– Ты вольная или рабыня? – продолжил расспрашивать её Хусейн.

– Мои родители были рабами магараджи, – начала свой рассказ Гюльфем. – А дети рабов тоже становятся рабами. Мне было всего два года, когда родилась княжна Лейла и меня отправили вместе с ней к тибетским монахам.

– Зачем? – удивлённо спросил Хусейн.

– Она уродилась размером с котёнка, и все врачи Голконды признали её нежизнеспособной. По счастью, среди них невзначай оказался старый тибетский знахарь, который взялся за непосильную для традиционной медицины задачу. Он поставил отцу девочки лишь два условия. Младенца следует перевезти к нему в монастырь, и кроме того, ему нужен для опытов здоровый младенец не старше двух лет. Родители мои к тому времени умерли, и меня воспитывала старая рабыня, которая рада была избавиться от меня.

Чтобы выходить крошечную княжну, знахарь Рамин готовил разные снадобья и сначала давал их пробовать мне. Это были укрепляющие отвары из дикорастущих тибетских трав. Рамин проверял на мне их целебные свойства, прежде чем пользовать ими дочь магараджи. Но я была здоровым ребёнком и от его снадобий росла несоразмерно крупной для своих лет. Зато княжну всё-таки удалось выходить, хотя она осталась хилой и слабой.

– Получается, что твоя госпожа обязана тебе своей жизнью, дитя моё? – сделал вывод Хусейн.

– Ну, – смутилась Гюльфем, – в некотором роде.

– И это очень сблизило вас?

– Конечно, иначе просто быть не могло. Мы вместе росли в тибетском монастыре, вместе вернулись ко двору магараджи, вместе навещали Рамина, пока он не скончался на руках ламы. Мы всегда были вместе, сколько я помню себя. Как попугайчики-неразлучники.

– И всё же ты оставалась рабыней?

Гюльфем вздохнула.

– Освободить меня мог только магараджа, но не сделал этого из любви к своей дочери. Он включил меня в список свадебных даров, и вплоть до своей смерти я останусь частью приданого княжны.

– А приданым княжны распоряжаюсь я, пока остаюсь её мужем, – подвёл итог Сарнияр. – Ходжа, теперь, когда мы выяснили статус этой девушки, может быть, вы признаете, что вмешались в мою частную жизнь по чистому недоразумению? Гюль, ты согрелась? Верни учителю кафтан и марш в мою постель.

Гюльфем разразилась слезами и неосознанно вцепилась в подол Хусейна.

– Умоляю вас, не оставляйте меня с ним, – рыдала девушка. – Он хочет, чтобы я предала свою госпожу, мою маленькую Лейлу, и не один, а много-много раз. Хочет, чтобы я стала его фавориткой…

– Замолчи, пока я не украсил синяками твоё хорошенькое личико, – пригрозил Сарнияр, с силой отрывая её пальцы от подола Хусейна.

– Госпожа не переживёт моей измены, – всхлипывала Гюльфем, пока он тащил её на постель, не смущаясь присутствием наставника.

– Тем лучше для нас, – цинично усмехнулся царевич, связывая ей руки шёлковым шарфом, подаренным Лейлой.

– Зачем тогда вы спасли ей жизнь? – выдавила она из последних сил, погружаясь в глубокий обморок. – Чтобы медленно убивать её? Я вас ненавижу за это…

Не успев договорить, она поникла как былинка, выскользнула из его рук и упала на кровать.

– Ничего, крошка, – прошептал царевич, лицо которого омрачилось от её последних слов, – как-нибудь переживу твою ненависть ко мне. Всё равно она продлится недолго.

Он распахнул разорванный ворот её платья и со сладострастным стоном прильнул губами к её полной груди.

Ледяной водопад обрушился на него сверху, и Сарнияр остолбенел, потеряв дар речи от потрясения. Едва опомнившись, он в гневе оглянулся и увидел Хусейна, державшего в руке пустое ведёрко, в котором за минуту до этого охлаждались два кувшина с фруктовыми напитками.

– Разрази вас гром! – выругался царевич, тщательно отжимая подол и рукава халата. – Что вы натворили?

– Всего лишь остудил ваш неуёмный жар, дитя моё, – спокойно ответил наставник.

– В следующий раз изберите другой способ, Ходжа. Этот был не самый приятный.

