ненастоящий. Словно Регина заставляет себя улыбаться, и у нее это плохо получается.

– Со мной произошло как раз это! – с вызовом бросает Эмма. Регина утомленно качает головой и издает смешок, отпуская ее.

– Не надо сравнивать меня с собой, Эмма. Это ты хочешь чего-то большего для нас. Я – нет.

Она делает все, чтобы Эмма поверила. Но та не может. Теперь - нет.

Регина снова смотрит на себя в зеркало. Волосы ее почти высохли и черной волной лежат на плечах.

– Пока что у нас не было ничего, – буркает Эмма, поднимаясь. Она надеется, что Регина встанет тоже, но этого не происходит. Регина продолжает смотреться в зеркало, затем тяжело бросает:

– Я не могу доверить тебе свою жизнь, Эмма. Однажды я уже пыталась, с другим человеком… Ничего не вышло. Я не хочу снова проходить через это.

Это важное признание. Однако Эмма, занятая собственными переживаниями, пропускает его мимо ушей, лишь отметив: все просто, у Регины был плохой любовный опыт, и она не хочет его повторения. Ничего больше.

В голове мелькает быстрая мысль: не говорит ли Регина о Сцилле? Не та ли подарила ей столь нежно любимую цепочку?

– Я не тот человек! – сердится Эмма, которой не нравятся какие-то нелепые сравнения с кем-то из прошлого Регины. – И я не собираюсь причинять тебе боль!

Слова ее срывает смешок с губ Регины, и призрак вновь обретает плоть.

– Ты можешь не собираться, – шелестит Регина. – Но тут полно тех, кто соберется за тебя.

Она обхватывает руками плечи и горбится, будто ей внезапно стало холодно. Эмма испытывает острую необходимость согреть ее, но не успевает сделать ровным счетом ничего.

– Уходи, – требует Регина. – Тебя могут хватиться. И ко мне могут прийти.