Стучал он долго, наконец, щелкнул замок и показался дежурный.

— Я же сказал, что предварительные заказы выполняются через неделю. Чего же вы беспокоитесь?

— Слушай, начальник, мы понимаем, что ты большой начальник, но пойми и ты, у нас здесь — он постучал себя по голове — важная тайна. Ты представляешь, что значит, если в голове у человека тайна государственного значения, а его держат в кутузке? Это значит, что тот, кто сажает человека с тайной в голове под замок, сам совершает государственное преступление… — Сначала дежурный улыбался, но по мере того, как говорил Сима, лицо его стало приобретать серьезное выражение. — Если ты думаешь, что мы сюда пришли, чтобы ограбить Севастопольский угрозыск, то ты ошибаешься, хотя бы потому, что у вас тут совершенно нечего взять. За все имущество, имеющееся в каптерке вашего коменданта, можно в лучшем случае получить бутылку киндербальзама.

— Это еще что такое?

— Детский напиток — смесь спирта с самогоном… От твоей болтовни у меня голова заболела. Что вы хотите?

— Хотим видеть товарища Ковнера или коменданта. И по делу, не терпящему отлагательства.

— Так что же я могу сделать, если ни того, ни другого нет!

— Дежурный должен знать, где они. Так вот, сообщите, в каких словах и каких выражениях — это ваше дело, все, что вы от нас услышали, ну, и опишите нас, если сумеете.

— Хорошо, я доложу начальнику.

— Вот давно бы так. А то увидел, что на нас один из начальников начал кричать, и туда же. Бог клепку для головы раздает не в зависимости от занимаемой должности, самому соображать надо…

Но дежурный уже не слушал, он закрыл дверь и щелкнул замком.

«Изотта-фраскини» подъехала к Покровскому собору. Ковнеру было трудно выходить из машины, и он послал Кайдана пригласить священника. Через минуту перед машиной стоял батюшка.

— Скажите, святой отец, действительно ночью ваш храм ограбили? — спросил Ковнер.

— Посягнули, нечестивцы, посягнули.

— И что же украли?

— Был тут ваш представитель, составил документ! Мы все ему перечислили.

— Ну, акт еще ко мне не попал, вы скажите так.

— Сосуды драгоценные, потребные для богослужения, похитили, дароносицу серебряную позолоченную унесли, несколько икон, в том числе Божьей матери, древнюю, греческого письма. Ну, и сбережения храмовые, кои в алтаре хранились.

— Не везет вашему собору, — вздохнул Ковнер.

— Что так, сын мой?

— Весной у вас пулеметы и патроны в подвале нашли, сейчас вот обокрали.

— Я служу богу и только богу, и в том, что оружие очутилось в храме, не повинен. Нечестивцы понесли достойное наказание.

— Но ведь действовали тогда люди, причастные к собору?

— Верно, сын мой.

— Вот и теперь тоже…

— Откуда такие сведения имеете?

— Ну, в этом мы разберемся. А сейчас оденьтесь попредставительнее, как в архиерею на прием — поедите со мной в одно место. Там, возможно, находятся ваши сокровища. Послужите богу, а заодно и Советской власти.

Вахтенный «Доротеи» вызвал капитана. Тот спустился с борта корабля, подошел под благословение к священнику, спросил:

— Чем обязан вашему визиту, господа?

— Неизвестные злоумышленники ограбили Покровский собор, — начал Ковнер. — Очень неудобно вас беспокоить, но нам доложили, что ваш моряк пронес на корабль икону. Мы просто хотим убедиться, что она не принадлежит собору.

— Я, право, не знаю… Разве было такое? Вахтенный «Доротеи» ничего не ответил, а Ковнер подтвердил:

— Было, было…

— Я верю… Но ведь матросы вольны покупать то, что свободно продается в магазинах и на базарах. Во всяком случае так обстоит дело во всех странах… Да и мы так же поступаем. Но если ворованное…

— Ну, что ж, найдите того матроса, вызовите сюда…

— Как-то неудобно держать священнослужителя на причале, проявите долг гостеприимства, пригласите на борт.

— Да, но я не знаю, кто вы.