– Зато наиболее действенный. Ещё мгновение, и вы бы надругались над бесчувственным телом этой девушки. Я не мог допустить, чтобы вы до такой степени забылись, потеряв уважение к моим почтенным летам.

Сарнияр взглянул на Гюльфем, неподвижно лежавшую на кровати. Даже ледяной ливень не привёл её в чувства. Но и в таком виде, в луже воды она напоминала цветущую ветку миндаля или граната.

– Чёрт! Ходжа, вы должны меня понять. Или вы никогда не были молоды? Только посмотрите на эту роскошную плоть, на эти свежие ланиты. Даже святой не устоял бы перед искушением сорвать с ветки этот лакомый плод, а я ведь не святой.

Хусейн попытался взглянуть глазами своего ученика на предмет его вожделения.

– Спору нет, она прелестна, но всё же не настолько, чтобы вскружить вам голову. Чуточку полновата, на мой вкус. Сын мой, я всегда считал вас человеком рассудочным, способным держать в узде свои природные инстинкты. Временами вы даже казались мне чрезмерно расчётливым для своего возраста, особенно когда заявили, что идёте на войну не за романтическим ореолом, а для того, чтобы набить себе мошну. Что же, получается, я ошибался на ваш счёт?

– Видимо, да, – вздохнул Сарнияр, – и я раб своих страстей, а не воплощение здравого смысла. Я хочу эту женщину, хочу настолько сильно, что будь я свободен, вероятно, женился бы на ней.

– Но она служанка вашей жены. Даже больше того, её подруга, наперсница, конфидентка. Своим неуёмным желанием заполучить её вы разрушите их нежную женскую дружбу. Неужели вас не тронула история этих двух девушек, из которых одна целиком отдавала себя ради спасения другой?

Сарнияр равнодушно пожал плечами.

– Она напомнила мне одну из святочных историй, которыми меня в детстве убаюкивала моя няня, православная армянка.

– Сколько же в вас цинизма! – поразился Хусейн. – Ну, вот что я вам скажу, мой сиятельный ученик. Вы не получите эту женщину, по крайней мере, сейчас. Я не позволю вам ставить под удар альянс с Голкондой, который подобно Атланту поддерживает в равновесии Румайлу. Отправляйтесь-ка в свой поход и охладите там свою буйную головушку. Надеюсь, наши соседи-арабы заставят вас переключиться на другой предмет.

Сарнияр спокойно выслушал эту дидактическую тираду и ответил тем же менторским тоном, переняв его у своего наставника.

– А теперь послушайте, что я вам отвечу, мой бесценный учитель. Я получу эту женщину, и получу сегодня же, как только она придёт в себя, потому что не хочу уходить на войну без заряда бодрости и согревающих душу воспоминаний. Что до моего брака с княжной, то вам прекрасно известно, что он с самого начала был мне глубоко ненавистен, и я готов терпеть его лишь потому, что ещё не обзавёлся собственным состоянием. И поскольку он был заключён на столь меркантильной основе, я вправе считать его фиктивным, а себя свободным и совать свой фитиль в тот колодец, который сам изберу.

Хусейн с минуту молча смотрел на своего ученика. Его взгляд говорил выразительнее любых слов, как он огорчён и разочарован.

– Вы ещё пожалеете о своём недостойном поведении, – пообещал он и, не прибавив ни слова, удалился из его покоев.

* * *

Сарнияр перепробовал все подручные средства, чтобы привести девушку в чувства, но всё впустую: Гюльфем не приходила в себя. Отчаявшись в собственных силах, он, в конце концов, был вынужден позвать на помощь врача. Едва переступив порог его спальни, Хаджи-хаким воздел старческие руки к потолку.

– О, Аллах! Прости нам прегрешения наши! Снова женщина и в самом плачевном состоянии. Да вы просто людоед, ваше высочество! Опять заездили партнёршу до полусмерти! Скоро же вы нашли своей жене замену.

– Оставьте при себе свои нелепые комментарии, – раздражённо повелел Сарнияр. – Лучше помогите мне привести её в чувства.

Хаджи-хаким склонился над неподвижным телом, загородив его собой.

– Но это невозможно, мой юный владыка, – немного погодя отметил он.

– Почему невозможно? – возмутился Сарнияр. – Она заснула очень крепким сном?

– Вернее сказать, мёртвым сном, ваше высочество.