– Не волнуйся, Эмма, – живо произносит Мария, сдувая волосы со лба. – Это легкие бои. Там даже не будет оружия.
Надо думать. Зачем портить оружием предстоящую оргию?
Эмма вспоминает рассказы Робина о том, что где-то в Риме подпольные гладиаторы на игрищах сражаются с помощью собственных членов, и усмехается.
Ей отчего-то спокойно. Может, доведись ей до сих пор сохранить невинность, она бы и переживала, но теперь жизнь кажется проще. Эмма не боится, что кто-то захочет раздвинуть ей ноги. Она предпочла бы обойтись без этого, но ведь там будет Лилит – если будет вообще, – и в этом нет ничего такого. Ничего нового: Эмма все уже прошла с Лупой и тогда с Региной. Она просто сделает то, что от нее ждут. И ничего больше. А потом снова будет жить.
Успокаиваясь таким образом, Эмма позволяет Марии смазать себя маслом – с ног до головы – и идет в атриум, сопровождаемая молчаливым рабом. По мере приближения становятся громче веселые голоса и смех, а также музыка. Когда Эмма входит в атриум, все на мгновение замолкают и обращают взоры к ней. К счастью, она не голая – на ней нагрудник и сублигакулюм, – и это позволяет держать плечи расправленными. Жаль, что не позволили собрать волосы: от них жарко, а Лилит будет просто ухватиться.
Внимание гостей быстро переключается на прежние забавы, а Эмма, становясь возле стены в ожидании, когда ее вызовут, быстро обегает взглядом атриум.
Регины нет. От этого на душе легчает, Эмма даже улыбается. Она все еще не хочет, чтобы Регина видела то, что придется проделать с Лилит. Словно это будет… изменой? Это неправильное слово, но Эмма не может подобрать другого. Она просто не хочет, чтобы Регина была тут – и все на этом!
Меж гостями ловко снует Мэриан: то ли Роланду стало легче, то ли с ним остался Робин. Так или иначе, но рабыня даже улыбается. Эмме приходит в голову, что Мэриан счастлива от отсутствия здесь Робина, ведь ему пришлось бы с кем-то спать у нее на глазах. Что ж, она может понять нежелание видеть такое. Если бы Регина…
Эмма шумно вздыхает, подавляя порыв закашляться, и сжимает кулаки. Стоящая у стены напротив Лилит ободряюще улыбается ей. Гладиатор Суллы одета так же просто, как и Эмма, и столь же густо намазана маслом. Будет трудно. Эмме вспоминается тот бой, что произошел на первом пиру, на котором ей довелось присутствовать. Но тогда победитель достался Коре. О, Всеотец, сделай так, чтобы здесь не было Лупы!
Один очевидно занят другими делами или Эмма взмолилась ему слишком поздно, потому что в этот самый момент звонкий смех Лупы взвивается к потолку. Эмма обреченно прикрывает глаза. Но что она переживает? Так или иначе, она все равно достанется этой извращенной римлянке, и вряд ли ту озаботит, что желанная рабыня будет уставшей после битвы и награды.
В атриуме очень жарко. Тела гладиаторов лоснятся – от пота и масла. Большинство старается не двигаться, но Галлу не стоится на месте. Он то и дело переступает с ноги на ногу и морщится, мотая лохматой головой. Эмма с оттенком любопытства думает, кто же достанется ему в противники – и кто победит.
По лбу течет тяжелая капля, сползает на веко. Приходится моргнуть, чтобы скинуть ее.
Нет ничего сильно праздничного в том, что происходит. Эмма ждала развешанных повсюду изображений солнца, актеров, разыгрывающих смену дня и ночи, изысканных кушаний все в той же форме солнца, а видит лишь неспешно пьянеющих римлян, привычно судачащих о чем-то своем в перерывах между поглощением пищи. Музыка продолжает играть, рабы разносят угощение и разливают вино по кубкам, незнакомые Эмме танцовщицы изгибаются в причудливых позах и хихикают, когда кто-нибудь из гостей шлепает их по заду. От нечего делать Эмма следит за чужими танцами и так увлекается ими, что забывает, зачем на самом деле находится здесь. Громкий хлопок заставляет ее вздрогнуть и перевести взгляд на Ауруса. Тот стоит, чуть пошатываясь, и, смеясь, объявляет:
– А теперь – то, чего мы так долго ждали! Бои!