— Я — начальник Севастопольского уголовного розыска, вот мой мандат. А это мои сопровождающие…

«Покажу я им эту проклятую икону», — решил капитан и пригласил всех на судно.

В капитанской каюте вестовой поставил на стол бутылку ракии, тарелки с маслинами и сладостями. Вскоре матрос принес икону. Небольшая, в простеньком окладе из штампованной фольги, в обычной деревянной раме. Даже беглого взгляда на нее было достаточно, чтобы определить: она никакого отношения к собору не имеет.

— Таких изображений ликов святых угодников в нашем храме не бывало, — торжественно заявил священник. Что оставалось делать? Поблагодарить, извиниться и уходить. Об этом думали поп и комендант, этого ждал и капитан Фокос. Но Ковнер медлил, он рассматривал на свет ракию, начал разговор о качестве вина, способах его приготовления в разных странах. Волей-неволей капитану пришлось поддерживать разговор: скоро он увлекся, так как на родине у него был небольшой виноградник, и он считал себя прирожденным виноделом. Вдруг дверь без стука открылась, и вошли Кайдан и еще один сотрудник СУРа — о них как-то за это время забыли. А те знали свое дело: когда все были заняты разговором, они отошли, не замеченные никем, в сторону, и Кайдан нырнул в трюм. Сейчас он молча подошел к столу и положил на него три тяжелых бруска. Два из них вспыхнули желтым светом.

— Вот, — только и сказал он. — Золото. И серебро.

— В тюках шерсти? — спокойно и, как могло показаться со стороны, несколько печально спросил Ковнер. Только священник уловил эти нотки печали, но не понял почему. А Алексей Павлович подумал: «Сколько же драгоценного металла ушло вот так, минуя таможню, контрабандой, сколько продуктов можно было бы купить на это золото». Тяжело вздохнув, Ковнер сказал ровным голосом:

— Мы вынуждены будем обыскать ваше судно, господин Фокос. Вот ордер.

— Это фирма, я тут ни при чем! — поспешил заверить капитан.

— А мы вас пока ни в чем и не обвиняем. Но обыск все же произведем.

Немало пришлось потрудиться работникам уголовного розыска, чтобы тщательно обыскать все помещения «Доротеи», осмотреть груз. Их старания были вознаграждены: на столе в капитанской каюте выросла гора золотых слитков, драгоценных камней, изделий из золота, серебра, слоновой кости. Матово поблескивающие серебряные бруски складывали прямо на пол. Все это находили не только в тюках с шерстью. В капитанской каюте и других местах оказались тайники, набитые драгоценностями. Когда началось их вскрытие, капитан Ламбросос Фокос потерял контроль над собой.

— Это мои сбережения! — закричал он.

— Сколько же нужно лет, чтобы накопить такие сокровища при вашем жаловании?! — невольно вырвалось у Ковнера.

— Не так уж тут и много…

— Какова, например, стоимость вот этого изделия? — Алексей Павлович взял в руки подсвечник из слоновой кости, инкрустированный золотом, серебром, драгоценными камнями.

— Я его купил в Константинополе за… триста лир!

— До чего же много глупцов развелось в Константинополе! Вещь стоимостью в пять-шесть тысяч золотых рублей продается по цене старенького костюма… Ну, а это откуда у вас? — показал он на одну из безделушек.

— Это подарок моей матери!

— Тогда вашей матерью следует признать дядю нашего бывшего царя — великого князя Николая Николаевича Романова. Вот его вензель, — показал Ковнер. — Вещь эта находилась в княжеском дворце в Ливадии и исчезла после его ограбления. Я мог бы вас ознакомить с соответствующей описью, но, наверное, это будет удобнее сделать на суде.

— На суде?

— Конечно. Ваше судно мы задержим, а дело о незаконном вывозе драгоценностей передадим в суд. А уж он решит, что делать с вами и вашим судном. Да, еще один вопрос, вот вы говорите, что это ваши сбережения, так почему же вы прячете их в тайниках?

— От команды. Вы знаете, какие у нас люди? Вор на воре.

Ковнер устало улыбнулся, хотел было сказать, что команда судна в какой-то мере характеризует и капитана, но только распорядился: