Проклятый Моллард.

За прошедшее время Брон поуспокоился. Возможно, Дэнтон и правда не хотел его оскорбить. Обида никуда не ушла, но быть может, как инквизитор он поступил верно — оставил надежного человека в крепости, тренировать резерв, держать центральную Лотарию.

— Интересно, что там на севере, — буркнул Брон, заходя в покои.

Когда он ступил внутрь, раздался громкий щелчок, и Брон схватился за кинжал. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

Клювогорн, сидя на спинке кровати, щелкнул снова и потешно вывернул шею.

— Арик, проклятая птица! На рагу пойти захотелось?

— Брон, — ответил клювогорн голосом Дэнтона. — Мне нужна твоя помощь в Рейнвиле. Ересь намного сильнее, чем мы думали. Они собрали армию в пятнадцать тысяч человек. Выезжай немедленно.

Арик закрыл желтый клюв, и тут же раскрыл снова:

— Стоило сразу поехать вместе.

Да уж, стоило, подумал Бронвер, хмурясь.

— Ты полетишь к хозяину или поедешь со мной, дурная курица?

— Курица! — словно эхо, повторил Арик.

— Смотри — договоришься.

— Дурная курица! — расправляя крылья, пробасил клювогорн.

Брон махнул рукой и раскрыл сундук с вещами.

* * *

За неделю пути дождь прошел только однажды — и то какой-то вялый, не лотарский. Если весна выдалась такой сухой и жаркой, каким будет лето?

Брон покинул земли Альдеринга и шел по владениям графа Линеда. Молодые солдаты стойко переносили путь, хотя из-за жары он был изнуряющим. Ну ничего, крестьяне, к солнцу привыкшие. Вьючным мулам, уныло бредшим в хвосте, приходилось куда хуже.

Старый рыцарь ехал с тяжелым сердцем. Загадка осталась где-то там, а может, пропала навсегда. Сначала ему не дали попрощаться с принцессой и бросили здесь, а теперь единственная отрада пропала. Алкоголь не в счет — с ним он почти перестал проводить время после того запоя.

К тому же, приближалось новолуние.

Суеверные солдаты попросили сойти с миреданского тракта — в новолуние он не светился, как при полной луне, но зато напротив, как будто источал темноту. Камни впитывали звездный свет, а если бы кто-то положил на дорогу факел, то не увидел бы его уже и с десяти шагов.

Они шли сейчас по золотому тракту, который неподалеку от Шрама соединялся с белым, ведущим в Лоттеринг. Брон и сам не любил заколдованную дорогу, хотя знал, что байки о ней — всего лишь байки. Но в новолуние они все же встали на лугу, в кои-то веки разбив палатки. Новый конь Брона, которого тот назвал Камнем, и вьючные мулы наслаждались высокой травой. Солдаты — заслуженным отдыхом.

Новолуние продлится два-три дня. Брон готов был дать новобранцам эти дни. К тому же, у него у самого болела поясница и тянуло мышцы между лопаток. Надо дать спине отдых.

Ночь была душной, так что он оставил полог палатки открытым. Заодно часовые будут аккуратнее с дремой.

Положив под голову попону и рядом — зеленую флягу, Брон закрыл глаза и провалился в сон.

Ночь вокруг была еще чернее, чем прежде, болото — еще тише. Несколько шагов по привычному броду — но привычный огонек не загорелся среди темноты.

— Ты здесь, ублюдок?! — воскликнул Брон. — Или ты наконец-то сдох?

Он прошел вперед еще несколько шагов и увидел пожарище, оставшееся от дома колдуна. Засыпающий огонь переливался искрами на углях, и Брон ощутил тепло, стоящее над пеплом. Скорее от тревоги, но на лбу даже выступил пот.

Эти сны всегда были слишком реальны.

Ветер скользнул над водой, не потревожив бездонную топь. Пахнуло гнилой древесиной.

— Оно здесь.

— Сука, — Брон сорвал с пояса секиру.

— Оно подчинится или будет страдать.

— Выучи еще хоть пару фраз, недоносок! — прокричал Раддерфорд в темноту.

— Не может, ведь он мертв.

Девочка появилась, облаченная в зеленое платье, словно сплетенное из молодых ветвей. Рыжие волосы пылали, будто огонь — пламя и зелень соединились, чтобы создать Загадку.

