– Расскажи об этом подробнее, Рахим, – потребовал Сарнияр.

– Первые годы своего царствования ваш дядюшка исправно платил янычарам, вот султан и велел им продлить с ним контракт ещё на пять лет. Как раз на днях его срок истекает, и если ваш дядя не выплатит им всё, что задолжал – а мне достоверно известно, что так оно и будет – останется не только без янычаров, но и без поддержки Сиятельной Порты.

– Если он без сожаления расстаётся с теми, кто помог ему влезть на трон, значит, его гвардия и без них сильна.

– Настроения у моих сослуживцев близки к бунту. Они тоже давно не получают жалованья и выражают свой протест точь-в-точь как янычары, то есть переворачивают котлы и стучат по ним ложками, поднимая такой шум, что ваш дядя уже грозился сбежать из города в пустыню.

Сарнияр усмехнулся.

– Хорошо бы он нашёл в себе смелость выйти со своей гвардией за городские ворота. Мы сошлись бы с ним в открытом поединке, как в седую старину. Жаль, что этот славный обычай теперь утрачен.

– Лучше вы со своей гвардией войдёте в город, – возразил Рахим, – когда мой взвод будет стоять на воротах. Тогда мы обойдёмся малой кровью. Перебьём дворцовую охрану, и дело с концом. Царь Муселим слеп как крот, глух как пробка и одинок как перст. У него мало верных людей, потому что он не умеет привлечь их на службу. Вся его защита – горстка дармоедов, таких же слепых и глухих. Будь это не так, ему бы давно донесли о наших тайных сношениях.

– Значит ли это, что мы уже на пути к победе? – спросил Сарнияр, в глазах которого зажёгся задорный огонёк.

– Пока только на полпути, – слегка охолодил его Рахим. – В столице всё готово к бунту, но как обстоят дела здесь, в провинции? Как ваши новобранцы? Настроены сразиться с вашим дядей? Бьюсь об заклад, что вы укрепили только их тела, а про души забыли.

– Я пока не посвящал их в наши планы, не хотел будить лихо раньше времени. Сегодня у нас назначен сбор, и я скажу им, что пришла пора выпустить джинна из кувшина.

– Я поеду с вами, – решил Рахим. – Вы превосходный тренер, но, к сожалению, не Златоуст. Боюсь, не сумеете подобрать нужные слова, чтобы зажечь сердца этих людей. Поедем скорее, нельзя заставлять их ждать.

Пришпорив коней, молодые люди помчались прямиком к стрельбищу, обнесённому зубчатым частоколом, и вскорости поравнялись с вереницей поселян, растянувшейся примерно на четверть мили. На Рахима они произвели тяжёлое впечатление. Их лица показались ему измождёнными, а одежды ветхими.

– Ваши новобранцы внушают жалость, а не страх, – шепнул он царевичу. – Разве так они должны выглядеть? Почему вы занимались только их боевой подготовкой и не уделили внимания их внешнему виду? Или у вас в поместье мало слуг?

– Одежду им сшили уже давно, – объяснил Сарнияр, – но как заставить их переодеться, ума не приложу.

– Это я возьму на себя, – заявил Рахим, спешившись и подняв руку.

Феллахи (прим. автора: крестьяне) обступили его, с любопытством разглядывая высокие замшевые сапоги со шпорами, тюрбан с пером белой цапли и зелёный – цвета ислама – мундир с серебряными газырями на груди.

Юный царевич почувствовал, как кровь ударила ему в лицо. Он понял, что Рахим собрался говорить за него и решительно двинул Бюрака в гущу толпы. Рахиму пришлось отойти в сторонку. Сарнияр почувствовал лёгкое головокружение, возвышаясь на своём огромном коне, с которого решил не слезать для пущей внушительности.

