Это приободряет ее. Она уверенно кивает Лилит, чувствуя прилив силы. Наконец-то она в центре событий! И теперь, Один свидетель, все должно быть хорошо!

Но… больше испытаний, чем остальным? Как же Лилит стала гладиатором? Нужно обязательно спросить.

– Мне пора, – шепчет она, косясь на беспрестанно расхаживающего из стороны в сторону соглядатая, и изумленно глядит на Лилит, когда слышит:

– Поцелуй меня в щеку.

– Что?

Эмма думает, что ослышалась. Зачем?!

Лилит вовсе не кажется смущенной.

– Чтобы твой охранник подумал, что мы с тобой встречались не ради того, чтобы обсудить побег.

Она подмигивает и добавляет:

– Хозяевам все равно донесут. Пусть лучше это.

Эмма сглатывает и невольно облизывает губы. Подумаешь – это ведь не прилюдный секс, как был вчера. Всего лишь в щеку…

– Разве нас не накажут за публичное проявление чувств? – уточняет она.

Лилит усмехается.

– Может быть. Но, – она склоняется к Эмме – очень близко, – всяко меньше, чем если заподозрят, про что мы говорили на самом деле.

Ее глаза весело поблескивают, когда она поворачивает голову, подставляя Эмме правую щеку. Эмма пару мгновений смотрит на нее, потом послушно прижимается губами, отстраненно ощущая мягкость. Она замирает так на время, потом отстраняется и выдыхает, боясь посмотреть на соглядатая. Зато на него смотрит Лилит и удовлетворенно кивает.

– Дело сделано, – бодро говорит она и встает, поправляя бежевую паллу. – До новой встречи, Эмма.

Она уходит, не оборачиваясь, а Эмма долго глядит ей в спину, пытаясь уложить в голове скачущие мысли. Потом встряхивается и тоже поднимается.

Так. Добраться до лудуса. А там – как пойдет.

По пути соглядатай то и дело посматривает на Эмму, но вопросов не задает. Она тоже идет молча, чувствуя, как горят щеки. И от новостей, и от того, что пришлось целовать Лилит. Слишком много всего, слишком быстро развиваются события, но… Разве это плохо? Разве не устала Эмма от бездействия? Разве не хочется ей побыстрее покинуть этот город и этих людей?

В лудусе время обеда, но Эмма не успевает разделаться с куском тушеного кролика, потому что приходит Давид и сообщает:

– Аурус требует тебя.

Требует?

Внезапная тревога сдавливает виски.

Эмма не гадает. Она знает.

Ему уже донесли. Вот только что именно?

В домус она идет как на заклание. Ноги едва поднимаются, в низу спины сконцентрировалось противное ощущение, от которого хочется присесть и не вставать. Эмма почти не обращает внимания на тех, кто попадается навстречу: может быть, среди них Регина. Но предчувствие чего-то плохого размывает картинку перед глазами, и даже усиленное моргание не слишком-то помогает.

– Мне рассказали, что ты встречалась с Лилит, – такой фразой встречает Эмму в таблинуме Аурус, и надежда на то, что он хотел поговорить о чем-то другом, моментально исчезает.

Эмма съеживается, не зная, что лучше. Соврать или сказать правду?

– Да, господин, – она исподлобья смотрит на Ауруса, пытаясь распознать его эмоции, и с удивлением понимает, что он не злится. Или же очень хорошо скрывает свою злость.

Аурус задумчиво поглаживает подбородок, в свою очередь разглядывая Эмму.

– И зачем же тебе потребовалось встретиться с ней? – вкрадчиво спрашивает он. Будто не знает. Эмма не верит ему. Аурус много врет, хоть и пытается доказать, что это не так.

Лилит была права, когда говорила, что хозяева быстро узнают обо всем. Теперь нужно только не выдать себя.

Она переступает с ноги на ногу и осторожно выдыхает, отводя глаза:

– У нас с Лилит…

Она запинается, не зная, как сказать лучше. Ей неудобно: и от вранья, и от того, что вранье на такую щекотливую тему. Но если не врать… будет хуже.

– Я понял, – обрывает ее Аурус сердито, – что вы не цветочки обсуждали.

Эмма краснеет и устремляет взгляд в пол, будто есть чего стыдиться на самом деле. Почему она не может отделаться от этого предательского ощущения?

Аурус снова потирает подбородок, отходит к окну и долго смотрит на улицу. Эмма терпеливо ждет.

