— Трудновато так добывать средства к существованию, — сказала я в спину Робин.

Она засмеялась. Ну, во всяком случае, мне так показалось.

Слегка повернув голову, Робин спросила:

— Эй, Элли, а раки кусаются?

— Да, так что на остановках не забывай пересчитывать пальцы ног. Они ужасно прожорливы, эти мелкие твари.

— А стрекозы?

— И они тоже.

— А баньши?

— О, эти похуже всех будут!

Нам приходилось наклоняться всё ниже, ветки цеплялись за наши волосы. Так что разговоры пришлось отложить.

Мы шли так довольно долго. И когда я к этому привыкла, всё стало казаться не таким уж ужасным. Бывает ведь: в первые минуты потеешь и мучаешься, а потом входишь в ритм и просто плывёшь по течению, начальное напряжение исчезает. Так что я топала и топала, следуя за Робин, которая шла за Ли, который шёл за Фай, которая шла за Гомером. Временами ручей становился шире и его дно покрывал гравий, что было приятно, потому что облегчало ходьбу. Иногда я поскальзывалась на гладких камнях или чувствовала, что ступила на острый обломок, иногда нам приходилось обходить глубокие заводи. В каком-то месте ручей тёк по прямой метров восемьдесят, и здесь его дно было песчаным, а ветки поднялись высоко, так что мы смогли разогнуться и промаршировали по этому отрезку с гордо поднятыми головами, будто шли по шоссе.

Я всегда думала, что Ад — это некий провал, чаша, но на самом деле доказательств тому у меня не было. С гребня Тейлор-Стич дальняя сторона Ада выглядела как каменный хребет, поросший деревьями, намного ниже, чем Тейлор. И от этого создавалось впечатление, что стоишь на одной стороне впадины и единственная высокая точка — вершина Тёрнер. Но ведь за Адом лежала долина Холлоуэй, и ручей должен был выбираться где-то там.

Мы тащились по ручью пару часов, спускаясь всё ниже. Я уже гадала, сумею ли я вообще когда-либо выпрямиться, или мне придётся застыть в такой позе, превратиться в горбатого монстра из буша. Внезапно я обнаружила, что Робин ушла куда-то в сторону и удаляется от меня, — вообще-то, она поднималась, вылезая из ручья. Робин карабкалась вверх, чтобы присоединиться к остальным, а те уже уселись на берегу, снимая ботинки. Все принялись растирать ноги, пытаясь вернуть их к жизни и испуская при этом стоны. Впервые после выхода из лагеря мы очутились на поляне, свободной от кустов. Она была невелика, всего несколько квадратных метров, но этого было вполне достаточно. На поляну даже падало немного тёплого солнечного света. Деревья в этом месте расступились, и мы увидели чистое бледное голубое небо.

— Мм, как приятно! — пробормотала Робин.

— Слава богу, что нашлось такое местечко, — сказала я. — Я уже не в силах была идти дальше. Чья вообще эго была идея?

— Твоя! — ответили мне одновременно четыре голоса.

Я стянула с ног мокрые ботинки и огляделась вокруг, растирая ступни и лодыжки. Ручей спокойно тёк мимо, но немного дальше вода шумела иначе. Я услышала более резкий, громкий, как бы отдельный звук. И сквозь деревья там пробивалось больше солнца, и даль казалась голубой, а не тёмно-зелёной или коричневой. Ковыляя, как едва вставший с постели больной, я вслед за Гомером добралась до конца поляны. Мы на несколько метров углубились в полосу деревьев и остановились. Перед нами лежала долина Холлоуэй.

Множеству людей она, наверное, не показалась бы прекрасной. Лето стояло сухое, и хотя берега реки оставались зелёными, пастбища за Рисдоном выгорели до светло-коричневого цвета, и это представилось мне частью моей жизни, частью меня самой. Пышное цветение наших вёсен и раннего лета длится недолго. Я гораздо больше привыкла к однообразной желтизне, до такой степени привыкла, что иногда уже не понимала, существую ли вообще отдельно от этого ландшафта. Я помню, как в школе мистер Кассар рассказывал нам, что, когда он вернулся домой после года жизни в Англии, его сердце болело от любви при виде выжженной солнцем равнины. И я его прекрасно понимала.

