Эмма ловит себя на злости.

Это действительно злит – что Регина спит с Робином, но не с ней.

Робин проходит с десяток шагов прежде, чем добавить:

– Ей правда это не нужно, Эмма. Она себе на уме. Тебе, наверное, так не кажется, но поверь мне.

Эмма не хочет верить ему. Она предпочитает верить себе, потому что помнит глаза Регины, ее дыхание, ее губы и прикосновения, которые говорят много больше, чем то, в чем пытается убедить ее Робин. Однако она кивает, давая понять, что приняла к сведению.

Никаких отношений.

Только секс.

Как у Робина с Региной.

Ведь это все еще так просто!

У ворот лудуса Эмма видит Беллу. Та, как и всегда, продает цветы. Но почему сегодня здесь? Что ей нужно?

– Привет! – радостно кричит Белла, завидев повозку и идущих рядом с ней гладиаторов. Она машет розой на длинном стебле и испуганно отскакивает, когда ворота, скрипя, принимаются открываться.

– Это еще что тут? – сердится Аурус. Он выходит вместе с охраной, явно не ожидая такого столпотворения у стен собственного лудуса.

– Ты кто? – спрашивает он Беллу, приподнимая брови. – Я тебя тут раньше не видел.

Эмма сжимает кулаки.

Ох, не к добру эта встреча… Не к добру!

Белла протягивает ему розу. Улыбка все еще цветет на ее губах.

– Я – Белла, господин, – учтиво склоняет она голову, будто и не должна быть ему ровней, ведь они оба свободны.

Повозка медленно проезжает на территорию лудуса, Эмма идет следом за Робином и удерживает себя от того, чтобы остановиться и проследить. Убедиться, что Белла ничем не выдаст ни себя, ни ее. Но Белла не смотрит на нее, не дарит ни единого взгляда. Все ее внимание отдано Аурусу, который со странным выражением лица осторожно нюхает подаренную розу.

Соглядатай подталкивает замершую Эмму в спину, и она вынуждена шагнуть вперед. Следом за ней сразу же закрываются ворота.

Комментарий к Диптих 15. Дельтион 1. Ede, bibi, lude

Фрейя (др.-сканд. Freyja) — в германо-скандинавской мифологии богиня любви и войны.

========== Диптих 15. Дельтион 2 ==========

На завтраке Робин снова сидит рядом с Эммой – на этот раз без Мэриан. В ответ на немой вопрос он отвечает немного смущенно:

– Роланд приболел, Мэриан осталась с ним.

Эмма кивает, внезапно понимая, что успела отвыкнуть от приятеля за прошедшее время. Он теперь – семейный человек. А она… У нее голова занята совсем другим.

– Готова к боям? – интересуется Робин, доедая ячменную кашу.

Эмма задумывается.

К чему там быть готовой? Проиграет она или выиграет – исход, в общем-то, один.

– Конечно, – отвечает она вслух.

Интересно, с Лилит они увидятся только в атриуме? Наверняка. Да и не пустят чужих гладиаторов бродить по лудусу.

Зато по лудусу бродит Ласерта. Эмма натыкается на нее постоянно и окончательно уверяется в том, что злобная дочь Ауруса следит за ней. Велик соблазн спуститься в подземелья, где прошла встреча с Беллой, и отсидеться там до вечера, но Эмма не готова на такую жертву. У нее впереди целый день, который растянется неимоверно, случись только застрять на одном месте. Вот только жаль, что, судя по всему, не удастся перекинуться хотя бы словом с Региной: Ласерта наверняка снова доложит матери.

Почему римлянам так важно, чтобы рабы как можно меньше контактировали между собой? Все равно ведь не получается: они живут вместе, разве возможно при таком раскладе еще и не общаться? Или же дело касается непосредственно Регины – и Эммы? Эмма знает, как относится к ней Ласерта, но при чем тут Регина? От чего ее оберегают?

Эмму передергивает, когда она ловит себя на мысли о том, что Регина, возможно, личная рабыня Ласерты. Или Коры. Конечно, никто не упоминал ничего такого, но разве обязательно докладывать каждому? Может быть, это тщательно скрывается от Ауруса.

Нет, нет!

Такого не может быть!

Хватит и Робина, а если еще и Ласерта…

Эмма рвано вздыхает.