— Загадка! Где ты была?

— Меня зовут Икелия, и я не здесь, — девочка улыбнулась. — Хотя если думать, что ты здесь, то я тоже.

— Что?

— Времени нет, — Загадка-Икелия тронула его за плечо. — Чего он хочет от тебя? Он говорит — подчинись или страдай. Что ему нужно?

— Ни разу не пробовал спросить.

— Значит, теперь пора.

Вал густого тумана, высокий, как крепостная стена, надвигался на них со всех сторон. Мерзкий, надреснутый голос колдуна звучал то с одной, то с другой стороны.

— Оно подчинится или будет страдать!

— Ладно! — воскликнул Брон, заслоняя собой Икелию. Туман подбирался все ближе. — Чего ты хочешь?

— Оно подчинится?

— Я хочу знать, что тебе нужно!

— Значит, оно будет страдать.

— Клятый выродок!

— Подчинись ему, — сказала Загадка.

— Ты с ума сошла? Он убьет меня!

— Он старается убить тебя, когда ты отказываешь, — сказала Икелия. — Хонцару хитры, но это существо не имеет разума.

— Откуда ты знаешь про хонцару?

Икелия не ответила и бросила взгляд на туман. Он подобрался вплотную — всего десять или двенадцать шагов разделяло их.

— Я знаю, потому что ты знаешь. Юмские колдуны умеют создавать сущности, которые называют икцао — отражение. Они живут в твоем разуме и не уйдут, пока их не изгонишь!

Туман тянул свои дрожащие щупальца к ним. От его резкого запаха першило в глотке и слезились глаза.

— И что, я изгоню его, если подчинюсь? Это бред!

— Тогда мы оба будем страдать, — Загадка прижалась к его спине. Брон закашлялся и почувствовал, что близость тумана обжигает, будто кислота. В легких нарастала резь, глаза перестали видеть из-за слез. Икелия кашляла ему в спину, вцепившись в одежду.

Брон выпустил секиру и воскликнул:

— Хорошо! Выходи сюда! Я подчинюсь!

Туман исчез, как будто его стерли тряпкой. Брон вздохнул полной грудью, а Загадка едва не повалилась с ног, но он удержал ее.

Хонцару вышел на брод из воды, словно по лестнице. Гримасы на лице сменяли друг друга, как маски, но все это были лики боли. Только сейчас Бронвер заметил, что он и сам страдает.

Девочка сказала, что это не сам колдун, а лишь его отражение. Но это ведь его часть, не так ли, осколок души — разве он не может испытывать боль?

— Оно подчинится? — раздался клекот.

— Говори, чего хочешь, — поддерживая Икелию, ответил рыцарь.

— Пускай оно отпустит меня.

Брон едва не выронил девчонку.

— Что?

— Оно подчинится или будет страдать!

Колдун сжал кулаки и вскинул худые руки. Болото зашевелилось, ожило — из черной топи поднялись десятки рук и голов. Мириады отражений отражения.

— Эй ты, перестань! Хватит! Я же сказал, что подчинюсь!

Хонцару склонил голову. Звякнули сережки в переносице, и руки застыли, став болотными корягами.

— Оно отпускает меня?

— Да. Уходи.

— Оно должно увести меня.

— Идем, — Загадка освободилась от объятий Брона.

— Куда? Здесь ни хрена нет.

— Возьми его и идем.

— Взять?

Колдун несмело подошел к нему и встал, заглядывая снизу вверх. Каждое мгновение искажало его лицо новой гримасой — боль, гнев и ужас. Безумие.

«Вы измываетесь надо мной», — подумал Брон и взял колдуна на руки. Он был легче ребенка, совсем невесомый.

Бронвер старался глядеть перед собой, а колдун неотрывно смотрел на него. Чем дальше они шли через болота, в противную от сгоревшего дома сторону, тем реже менялось его лицо, и менее мученическими становились гримасы.

— Столько лет, — сказал Брон. — Столько лет ты не мог сказать, что тебя надо лишь отпустить?

— Оно хотело страдать.

— Оно хотело избавиться от тебя!

— Неужели? — обернулась Загадка. — Тебе нравилось бороться, разве нет? Это было тяжело, но ты чувствовал себя сильным и снова молодым каждый раз, когда сражал его. Ведь правда?