Но жёлтое, конечно, не было полностью жёлтым. Встречались и тёмно-зелёные пятна деревьев, полосы лесозащиты, яркие пятна крыш из оцинкованного железа, похожие на маленькие квадратные озерца, а ещё баки, сараи, запруды, бесконечные скучные изгороди. Это была моя страна, даже больше моя, чем буш и горы, и уж определённо — более родная для меня, чем посёлки и города. На этих жарких, сухих пастбищах я чувствовала себя дома.

Но от долины нас отделяла ещё гряда утёсов и густые заросли кустарника. Мы обошли вершину Тёрнер, даже не заметив этого, и теперь она осталась слева от нас. Мы с Гомером стояли на одном из самых низких утёсов, здесь ручей переливался через камни, превращаясь в длинную тонкую струю, падавшую вниз метров на пятьдесят, а потом, бурля, снова скрывался в кустарнике. Буш внизу выглядел таким же густым, как во впадине Ада.

— Хорошо, что Кевина с нами нет, — сказал Гомер, глядя вниз.

— А? Почему это?

— Неужели не знаешь? Он до жути боится высоты.

— Боже мой! А есть хоть что-то, чего он не боится? Он ведь всегда держался неплохо...

— Ну, наверное, в конце концов как-то справился.

— Похоже на то.

Мы вернулись к остальным и сообщили о том, что увидели. Оставив рюкзаки, мы прошлись вдоль утёса в поисках возможности спуститься.

— Ну, если только по верёвке... — минут через десять предложил Ли.

— Но нам же надо будет ещё и назад вернуться, — возразила практичная, как всегда, Робин.

Утёсы в этом направлении быстро становились непроходимыми, здесь густо росли деревья и в нескольких местах зияли расщелины, к тому же встречались опасные осыпи. Мы сдались и отправились в другую сторону, опять перейдя ручей и миновав несколько складчатых сланцевых пластов. Здесь мы нашли только один вариант: какое-то дерево упало вершиной вниз и засохло. Его голый белый ствол теперь опирался на каменную стену, а ветки, как кости, торчали по обе его стороны, образуя нечто вроде естественной лестницы.

— Чёрт побери! — уныло воскликнула Фай, когда мы остановились, рассматривая дерево.

— Невозможно, — заявил Ли.

— Почему это нет? — спросила Робин.

— У меня нет медицинской страховки, — пояснил Ли.

— Нам нужно принести какую-нибудь верёвку, — сказал Гомер.

— Лучше бы — какой-нибудь эскалатор.

— А мне кажется, это возможно, — сказала я. — Пусть кто-то из нас попробует пробраться сначала налегке. И если это удастся, подумаем, как быть с рюкзаками.

Все уставились на меня, когда я заговорила, да так и таращились, пока мои слова не иссякли. Мне стало даже неловко.

— Кто вообще придумал этот поход? — снова спросил Гомер.

И опять все уставились на меня.

Я вздохнула и начала снимать рюкзак. Может, это воображение разыгралось, но мне показалось, что все меня немножко подталкивали, пока я шла к краю утёса. Я опустилась на четвереньки и спиной вперёд стала спускаться вниз с края утёса.

— Держись за мою руку, — предложил Гомер.

— Смысла нет. Если спуститься можно, только держась за кого-то, то за кого будет держаться последний?

Верхушка дерева находилась метрах в трёх внизу, но мне казалось, я вполне могу до неё добраться. Край утёса не был острым, он был обветрен, и осыпавшиеся камешки представляли серьёзную проблему, мне ведь нужно как-то поставить ногу на ствол дерева... Следуя подсказкам Робин, я вытянулась во весь рост, потом на несколько секунд повисла. Мне нужно было обрести большую веру. Ну, или хотя бы маленький ломтик веры. Глубоко вздохнув, я разжала руки. Я скользила какую-нибудь секунду, которая оказалась чудовищно долгой из-за мысли, что я могу промахнуться, не попасть на дерево и провалиться. Я сильнее прижалась к сыпучей стене, цепляясь за неё ногтями. Потом мои ступни ударились о ствол, и почти в тот же миг я скользнула дальше и обхватила старое белое дерево обеими руками, зажмурив глаза и прижавшись к нему щекой.

— Эй, ты как там? — окликнула меня Робин.

— Нормально. — Я открыла глаза. — Просто я не подумала о том, как вскарабкаться обратно.