Почему-то Кора не вызывает в ней такого омерзения. Пусть она стара, а ее дочь в самом расцвете лет, но нет ничего ужаснее, чем представлять, как Регина ложится под эту рыжеволосую сучью дочь и делает все те вещи, что она могла бы делать с Эммой, и…

Ложка с силой летит в полупустую миску, остатки каши брызгами разлетаются по кухне.

Робин и остальные гладиаторы с удивлением смотрят на разозленную Эмму. Потом Робин осторожно спрашивает:

– Все в порядке?

– Да, – сквозь зубы отвечает Эмма. – В порядке.

Ничего не в порядке.

Но, может быть, злость явится ей отличным соратником в борьбе против Лилит вечером.

Тренировка проходит вяло, гладиаторы в предвкушении игр, а Эмма, неспешно атакующая столб, думает, что не видит особой подготовки к празднику. По сравнению с сатурналиями нет того оживления, что царило тогда в лудусе. День проходит как обычно, разве что в какой-то момент Эмма, сложившая мечи и отправившаяся прогуляться, видит, как сквозь настежь открытые ворота вносят во двор охапки разноцветных роз.

– Откуда столько цветов? – недоуменно интересуется Эмма у Пробуса, следящего за порядком.

– Господин нашел нового цветочника и повелел украсить дом к празднику.

Цветочник? Разве у Ауруса нет собственного сада? Впрочем, вряд ли там выросло бы столько роз, сколько помещается в огромных корзинах, которые едва тащат рабы.

Эмма считает: раз, два… десять! Десять полных корзин! Она не сомневается почему-то, что цветочник – это отец Беллы, но ведь та всегда выходила на улицу с одной охапкой роз… Откуда у них столько?

Хмурость набегает на лицо Эммы.

Белла соврала? Дела у них с отцом идут не так уж и плохо? Зачем тогда ей выходить на улицы и рисковать жизнью и товаром? Ах, скорей бы вечер! И Лилит.

Эмма уже собирается отправиться по своим делам, как Пробус вдруг хватает ее за руку чуть повыше локтя и смущенно спрашивает:

– Ты не собираешься на прогулку сегодня?

Эмма удивленно смотрит сначала на его пальцы, смыкающиеся на ее руке, потом на него самого. У него надежда в глазах. И Эмме неприятно его разочаровывать. Но ей все еще нельзя завязывать отношения, разве не так? Тем более – с соглядатаем.

– Нет, – качает она головой. – Вечером игры. Я участвую.

Тень набегает на лицо Пробуса, когда он сильнее сжимает пальцы. Эмма делает простой вывод: ему известны условия. Она улыбается и просит:

– Отпусти.

Пробус, спохватившись, поспешно убирает руку.

– Прости, – мямлит он, глядя в землю. – Я… не ожидал, что…

Он путается в словах и умолкает. Эмма не поддерживает разговор и уходит, не прощаясь. В другое время, может быть, ей было бы приятно внимание такого симпатичного мужчины, но сейчас, когда все мысли, все порывы, все стремления с Региной, кто-то другой Эмме не нужен. Особенно тот, кто может, при случае, донести на нее Аурусу. Пробус не производит впечатления доносчика, однако Эмма знает его слишком плохо. А учитывая, что теперь она пусть немного, но связана с заговорщиками, ситуация и вовсе опасна.

Время, на удивление, проносится быстро, и вот уже Мария приходит за Эммой, чтобы привычно побрить ее. Эмме так и не удалось добиться, чтобы данную процедуру ей позволили проводить самостоятельно. Поэтому приходится терпеть, пусть даже смущение уже не такое сильное, как в первые разы.

Мария привычно не молчит и рассказывает какие-то мелочи и события, которые прошли мимо Эммы стороной, а Эмма, не забывая изредка кивать, с сожалением думает, что теперь-то уж она не отказалась бы от того, чтобы все это проделывала с ней Регина. И под «это» Эмма понимает совсем не болтовню о неважном.

Как много возможностей упущено! Но ведь раньше она и помыслить не смела о подобном! Все же Рим плотно пропитал ее своим ядом… А ей и нравится.

– Там будут еще женщины, кроме меня и Лилит? – спрашивает Эмма, когда Мария немного выдыхается. Рабыня задумывается ненадолго, потом качает головой. Она занята правой ногой Эммы и очень тщательно бреет ее, стараясь не порезать. Прядь темных волос свешивается ей на лоб, и Эмма невольно вздрагивает, вспоминая, как темны волосы у Регины.