— Чупахин с нами не поедет? — вспомнил о своем товарище Тимофей.
— Хватились! Он уже в Москве, его в спецшколу послали. Выучится, станет организовывать торговлю с заграницей. Вот как!
— А что с «Рваными парусами»? — решился, наконец, спросить Сима. — Прикрыли. Правда, небольшая осечка получилась…
Когда зашли работники милиции в кафе, Мкртчян сказал: «Адын минут…», вышел в пристройку, да только его и видели. А девушка… Она была у него на положении служанки.
— Где сейчас Варсеника… Ну, эта служанка?
— Право, не знаю.
— Алексей Павлович, у меня… У нас, — взглянул Сима на Тимофея, — к вам просьба. Большая. Помогите Варе. Она хороший человек. Когда мы решили проверить этого Мкртчяна и принесли мешок с товаром в кафе, она нас уговаривала, чтобы мы не занимались воровством, не связывались с Сомом.
— И готовит она очень хорошо, — вставил Тимофей.
— Ну, что ж, поможем. Нам, между прочим, нужен повар в столовую. А то даже Кайдан, уж на что безответный парень, и то говорит: «Если и дальше так кормить будут — бунт учиню…». Передам деду Хапичу, чтобы он разыскал вашу Варю и прислал ее ко мне…
Суд
Следствие по делу о контрабанде длилось долго.
И вот суд. На скамью подсудимых сел респектабельный, одетый по последней моде директор фирмы «Камхи» Хаим Паппо: он приехал в Севастополь из Константинополя по делам фирмы и при обнаружении контрабанды на судне арестован. Рядом с ним — невысокий, худощавый, чем-то похожий на подростка капитан «Доротеи» Ламбросос Фокос. Тут же и капитан «Архангела Михаила» Ковачевич, сотрудники фирм «Камхи» и «Витое».
Не было среди них только директора Севастопольского отделения фирмы «Витое» Шмидта: он успел скрыться, прихватив с собой принадлежащие фирме бриллианты — 1 100 каратов.
Фирмы серьезно подготовились к процессу, наняли лучших русских защитников — бывших дореволюционных светил адвокатуры. Прибыли юристы из Греции. На ведение процесса было израсходовано полтора триллиона рублей — сумма очень крупная даже по астрономическим ценам того времени: на черном рынке на эти деньги можно было купить около ста тысяч золотых червонцев.
Представители фирмы «Витое» пытались все свалить на исчезнувшего Шмидта, но не стоило особого труда доказать, что сам он, без содействия руководителей фирм и капитанов судов, не смог бы ничего сделать.
Большую помощь обвинению оказал Жан-Жак Цыпаревич. Боязнь пересесть со скамьи свидетелей на скамью подсудимых заставила его рассказать о том, что он знал достоверно и о чем догадывался. Господин Ковачевич, капитан «Архангела Михаила», пытался все отрицать. И небезуспешно: Сом погиб, Орех сбежал, показания Цыпаревича можно было оспаривать, потому что сам он не видел, как шхуна доставляла контрабанду, а только слышал или догадывался. Свидетельства Георгия Полигирососа — Юры Грека — были шаткими, адвокатура выдвинула версию, что он дает изобличающие показания из чувства мести капитану и команде. Настоятель Покровского собора, зачарованный дарственной табличкой из Афона, не мог решить, чья же это икона — украденная из собора или нет. Ковачевич торжествовал. Но работники милиции при повторном обыске обнаружили на дне угольного бункера «Архангела Михаила» три ящика с изделиями из бронзы и слоновой кости, как видно, полученные раньше за доставку контрабанды, а скорее всего откаты от фирм. Многие изделия, как выяснилось, были из крымских дворцов. После этого запирательство уже стало невозможным. Экспертиза установила, что дарственная таблица на иконе приделана к ней недавно. Фирмы были оштрафованы на двести тысяч золотых рублей, и деятельность их на территории страны прекращена. Руководители фирм отказались платить штраф, и был наложен арест на их имущество, находящееся в Севастополе и других городах Черноморского побережья.
Суд постановил за систематическую доставку контрабанды и незаконный вывоз ценностей из Крыма шхуну «Доротея» конфисковать. Непосредственные виновники провоза контрабанды — Паппо, Фокос, Шмидт (заочно), работники фирм Гюндус Топино, Зенгин — были приговорены к различным срокам тюремного заключения. Но в то время недаром говорилось, что Советская власть не столько карает, сколько прощает, — к ним была применена амнистия, объявленная правительством в связи с пятой годовщиной Октябрьской революции.
Председатель трудовой артели «Ювелир» Самойлович, принимавший без санкции соответствующих органов в переплавку золотые и серебряные изделия, был осужден по всей строгости закона.
«Все, эту страницу можно перевернуть, — подумал Ковнер. — Эх, если бы она была последней!.. — вздохнул он. — Последней!.. А тут, — пододвинул он к себе сводку, — хулиганства, кражи, насилия. А вчера банда сделала налет на подсобное хозяйство Морского завода. Сожгли склады с собранным урожаем, угнали скот, убили пастуха. Он-то при чем? Кончать надо с бандами, кончать!»
Дверь в кабинет открылась, и дежурный ввел… Жан-Жака Цыпаревича. Вид он имел весьма плачевный: босиком, в разорванной рубашке и сбившейся на бок манишке. Под глазом негоцианта красовался огромный синяк.
— Откуда вы? — не смог сдержать своего изумления Алексей Павлович. — Вам же разрешили выезд за границу…
Поистине судьба оказалась неблагосклонной к греческому подданному. Как только судно, на котором он решил отбыть за границу, вышло из Севастопольской бухты, к Цыпаревичу подошли трое неизвестных, с профессиональной быстротой раздели, отобрали все деньги.
— И портсигар забрали, мой портсигар! — с плачем проговорил Цыпаревич.
Оказалось, кроме комиссионных, негоциант набрал полный портсигар золота — собирал по крупинкам, по песчинкам, то спиливая понемногу с передаваемых ему изделий, то отламывая выступающие уголки.
— Так вам нужно было сразу к капитану!
— Не успел… Они меня за борт…
Собственно, не ожидая для себя ничего хорошего в дальнейшем, негоциант поспешил сам прыгнуть в море, благо берег был еще недалеко и вокруг рыбачьи лодки. Рыбаки и подобрали его.
— Следующим пароходом поезжайте за границу.
— Ну что вы! — в ужасе поднял вверх руки Цыпаревич. — Они меня там сразу же убьют! А нельзя ли… Нельзя ли мне ходатайствовать о получении советского подданства? — робко спросил он.
— Можно… Только ведь здесь миллионером вы вряд ли станете.
Цыпаревич промолчал.
— Ладно, что-нибудь придумаем… а пока… — и Ковнер вызвал коменданта. — Борис Петрович, оденьте во что-нибудь этого охотника за собственным миллионом да устройте ночевать.
