Его веки отяжелели, и царевич сам не заметил, как погрузился в сон. Ему привиделся юноша в чёрном плаще, похожий на него, как схожи две капли воды. Он стоял на самом краю глубокой пропасти, простирая над ней руки и вещая замогильным голосом:

– Моя жена должна умереть. В ней корень всех моих бед. Я хочу стать свободным, богатым и счастливым. Война для этого слишком долгий и тернистый путь. Есть способ проще и надёжнее. Когда моя жена умрёт, я стану магараджей Голконды и женюсь на Гюльфем.

Едва он умолк, как из бездны поднялся плотный чёрный туман, мало-помалу принявший очертания человеческой фигуры. Стоявший на краю пропасти юноша в ужасе замер, когда она заговорила с ним; при каждом слове из пасти её, шириной в печную дверцу, вырывались языки огня.

– Человече, – гремел демонический голос, – если ты не боишься ада, прими любовь этой женщины, сокруши её ответной любовью! Она умрёт счастливой, а ты получишь всё, о чём мечтаешь: свободу, богатство и возлюбленную.

– Ваше высочество, – позвал кто-то, и кошмар сразу рассеялся, оставив в памяти неприятный осадок.

Открыв глаза, Сарнияр увидел Гюльфем, стоявшую в изножье кровати с серебряным кувшином в руках.

– Простите, что перебила ваш сон, – пролепетала она.

– Ты пришла как раз вовремя, – заверил царевич, поднимаясь с постели, – и своим появлением спасла меня от адского огня. Я уже готов был поддаться демону, искушавшему меня…

Сарнияр хотел обнять её, но она выставила вперёд кувшин, заслоняясь им, как щитом.

– Я пришла по поручению госпожи, – проговорила Гюльфем, опуская глаза под его пронизывающим взглядом.

– Я так и думал, – разочарованно протянул он. – Наверное, глупо было надеяться, что ты придёшь ко мне по своей воле. Даже если я пошлю тебе тысячу записок. Сколько писем я писал тебе – притом, что не силён в эпистолярном искусстве – но ты ни разу не удостоила меня ответом.

Гюльфем пропустила мимо ушей его упрёк.

– До нас дошла весть о вашем ранении, – сообщила она. – Госпожа прислала отвар, который поможет вам одолеть духовную и телесную слабость.

Сарнияр горько усмехнулся.

– Как это мило со стороны Лейлы – заботиться о человеке, который является её мужем лишь номинально. Только вряд ли её отвар поможет мне.

– Почему? – наивно спросила Гюльфем.

– Потому что моя духовная и телесная слабость – забавно, что ты так называешь упадок моих сил! – вызвана не раной, а отсутствием женского тепла. Я уже и забыл, когда в последний раз держал в своих объятиях женщину. Если не считать нашу с тобой потасовку, которую мой учитель, будь он неладен, столь бесцеремонно прервал.

– Вы сожалеете, что вам помешали надругаться над безвинной жертвой? – ужаснулась Гюльфем.

Сарнияр нахмурил брови, чувствуя себя не вполне комфортно под её укоризненным взглядом.

– Если хочешь знать правду, изволь. Да, сожалею. Не помешай он нам в тот вечер, сегодня мне не пришлось бы просить тебя пойти со мной в постель. Между нами уже не стояло бы никаких преград.

– Между нами стоит ваша жена, – напомнила ему Гюльфем.

– Ах, оставь эти глупости! – начал злиться Сарнияр. – Моя жена – это миф, фантом, призрачная тень, мираж. Я повенчан с Голкондой, вот моя истинная жена.

– Какое счастье, что моя госпожа вас не слышит. Она так любит ваше высочество, так надеется на взаимность.

– Это её беда. Ей давно бы следовало признать безнадёжность своей любви. Гюльфем! – внезапно вышел из себя Сарнияр. – Хоть ты не толкай меня в пропасть! Моя любовь убьёт твою госпожу, ты понимаешь это не хуже меня!

– Да, но… отказываясь принять её любовь, вы убиваете её ничуть не меньше.

Он ничего не ответил на это, и Гюльфем судорожно вздохнула.

– Бедняжка так страдает…

– Охотно верю, но не вижу причины, почему из-за неё должны страдать и мы с тобой.

