После возвращения отца царевич позволил своему другу вернуться к мирной профессии, но Рахим, узнав, что он готовится выступить в поход на турок, предпочёл остаться на своём месте в царской гвардии. Сарнияру польстила его преданность, и он решил наградить за неё Рахима.

Когда на террасе появился Хаджи-хаким, Сарнияр как раз обсуждал с приятелем своё решение повысить его в звании. Он хотел, чтобы Рахим возглавил предстоящую кампанию, посему предложил ему чин амирбара, наивысший в воинской иерархии Румайлы.

– За какие заслуги вы удостаиваете меня такой чести? – удивился Рахим. – У вас есть более искушённые военачальники. А мне на службе, главным образом, приходилось заниматься шпионажем. Это совсем не тот опыт, что нужен командиру действующей армии.

– Ошибаешься, Рахим, – возразил Сарнияр, – вести лобовую атаку может любой командующий, а вот измыслить, к примеру, достойные пути для отступления не каждому под силу. И кому я могу доверить такое, если не тебе? Не одному ли из тех, кто честно служил узурпатору? Нет уж, дудки! Ты мой спутник по жизни, и тебе я обязан своей первой победой. Будем и дальше шагать нога в ногу, а остальное довершит Аллах.

– Конечно, моё назначение никто не посмеет оспорить, но…

– Тсс! – приложил палец к губам Сарнияр. – Замолчи, Рахим. К нам приближается придворный лекарь.

Он повернулся к двери, натянув на лицо приветливую улыбку. Хаджи-хаким почтительно склонился перед ним, скрестив на груди морщинистые руки.

– Я позвал вас для серьёзного разговора, хаким, – сказал Сарнияр. – Вчера вы настойчиво просили меня не трогать мою жену…

– Будь я вашим конюхом, ваше высочество, – перебил его старик, – я бы так же настойчиво просил вас не садиться на тощую клячу.

Сарнияр усмехнулся.

– У конюха я не стал бы спрашивать, почему, так как не хуже его разбираюсь в лошадях. Однако вы не конюх, а женщина не кобыла. Так почему я не должен иметь супружеских отношений с моей женой? Мне кажется, вчера вы не были со мной до конца откровенны.

– Вам не откажешь в проницательности, – отметил Хаджи-хаким. – Ну что ж, если вы хотите знать правду, я скажу всё как есть, без утайки. Княжна Лейла родилась недоношенной, раньше положенного срока. Как правило, такие дети не выживают. Магараджа впал в глубокую печаль. У него уже было трое сыновей, но ему страсть как хотелось иметь ещё и дочку. Посему он созвал совет лучших врачевателей Голконды, в который по неведомой причине затесался гостивший у одного из них тибетский знахарь-подвижник. Эскулапы, посовещавшись между собой, сошлись на том, что органы девочки, скорее всего, недоразвиты, и она не проживёт и недели. Никто не брался её выходить, кроме того тибетского знахаря, что оказался на учёном совете по чистой случайности. Однако, поставил условие знахарь, малютку придётся перевезти в Тибет, потому что только там он может предоставить ей необходимое лечение. Магарадже ничего не оставалось, как согласиться с условием знахаря.

Княжна провела в тибетском монастыре много лет, прежде чем знахарь счёл возможным отпустить её обратно к отцу. Состояние её здоровья не внушало ему опасений, хотя тревожило замедленное созревание девочки. В последующие годы она часто навещала своего исцелителя, который, состарившись, уже не покидал стен обители и занимался обучением молодых людей, стекавшихся к нему из Индии, Тибета и Китая. Княжна тоже с большой охотой обучалась у старика разным премудростям. Когда её семью постигла негаданная напасть, она как раз гостила у него в монастыре, что и спасло её от заражения.

Несмотря на это обстоятельство, у неё появились симптомы той же болезни, что поразила весь княжеский дом: приступы удушья, обмороки, головокружения. Магараджа, не желавший верить в семейное проклятие, о котором толковали все вокруг, снова созвал консилиум лучших врачей Голконды. После тщательного обследования княжны и долгого совещания они вынесли единодушный вердикт. Ухудшение её самочувствия просто совпало по времени с семейной эпидемией, а настоящая причина в другом.

– И в чём же? – спросил Сарнияр, терпеливо внимавший подробностям этого томительного повествования.