– Друзья мои, – начал он свою горячую прочувствованную речь, – вы часто спрашивали меня, в чём цель наших повседневных сборов. А я вам обещал ответить в день, когда сочту вас подготовленными для неё. Этот день наступил, румалийцы. Сегодня я посвящу вас в мои планы, хотя не думаю, что они прозвучат для вас как гром средь ясного неба. Кое-кто из вас давно догадался о них либо близок к прозрению. Но одно известно вам всем без исключения: я ваш принц, старший сын вашего законного владыки, перебивающегося на чужбине жалкими крохами сострадательного гостеприимства. И, значит, цель у меня одна: восстановить справедливый ход истории и царствование моего отца, вашего подлинного повелителя. Ради этого я готов вести вас на штурм столицы, занятой моим дядей и его прихвостнями. Никто, кроме меня, не скинет узурпатора, так как я единственный из детей моего отца, достигший зрелого возраста. Но я ничто без вас, ибо одному мне не справиться с этой шайкой. Я не тащу вас за собой на верёвке, хочу, чтобы вы сами выбрали между союзом со мной и рабством у Муселима. Пусть Аллах, наш милостивый милосердный владыка, царь в день Суда, поможет вам сделать правильный выбор.

Сарнияр умолк. Глаза его горели, словно два светоча добра, освещая потемневшее от притока крови лицо. В этот момент откровения он был прекрасен, как юный Иосиф. Феллахи стояли под палящим солнцем, как будто приросли ногами к земле и, затаив дыхание, внимали его звучному, раскатистому голосу. Когда он стих, стал слышен шелест ветра в зарослях ракитника и далёкий крик какой-то одинокой птицы – такая в их рядах водворилась тишина.

Рахим с восхищением смотрел на своего молодого господина, не в силах выдавить ни звука.

– У вас просто дар трибуна, ваше высочество, – наконец проронил он. – Такую речь припасли…

– Это был экспромт, Рахим, – признался Сарнияр, улыбаясь.

Тишину разорвал гром рукоплесканий, и феллахи загомонили все разом, перекрикивая друг друга:

– Мы с вами, Сарнияр Измаил! Ведите нас, отважный румалиец! Смерть проклятому узурпатору и своре его ненасытных псов!

Феллахи сорвали с себя шапки и побросали их к ногам царевича. А затем дружно преклонили колени и поцеловали землю у его ног в знак того, что теперь у них одна дорога – та, которую выбрал он.

* * *

Войско тронулось в поход

на рассвете следующе

го дня.

Проезжая

через

селения,

лепившиеся к холм

ам

Рубаль-Хали

подобно

ласточкиным гнёздам, Сарнияр Измаил

собирал их жителей на

площади и

произносил

гневные

обличительные ре

чи в адрес своего дяди. Селяне

слушали

его

, сдерживая

дыхан

ие, а чуть

он умолкал,

дружно бросали мотыги и

присоединялись к его войск

у. Число

его сторон

ников

множилось

с каждым днём

. П

о мере прибл

ижения к столице

армия его

росла

словно

снежный ком,

вбир

ая в себя

всё новые и новые

добровольческие отряды

.

Подобно щупальцам гигантского спрута она раскинула свои огромные руки над страной, вовлечённой в стихию массового бунта.

Подобравшись к столице, авангардный отряд залёг в полумиле от города и выставил часовых поджидать условного сигнала с высокой башни, занятой Рахимом и его подчинёнными.

– Сегодня черёд Рахима нести дозор на сторожевой вышке, – сообщил Сарнияр своим людям. – Как только пробьёт полночь, он сам откроет нам ворота. Всем быть начеку! Мы возьмём Муселима в постели тёпленьким.

Тут к Сарнияру приблизился один из дозорных.

– Ваше высочество, к нам скачет какой-то отряд.

Сарнияр высунул голову из оврага.

– Неужели мой дядя выслал на нас свою конницу? А я-то надеялся застать его врасплох.

В овраг спустился незнакомый мужчина крепкого телосложения и потребовал провести его к старшому. Поверх сермяжной рубахи на нём красовался длиннополый вышитый золотом кафтан явно с царского плеча. Высокую войлочную шапку украшал пучок пышных перьев, скреплённый двумя золотыми обручами – знаком особых заслуг перед Османской империей. Его квадратный подбородок был рассечён надвое ударом меча или сабли, под чёрной подковой усов поблёскивали острые как у шакала клыки.

– Вы командир? – обратился он к юноше, опытным глазом угадав в нём старшего по рангу.

– Я Сарнияр Измаил, наследник этой страны, – гордо отвечал Сарнияр.

Незнакомец отдал ему честь и тоже представился.

– Нуреддин-ага, старшина турецких янычаров.