Говоря эти слова, Сарнияр полегоньку подталкивал её к постели. Она и оглянуться не успела, как оказалась на его широком ложе. Сердце её колотилось так отчаянно, что её всю трясло от его ударов. Когда царевич сбросил с плеч расшитую серебром тунику, она в ужасе зажмурилась, заметив страшные рубцы у него на груди. Но чуть его пальцы коснулись застёжки на её платье, она тотчас открыла глаза и проронила сдавленным голосом:

– Вы можете не любить госпожу, но исполнить её просьбу вам ведь ничего не стоит. Она будет так счастлива, если её лекарство пойдёт вам на пользу.

– Ну, хорошо, Гюль, давай сюда свой кувшин, – нехотя согласился он, – у меня как раз пересохло в горле.

Он приложился ртом к горлышку и одним духом опорожнил посудину.

Гюльфем застыла на постели в тревожном ожидании. Откинув в сторону кувшин, Сарнияр набросился на неё как коршун, и у девушки потемнело в глазах от страха. Она решила, что старый лекарь что-нибудь напутал, и в кувшине остался эликсир любви, который сейчас превратит царевича в обезумевшего от страсти маньяка.

Но едва успев расстегнуть ей платье, Сарнияр принялся зевать и тереть кулаком слипающиеся глаза.

– Что это со мной? – пробормотал он прежде, чем непреодолимый сон окончательно сморил этого великана.

Через минуту его ложе сотрясалось от богатырского храпа. Гюльфем была одновременно поражена и разочарована.

– Так это всего лишь сонная трава, – ахнула она. – Хаджи-хакиму есть чему поучиться у тибетских знахарей. Завтра я дам ему рецепт Рамина и попрошу приготовить по нему более надёжное отворотное зелье, чем это бесполезное варево.

Глава

7

На следующий день Гюльфем, придя к Хаджи-хакиму, застала у него в приёмной только юного помощника.

– Хаджи-хакима нет, – улыбнулся юноша, снимая с огня котелок, – его позвали к малышу Малек Явиду.

– А что с ним такое? – встревожилась Гюльфем.

– Не знаю, ханум. Должно быть, зубки режутся. Что ещё может быть у грудного младенца?

– Хаджи-хаким скоро придёт?

– Не думаю. Он только что ушёл. А зачем вам его ждать? Он оставил для вас отвар.

– Такой же, как вчера?

– Не знаю. Он мне ничего не говорил про состав. Давайте ваш кувшин, ханум, я перелью в него отвар.

– Придётся ещё сегодня усыпить сахиба, – пробормотала она, протягивая юноше серебряный кувшин.

* * *

– Она идёт, – сообщил Бехрам, выглянув в коридор.

– Хорошо, – кивнул Сарнияр. – Пригласи ко мне Маруфа. Он должен быть где-то поблизости.

Высокий, превосходно сложенный мавр с тёмно-оливковой кожей и негроидными чертами лица отвесил ему низкий поклон и скрылся за дверью. Царевич улыбнулся вслед темнокожему красавцу, вспоминая свой разговор с отцом, состоявшийся нынешним утром.

– Вчера я заходил тебя проведать и не смог разбудить, – сказал ему Аль-Шукрейн, озабоченно морща лоб. – Дверь в твои покои была распахнута, и никого из охраны. Такого не должно быть, дитя моё, особенно теперь, когда мы в состоянии войны с ближайшими соседями. Твоя жизнь представляет собой ценность, которую следует тщательно оберегать. Я настоятельно советую тебе взять в охранники кого-нибудь из младших офицеров твоей гвардии.

– Но моя гвардия сейчас штурмует Аль-Акик, – напомнил Сарнияр отцу, приняв поначалу его совет в штыки. Впрочем, идея приставить охрану к своей драгоценной персоне начала ему нравиться, когда он дал себе труд поразмыслить над ней.

– В таком случае, я пришлю тебе кого-нибудь из своей личной охраны, – стоял на своём Аль-Шукрейн.

– Я не прочь, только хотел бы сам выбрать себе телохранителя. Это должен быть человек, наделённый особенными добродетелями.

– И какими же, дитя моё? – улыбнулся царь.

– Мне нужен скромный и безъязыкий охранник.

– То есть, немой? – удивился отец.

– Не совсем. Открывающий рот только, когда я спрошу его о чём-либо. Мне до смерти надоело, что мою интимную жизнь перемывают все, кому не лень. Если у вас нет на примете подобного уникума, я предпочту остаться без охраны.

Аль-Шукрейн широко улыбнулся и потрепал сына по плечу.

– Ах, молодость! Я прекрасно понял тебя, мой мальчик. Неболтливый охранник, действительно, большая редкость в наши дни. Но, к счастью, я обладаю таким сокровищем и с радостью уступлю его тебе. Мне самому подобные добродетели, увы, уже не столь важны.