Сердце стучит слишком быстро, не успев успокоиться. О, боги, вы все же защищаете своих детей! Страшно представить, что случилось бы, увидь Кора все.

Эмма сжимает губы.

И все же это был оправданный риск.

– Чем вы тут заняты? – подозрительно осведомляется Кора. Она брезгливо ступает по полу, придерживая края своих одежд. Видно, что ей не слишком-то приятно здесь находиться.

Эмма не знает, что ответить, и вместо нее спокойно говорит Регина:

– Тем, чем и занимаются люди в молельнях.

Она демонстративно берет в руки давно потухшую жаровню, в которой не так давно мирно плавилась смола.

Эмме же на ум приходят совершенно определенные занятия, и она сжимает кулаки, впиваясь ногтями себе в ладони, чтобы не улыбнуться. Вожделение никуда не делось, оно лишь слегка потушило пламя. Почему бы Коре не уйти? Зачем ей Регина – и именно сейчас? Что эта старая карга учуяла? Сейчас ведь разгар ночи. Отчего ей не спится?

Эмма вспоминает про больные ноги. Но они не помешали римлянке дойти сюда.

Кора раздраженно хмыкает и взмахивает рукой. Она не выглядит заспанной или усталой. Словно ждала возможности объявиться тут.

– Обращаешь Эмму в римскую веру среди ночи, Регина? – спрашивает она, подозрительно поглядывая на Эмму. Та стоит как можно более смирно.

Не нужно вмешиваться. Не нужно ничего говорить.

Она должна молчать.

И делать вид, что ночь - самое подходящее время для молитв чужим богам.

– Да, госпожа, – откликается Регина. Она осторожно опускает жаровню на пол и встает, одергивая тунику.

Эмма прикусывает губу, видя, как растрепаны темные волосы. Но, кажется, кроме нее, это никому больше не заметно.

– Идем, – говорит римлянка непререкаемым тоном, и Эмма удивляется снова: что это за острая необходимость, толкнувшая Кору в разгар ночи отправиться искать Регину самостоятельно? Ведь можно было приказать найти ее кому-то другому. Особенно если болят ноги.

Не дожидаясь ответа, Кора покидает помещение первой, ничуть не сомневаясь, что рабыня пойдет следом. Регина покорно поднимается с колен. Как быстро она пришла в себя. Но Эмма ловит взгляд темных глаз и понимает, что ошиблась.

Регина тоже предпочла бы остаться здесь, с ней.

От осознания слабеют ноги, и заново увлажняется то, что между ними. Эмме приходится просто стоять и молчать, когда Регина проходит мимо нее, хотя больше всего ей хочется закончить то, что было начато.

– Боги решили, – едва угадывает Эмма по чуть шевельнувшимся губам и ощущает великую досаду, разочарование, замешанное на неудовлетворенности. Она провожает Регину жадным взором и затылком прижимается к стене, тяжело вздыхая.

Почему она не поспешила? Почему решила, что можно растянуть удовольствие? Если бы все случилось по-другому…

Ее пальцы все еще помнят, как ощущалась Регина. Вряд ли она теперь сможет это забыть.

Эмма с тоской смотрит на чашу со смолой, и кое-что вдруг приходит ей в голову.

Кое-что, что заставляет ее улыбнуться.

Так решили римские боги.

Она еще не спрашивала у своих.

Комментарий к Диптих 14. Дельтион 2

Именно в имперском Риме в империю стали проникать восточные культы Митры и прочих «солнечных богов», именно в нём появился праздник 25 декабря, названный Dies Natalis Solis Invicti, «день рождения непобедимого солнца», записи о котором датируются 254 годом, и никаких более ранних упоминаний этого торжества не обнаруживается.

Официальный культ Sol Invictus в Риме ввёл император Аврелиан после побед на Востоке. Бог Солнца был утверждён в качестве главного божества империи.

У меня в фике снова немного авторской вольности.