Атриум взрывается одобрительными возгласами, кто-то моментально садится поудобнее, а вместе сладкоголосой кифары, под которую извивались танцовщицы, начинают тихо постукивать барабаны. Эмма невольно втягивает живот. Барабаны смутно тревожат ее, они задают другой ритм, чем тот, что плещется внутри нее, и волей-неволей Эмма втягивается в него, чувствуя, как удары эхом отдаются в висках.
Первыми на бой в центре атриума, напротив большого открытого очага, в котором пылает огонь, выходят Лепидус и незнакомый Эмме низенький плотный гладиатор: видимо, он принадлежит Сулле, как и Лилит. А может, его привел кто-то другой, Эмма не знает в лицо всех ланист Тускула. Лепидус бодр и настроен оптимистично. Ни на нем, ни на его противнике нет ничего, кроме набедренных повязок. Лепидус разминается, ожидая отмашки от Ауруса, а тот мирно разговаривает о чем-то с Суллой. Кора касается руки супруга, Аурус спохватывается и поворачивается к бойцам.
– Начинайте! – командует он.
В тот же момент соперник Лепидуса бросается вперед, вытягивая руки. Но Лепидус готов и подставляет подножку. Гладиатор неуклюже падает, Лепидус быстро напрыгивает на него и прижимает к полу, хватая за волосы. Публика разочарованно гудит: бой явно не должен был получиться таким коротким. Даже Эмма недовольна, но ее недовольство заключается в том, что так быстрее наступит ее очередь.
Аурус хохочет, у него хорошее настроение, тем более, что его гладиатор одержал победу – пусть и таким странным способом. Он перебрасывается парой слов с Суллой и говорит во всеуслышание:
– Надеюсь, раб, ты не будешь так же быстр, получая свою награду.
Взрыв смеха сопровождает его слова. Эмма видит, что Лепидусу не очень приятно, но его должно утешать то, что он выиграл. В два счета он разматывает повязку и отбрасывает ее прочь, хватаясь за свой член. Проигравший, не глядя, становится на колени и тоже избавляется от одежды. Его голова низко опущена, Эмма не видит выражения его лица, но думает, что оно не слишком счастливое. Римляне затихают в ожидании, пока Лепидус быстрыми движениями возбуждает себя до нужных пределов. Он подходит к проигравшему, ладонью собирает у него со спины немного масла и двумя пальцами смазывает щель между ягодицами. Гладиатор вздрагивает, Эмма видит, как застывают мышцы у него на плечах, однако он остается в прежней позе даже тогда, когда Лепидус без особого труда загоняет в него член. Всеобщий вздох разносится по атриуму, и Эмма почти готова присоединиться к нему, потому что внезапно понимает: такой секс по принуждению может быть возбуждающим. Она мельком вспоминает Капито, но он и то, что происходит сейчас – день и ночь. Там было больное, ужасное наказание, здесь же – скорее удовольствие для обоих, Эмме это понятно. Непонятно лишь, каким образом испытывает это удовольствие тот, кто снизу. Лепидусу же хорошо безо всяких условий: он движется, немного дергано, пытаясь схватиться за бедра партнера, но руки скользят, и приходится действовать без них. У него довольно тонкий и короткий член, может быть, нижнему не очень-то и больно.
Эмма переводит взгляд на Галла. Вот уж кому-то не повезет… Если он выиграет, конечно.
Барабаны стучат все стремительнее. Лепидус становится на одно колено, продолжая двигать тазом, и просовывает руку под живот партнеру, зажимая в ладони его гениталии. Гладиатор шумно выдыхает и прогибает спину, его выдох совпадает с чьим-то протяжным стоном, донесшимся со стороны римлян. Эмма не хочет смотреть, кто это был. Ей противно и хорошо одновременно. В какой-то момент она сдвигает ноги, и сладкая судорога предвестником будущего наслаждения легкой волной разносится по телу, оседая где-то в голове. Эмма кидает быстрый взгляд на Лилит. Может, будет не так уж и плохо, даже если она ей проиграет? Лилит, в отличие от Лупы, по крайней мере, достаточно симпатична. Кроме того, Эмма понимает, что рано или поздно ей бы все равно потребовалась разрядка, коль скоро не получается с Региной, а кончать под Лупой… Нет, это не то желание, выполнения которого Эмма жаждет. Пусть будет Лилит.