Пусть так. Пусть лучше он думает, что она спит с Лилит, чем заподозрит, что они собираются сбежать.

– Значит, так, – говорит Аурус, не оборачиваясь. – Раз уж так получилось, что теперь тебе кто-то нужен, то пусть это будет она. Но, – он грозно смотрит на повеселевшую Эмму, – мне не нужны проблемы с Суллой и Лупой, поняла?

Эмма быстро-быстро кивает. Конечно, поняла! Что тут может быть непонятного? Лилит – гладиатор Суллы. Сулла – муж Лупы. Лупа хочет Эмму.

Цепочка проста.

– Замечательно, – бурчит Аурус, делая пару шагов по направлению к Эмме. – Тогда встречайся с ней здесь. По крайней мере, никто не проверит.

У него на лице появляется непонятная гримаса, которая очень быстро исчезает, когда он продолжает:

– Я договорюсь с Суллой. Скажу, чтобы отпускал Лилит для тренировок с тобой, тем более, что вам обеим все равно нужно тренироваться – почему не друг с другом?

Теперь на лице его совершенно отчетливо читается отвращение. Эмма недоумевает: то есть, ему не было противно подкладывать под нее Регину, а ее саму – под Лупу, но если вдруг с Лилит – то это плохо? Она не видит логики. Абсолютно никакой. Или это все потому, что они не спросили у него разрешения, а решили что-то сами?

– Ты поняла меня? – врывается в ее мысли голос Ауруса, и Эмма торопливо соглашается:

– Да, господин.

Ей абсолютно понятно, что отныне придется постоянно врать.

Ничего. Она справится. У нее есть цель, и если ради достижения ее хватит одного только вранья…

– Если я еще раз узнаю, что ты что-то делаешь с другими гладиаторами или рабами без моего на то ведома, я тебя накажу, – обещает Аурус, его голос звучит холодно и неприязненно. Его явно задела эта ситуация.

Эмма низко склоняет голову, пряча глаза.

Дрожь пробегает по спине.

И почему на этот раз она подумала не о заговорщиках, а о Регине?

До самого вечера Эмма тренировкой выбивает из себя все ненужные тревоги и страхи. Говорить с другими гладиаторами о побеге сегодня нет никакого желания, а вот сказать Регине о том, что сообщила Лилит…

Впрочем, Эмма не хочет спешить с этим. Она прекрасно понимает, что в воле Регины будет в тот же миг прекратить все их с трудом налаженное общение. Эмма не готова на такую жертву. Кроме того, тайное знание уже никуда не денется, и никому не станет лучше, если оно выползет на свет прямо сейчас. Эмма может сохранить его еще ненадолго. А разговор с Региной… Что ж, они могут поговорить, о чем угодно. И гораздо более приятном.

Ближе к ночи Эмма возвращается в домус. На ее запястье все еще поблескивает браслет, и нужно отдать его. За одним из поворотов слышится капризный голос Ласерты, Эмма едва успевает спрятаться в ближайшую нишу, благо, там еще и занавесь есть, за ней и вовсе не заметят. Римлянка, явно отдающая приказы рабу, стремительно проносится мимо, будто куда-то опаздывает, а Эмма еще какое-то время после ее ухода стоит и боится даже дышать, не то что пошевелиться. Лишь бы ни с кем больше не столкнуться, лишь бы ни с кем… Но Один хранит свою дочь бережно.

В комнате Регины нет. Эмма на пару мгновений замирает на пороге, а потом идет в ближайшую купальню. И не прогадывает.

– Я искала тебя…

Эмма ошеломленно сбивается с мысли, когда видит, как Регина выходит из покрытого горячим паром бассейна. Вода быстрыми струйками бежит по ее телу, то там, то здесь оставляя блестящие капли. Длинные и мокрые черные волосы открывают лицо, оставляя его каким-то беззащитным, и у Эммы перехватывает дух, когда она наталкивается на взгляд Регины. О, чего там только нет!.. И удивление, и растерянность, и досада, и – самое главное – некий манящий призыв, благодаря которому Эмма невольно шагает вперед.

Она ведь уже видела Регину голой – и не один раз. Почему же теперь не может прийти в себя?

Она смотрит на нее, как на совершенное создание богов. Скользит взглядом от красивого лица и желанных губ до загорелых плеч, по аккуратной груди со сморщенными темными сосками, по животу и ниже, до гладкого треугольника между ног. Внутри жидким огнем разливается почти нестерпимое томление. А Регина вдруг усмехается, вздергивая подбородок.