========== Диптих 15. Дельтион 1. Ede, bibi, lude ==========

Ede, bibi, lude

ешь, пей, веселись

Раскаленные камни шипят, когда на них щедрой рукой выливается целая чаша красного, неразбавленного вина. Пар моментально смешивается с дымом, исходящим от курилен, и в молельне становится еще чуточку жарче. Эмма кладет между камнями маленький кусочек янтаря, выменянный когда-то у Галла, склоняется и шепчет едва слышно:

– О, Фрейя*, сердце твое так мягко и нежно, что чувствует страдание каждого… Почувствуй же мое, лиши меня печалей, подари радость…

Вчера боги решили. Но Эмма надеется, что ее боги совсем другого мнения о происходящем. Поэтому она льет вино и кладет янтарь и молится, и нетерпеливо ждет ответа, явившись в молельню еще до рассвета, потому что сон все равно так и не пришел.

Фрейя дарует лишь молчание. Но и это можно расценить, как хороший знак.

Эмма улыбается, закрывая глаза.

Несмотря ни на что, у нее все хорошо. Регина может сколько угодно верить своим богам – она все равно сказала «да». И на душе от этого «да» легче. Будто и рабство уже не рабство, а почти – вольная воля.

Улыбка Эммы чуть тускнеет, когда в голове всплывает Кора.

Она ведь не зря появилась ночью в молельне. И будто не сильно-то и удивилась, увидев там помимо Регины Эмму. Словно ждала ее. Знала, кого и где искать? Хотела застукать с поличным?

Кто знает о них? Только Робин. Но разве бы он…

Эмма резко открывает глаза.

Он мог рассказать своей жене. А та – госпоже. Чтобы выслужиться или насолить Эмме – какая разница?

Да. Наверняка так все и было.

Желание найти Робина и выспросить у него все становится почти нестерпимым. Эмма кидает последний взгляд на янтарь и потихоньку остывающие камни.

Что это?

Будто дым внутри желтизны.

Эмма наклоняется, смотря на помутневший янтарь. А это как понимать?

Она хмурится. Ей хочется потереть янтарь пальцем, будто это уберет ту муть, что поселилась у него внутри. Неужели таков ответ Фрейи? Она предупреждает о чем-то? О том, что стоит прислушаться к римским богам?

Эмме не нравится то, что она видит. Она уже уверилась в благосклонности Фрейи, а потому готова принести в жертву что-нибудь еще и повторить свою просьбу, но в молельню кто-то заходит. Это домашний раб. Он кивает обернувшейся Эмме и говорит:

– Аурус ищет тебя. Иди скорее.

А может быть, вот это знак? И от того, что хочет Аурус, зависит и остальное?

Эмма торопится, прося раба залить курильни вместо нее. Он наверняка заберет янтарь себе, но Эмме он уже не нужен. Как, наверное, и Фрейе: ей явно не понравилось подношение. Стоит придумать нечто другое.

Встреча в галерее домуса с Региной тоже похожа на знак – хороший знак. Эмма радостно улыбается ей и с дрожью в сердце видит ответную улыбку. Моментально всплывает в памяти все, что было вчера, и это упоительное, ошеломительное по силе воспоминание. Она чувствует ее рядом с собой, чувствует ее поцелуи, ее дыхание… Но следом за Региной идет Паэтус, и нет никакой возможности остановиться, чтобы переброситься хотя бы парой слов.

– Привет, – одними губами произносит Эмма, не отрывая взгляда от темных глаз.

«Эмма…» – читает она в ответном взоре.

Регина склоняет голову, и черные волосы падают ей на лицо, когда она проходит мимо, придерживая подол темно-синей туники. Эмма едва удерживается от того, чтобы остановиться и посмотреть ей вслед, но голос Паэтуса помогает ей справиться с собой.

– А, рабыня! – восклицает он преувеличенно радостно и заступает ей путь. – Готовишься к завтрашнему дню?

Что будет завтра?

У Эммы внутри снова все замирает – на этот раз не от счастья и не от приятных воспоминаний.

Паэтус видит ее реакцию и неприятно усмехается, все еще не позволяя пройти.

– Гляжу, отец не поставил тебя в известность? Я хоть где-то стал у тебя первым?

Он смеется, но глаза остаются серьезными и ощупывают Эмму с ног до головы. Она подавляет желание поежиться.

За этим вызвал ее Аурус? А Паэтус просто неудачно попался по дороге?

– Что молчишь? – окликает ее Паэтус. – Ты не рада меня видеть?

Нужно ответить: «Рада, господин!» И склонить голову в почтении.

Но у Эммы за несколько последних дней в кровь излилось слишком много смелости и отваги. И она отвечает: