– Значит, я могу на них положиться, пока не иссякнут золотые запасы Голконды? Пока я связан с этой кормушкой своим брачным контрактом?

– Что с вами, ваше высочество? – встревожился Рахим. – Сегодня такой знаменательный день: мы отбываем за первыми лаврами, а ваше настроение совсем не соответствует этому торжественному моменту.

Сарнияр медленно провёл рукой по лицу.

– Сам не знаю, – признался он. – Видимо, пришла пора расстаться со своими юношескими идеалами. Я слишком долго верил в людей и их благородные чувства, не желая признавать, что миром правит лишь золото.

– И кто же поколебал вашу веру в людей? – поинтересовался Рахим.

Сарнияр посмотрел на него так пристально, что амирбар невольно смутился.

– Человек, внушавший мне высокие чувства и твёрдые принципы, – ответил он, – заменивший мне отца в годы отрочества и светлой юности.

– Нет, не может быть, – усомнился Рахим, – мой отец неспособен причинить вам зло. Он слишком любит вас для этого. Кстати, вот и он, лёгок на помине.

Сарнияр проследил глазами за его указующим перстом и увидел Хусейна среди собравшихся на заставе горожан.

– Зачем он здесь? – проворчал царевич.

– Наверное, приехал попрощаться с вами, – предположил Рахим, – дать вам несколько добрых напутствий.

– Я не нуждаюсь в его напутствиях, – скорчил кислую гримасу Сарнияр, – но всё-таки позови его, друг мой. У меня найдётся, что сказать своему доброму наставнику.

Рахим послушно спустился с пригорка и через пять минут вернулся в сопровождении Хусейна.

– Оставь нас ненадолго, Рахим, – приказал ему Сарнияр.

– Хорошо, – согласился амирбар, – я ухожу, но с просьбой к вам обоим: помиритесь перед долгой разлукой, не гневите Аллаха.

Оставшись на импровизированном пьедестале вдвоём, учитель и ученик какое-то время хранили напряжённое молчание. Сарнияр первым нарушил затянувшуюся паузу.

– Что ж, не будем огорчать того, кто дорог нам обоим. Он просит нас помириться, и мы притворимся, что исполнили его просьбу.

– Но почему бы нам и в самом деле не помириться? – с надеждой вопросил Хусейн.

– Вы и сами знаете, что это невозможно, – ответил Сарнияр.

– Но почему, дитя моё?

– Не делайте вид, Ходжа, – разозлился Сарнияр, – как будто ничего не произошло. Очевидно, ваш сообщник предупредил вас о том, что ваш план провалился, потому вы и поспешили сюда в надежде на примирение.

– Нет, клянусь Аллахом, – начал отпираться Хусейн, – я хотел только проводить вас. Понятия не имею, о каком плане и каком сообщнике вы говорите.

Сарнияр поднял руку, приказывая ему замолчать, и продолжил:

– Вы даже не подозревали, каких успехов я достиг, выхаживая лошадок в своём поместье. Но я растил их для серьёзного дела, и мне поневоле пришлось стать лошадиным знахарем. А все божьи твари созданы по одному подобию, как справедливо подметил Хаджи-хаким. Вот только вы привыкли считать меня невеждой из-за моего пренебрежения к наукам и, уходя от меня вчера вечером, когда Гюльфем потеряла сознание, не сомневались в том, что я не сумею привести её в чувства. А я, правда, не сумел и был вынужден призвать на помощь Хаджи-хакима, на что вы и рассчитывали.

Вы подговорили его убедить меня в том, что девушка скончалась. Но в отличие от вас хаким отнёсся уважительно к моим познаниям в медицине. Он сразу понял, что я не поверю в её смерть и чтобы не расстроить ваш замысел, внушил мне, будто она заснула летаргическим сном. Притом ему было мало меня одурачить, и этот плут вдобавок насвистел ей про меня с три короба. Позднее я сообразил, что только от вас он мог набраться тех страшилок, что ходят в народе обо мне. Хаджи-хаким слишком далёк от народа, ему не довелось, как вам, много лет киснуть в провинции.

Ну, а дальнейшие ваши намерения вполне предсказуемы. Вы собирались уговорить мою жену продать Гюльфем либо выслать обратно в Голконду. В случае если бы она упёрлась в своём нежелании расстаться с любимой служанкой, вы бы открыли ей глаза на меня, хоть это и нежелательная мера. А мне через пару недель Хаджи-хаким по вашему наущению послал бы весть о том, что бедная девушка упокоилась, не приходя в сознание. Ну, что вы на это скажете, мой добрый учитель?

Хусейн глубоко вобрал голову в плечи, выслушивая обвинения ученика. Отвергать их он почёл ниже своего достоинства и признался:

– Всё это я сделал для вашего блага, дитя моё, как и для блага всего государства. Избери вы другой предмет для своей любви, я ни словом не упрекнул бы вас. Но эта девушка – наперсница вашей жены. Если, упаси Аллах, она разделит вашу страсть, союзу с Голкондой будет нанесён непоправимый ущерб. Княжна узнает обо всём и потребует развода. С таким приданым ей не составит труда найти себе другого мужа, а вы останетесь без средств. Все ваши разглагольствования о военных трофеях – просто детский лепет. Пройдут годы, прежде чем вы достигнете ощутимых результатов на этом зыбком поприще. И опять-таки без денег жены вам не удастся составить серьёзную конкуренцию туркам в борьбе за Аравийский полуостров. Так что решайте сами, дитя моё, вы уже выросли, как я погляжу. Что для вас важнее: благо страны, на престол которой вы взойдёте раньше или позже, либо шашни с этой рабыней, не более соблазнительной, чем любая девчонка в её возрасте.

Хусейн умолкнул. Несмотря на волнение, которое он испытывал, его красивое породистое лицо выражало полное удовлетворение.

– Вы правы, Ходжа, – холодно проговорил Сарнияр, – я уже вырос и более не нуждаюсь в ваших нравоучениях. Посему предлагаю вам немедля оставить меня и вернуться в своё поместье в Хумаде. Но чтобы не огорчать вашего сына, которого я очень люблю и ценю, вы ни словом не обмолвитесь ему о вашей отставке. Вы проводите нас до развилки, затем свернёте на дорогу, ведущую в поместье, а ваши сыновья и все остальные решат, будто вы вернулись в столицу. Такова моя воля в отношении вас, Хусейн.

Лицо учителя покрылось пунцовыми пятнами. Впервые царевич назвал его по имени, а это означало, что он действительно больше не нуждался в нём. Хусейн упал на колени и поцеловал ему подол в знак покорности. Этот кроткий жест тронул Сарнияра, и он смягчившимся тоном добавил:

– Вам будет назначена достойная пенсия. Кроме того, усадьба, где мы сообща отбывали ссылку, перейдёт в вашу пожизненную собственность. Я освобожу вас от уплаты налогов на землю и на всю прибыль, какую вы сумеете из неё извлечь. Помимо всего прочего, вы будете за хорошую плату поставлять мне коней той крепкой породы, что я вывел для себя. Сейчас же отошлю приказ Саиду подготовить ваш берат (прим. автора: грамота о назначении пенсии).

Хусейн поднялся с колен. Перспектива провести остаток жизни в тихом углу, довольствуясь положением зажиточного землевладельца, его немного утешила. Но всё же на сердце его лёг кровавый рубец от предстоящей разлуки с царевичем, которого он любил наравне со своими детьми.

Словно прочитав его мысли, Сарнияр промолвил:

– Я буду навещать вас изредка, обещаю вам.

Едва договорив, он бросился на грудь к наставнику. Оба непроизвольно прослезились и не разжимали объятий, пока их не прервал весёлый голос Рахима.

– Я рад вашему примирению и не хочу вам мешать, но народ требует, чтобы вы произнесли одну из тех пламенных речей, какими вы успели прославиться.

Царевич оторвался от груди Хусейна и, смахнув слёзы, подошёл к самой кромке возвышенности, чтобы лучше видеть широкую публику.

– Воины мои! – начал он, и многотысячная толпа, загудевшая при его появлении, затихла в трепетном ожидании. – Мы живём среди арабов, но мы не арабы. Мы румалийцы, потомки крестоносцев, и в наших жилах течёт неугомонная кровь наших предков-завоевателей. Они завещали нам свою страсть к покорению новых земель. И хотя мы поклоняемся Аллаху и его Пророку Магомету, жажда свободы от всякого порабощения в нас заложена ещё первыми христианами. Я призываю вас стряхнуть с наших плеч османское иго. Но прежде чем пойти в поход на турок, мы должны показать им и всему миру, что мы сила, с которой необходимо считаться. Мы побьём арабов, и это будет наш первый шаг, разминка перед масштабным сражением. Мы победим, если будем гармонично слаженным механизмом, а каждый из вас – его важной, неотрывной деталью. Отныне наш девиз таков: «Пока мы вместе, мы сила»! Повторите его за мной, воины мои!