– В недоразвитии органов, которые, по мнению врачей, перестали справляться со своими функциями, когда княжна Лейла вышла из нежного возраста.

– Но всё-таки, чем она больна? – настаивал Сарнияр, желая услышать более конкретный диагноз.

– Всем! – буркнул старик, которого вопрос царевича просто вывел из себя. – У вашей жены болен весь организм. Недоразвитое сердце плохо качает кровь, тонкие сосуды вяло её перегоняют, слабые лёгкие вызывают задержки дыхания, а детская матка никогда не выносит ребёнка.

– Довольно, хаким, – прервал его Сарнияр. – Я всё понял. У меня к вам последний вопрос. Как долго она проживёт?

– На это вам может ответить только Аллах. А мне остаётся прибавить к тому, о чём просил вас вчера: берегите жену от потрясений, которые могут сократить её дни.

– Благодарю вас, хаким, вы можете идти.

Хаджи-хаким удалился, а Сарнияр бросил растерянный взгляд на Рахима.

– Что ж, друг мой, осталось выяснить одну маленькую деталь. А вот и человек, который окончательно рассеет мои сомнения.

Двустворчатые двери вновь распахнулись, пропустив Саида, придворного кадия.

– Да снизойдёт на вас милость Аллаха, сахиб (прим. автора: господин, владыка), – поприветствовал царевича законовед, целуя длинный рукав его халата.

– Саид, вы явились как нельзя более кстати. Ответьте мне, может ли считаться законным мой брак, если я вступил в него не по собственному волеизъявлению?

Саид с минуту помолчал, размышляя о том, как угодить царскому сыну, не нарушая буквы закона.

– Вы собственноручно подписали брачный контракт, сахиб? – осторожно спросил он.

– Увы, к моему стыду и сожалению.

– О каком же тогда принуждении мы ведём речь?

– Я подписал его вслепую, так как он был подтасован к другим, менее важным документам.

– Кем подтасован, сахиб?

– Моим отцом.

Кадий побагровел от величайшего смущения.

– И вы часто подписываете вслепую менее важные документы? – осведомился он.

– Довольно часто, – отвечал Сарнияр. – Крючкотворство для меня – дремучий лес, в котором я бреду на ощупь.

– В таких случаях вам бы следовало приглашать меня, сахиб, чтобы я направлял вашу руку.

Сарнияр промолчал, не в силах признаться, что не делал этого из самолюбия.

– Выходит, я не могу аннулировать свой брак, зато могу развестись, не так ли? – задал он следующий вопрос. – На том основании, что моя жена не может подарить мне наследника?

– Безусловно, это достаточное основание для расторжения брака, сахиб. Однако я вынужден напомнить, что после развода вам придётся вернуть жене её приданое, а это, насколько мне стало известно из привезённых бумаг, астрономическая сумма. Вы разрешите дать вам совет, сахиб?

– Конечно, Саид, разрешаю.

– Казна Румайлы разорена вашим дядей почти до основания. Если вы не хотите получить её в теперешнем виде в наследство, не расторгайте свой брак с княжной Голконды.

Оставшись вдвоём с Рахимом, Сарнияр сказал ему с той дружеской прямотой, которая всегда сопровождала их диалог:

– Ну что ж, с разводом придётся повременить, Рахим. По крайней мере, до тех времён, когда я заполню казну турецкими дукатами.

Но Рахим, пожалуй, впервые за все годы их дружбы, позволил себе не согласиться с ним.

– Зачем вам разводиться, не понимаю? Пользуйтесь дарованным вам богатством и наслаждайтесь жизнью. Хотя в Румайле не принято многожёнство, наложниц вы можете иметь, сколько душе угодно. И любая из них почтёт за честь родить вам наследника. Поскольку в его жилах будет течь ваша кровь, не суть важно, что он родится вне брака.

Щёки Сарнияра вспыхнули от гнева.

– Ты тоже, как мой отец, советуешь мне прикупить одалисок на деньги моего злосчастного тестя? Не ожидал от тебя такого, Рахим.

– Но если уж сам государь счёл это уместным… – сказал Рахим и, не закончив фразы, добавил. – И потом, в вашем нынешнем положении предосудительно пользоваться услугами публичных женщин.