Отсюда и отношение к детям совершенно потребительское. Дети — вещь для подмоги по хозяйству. Отсюда и обращение к любимым чадам: «Убить тебя мало!»

Прилетевший из Чикаго мой приятель Леша Торгашев, который прожил в Америке три года и маленько отвык, с непривычки был шокирован, когда услышал в нашем аэропорту, как русская мамаша кричит своей трехлетней дочке, перепачкавшей платье: «Я тебя зарежу!» Поразила его не только сама ситуация, но и проработанная в воображении мамы детализация лишения ребенка жизни — «зарежу».

Детей у нас заводят не ради самих детей, а «чтобы было кому стакан воды в старости подать». «Дети — наше богатство», — самый ужасный, самый потребительский лозунг, придуманный советской властью, словно вытащен из крестьянской России XVIII века. Тогда дети действительно считались богатством, потому что их с 7 лет можно было впрячь в работу. До 15 лет мальчик нес полтягла, а с 16 лет — уже полное тягло, то есть работал как мужик. Подростки — богатство. Малые дети — обуза, лишние рты. Они мерли как мухи, и никто их особо не жалел — бабы еще нарожают! От вечной бескормицы и поговорка: «Дай бог скотину с приплодцем, а детей — с приморцем».

Боялась Европа русского штыкового удара. Потому что не ценил русский солдат-крестьянин свою жизнь. Его жизнь была воплощенным адом, по сравнению с которым смерть — не худший вариант. «На миру и смерть красна», — еще одна русская поговорка.

«Миром» на Руси называли крестьянскую общину.

Есть мнение, что только потому и прижились сталинские колхозы, что были они абсолютно в духе народном. И в русле прежней жизни. Да-да, я про общинность эту гребаную. Вся русская крестьянская психология — это психология коллективизма. С одной стороны, это хорошо: все должны помогать друг другу. Но другой стороной общинности является нетерпимость к «выскочкам» — людям чем-то выделяющимся (умом, богатством, внешностью)…

Без этой коллективистской психологии, тормозящей развитие капиталистических отношений (суть которых и состоит в большей атомизации, индивидуализации общества), российскому крестьянству было просто не выжить. Ну не мог существовать фермер-одиночка в условиях пахотного цейтнота, когда «день год кормит». Десять-двадцать дней проболел, не вспахал — и твоя семья обречена на голодную смерть. Сгорел дом, лошадь сдохла… Кто поможет? Община. А когда земля окончательно оскудевала и переставала плодоносить, крестьяне всем миром делали «росчисти» — сводили лес под пашню, а потом делили наделы по числу работников. Так что без общинной «помочи» крестьянство как класс в России существовать просто не могло.

Община — ужасное, травмирующее национальный менталитет образование. Которое в людских головах преодолело аграрную эпоху и закатилось в промышленную. Может, кто помнит, при большевиках даже стихи такие детские были: «Папа мой принес с работы настоящую пилу!..» Почему с работы, а не из магазина? Почему «принес», а не «украл»? Да все потому же. Все вокруг народное, все вокруг мое! Никакого уважения к частной собственности. Общинно-социалистический концлагерь…

Инструкции середины XVIII века по управлению помещичьим хозяйством отмечали: «Леность, обман, ложь и воровство будто наследственно в них (крестьянах. — А. Н.) положено. Господина своего обманывают притворными болезнями, старостию, скудостию, ложным воздыханием, в работе — леностию. Приготовленное общими трудами — крадут, отданного для сбережения прибрать, вычистить, вымазать, вымыть, высушить, починить — не хотят… Определенные в начальство, в расходах денег и хлеба — меры не знают. Остатков к предбудущему времени весьма не любят и, будто как нарочно, стараются в разорение приводить. И над теми, кто к чему приставлен, чтоб верно и в свое время исправлялось, — не смотрят. В плутовстве — за дружбу и почести — молчат и покрывают. А на простосердечных и добрых людей нападают, теснят и гонят. Милости, показанной к ним в награждении хлебом, деньгами, одеждою, скотом, свободою, не помнят и вместо благодарности и заслуг в грубость, злобу и хитрость входят».

Неприхотливость и долготерпение, минимизация уровня потребностей («лишь бы не было войны»), пренебрежение к окружающим и вместе с тем крайняя от них зависимость, готовность помочь и черная зависть, эмоциональная открытость и радушие, которые мгновенно могут смениться ненавистью — вот лишь неполный перечень качеств русского человека, доставшихся нам от наших несчастных предков. И в постиндустриальный XXI век, в информационную цивилизацию Россия с довольно значительной частью своих сограждан входит даже не с индустриальным, а порой с чисто крестьянским, патриархальным сознанием. И если мы хотим выжить в новом мире, нам нужно со всей тщательностью, буквально по капле выдавливать из себя русских. И становиться просто людьми.

Малый ледниковый период, который начался на планете в XIV веке и закончился в середине XIX века, для России обернулся тем, чем и должен был обернуться в полном соответствии с теорией — имперством. Ниже дан график роста России в этот период (рис. 7). Он настолько красноречив, настолько говорит сам за себя, что не требует особых комментариев.

Начало похолодания соответствует началу необузданного территориального роста империи. Конец Малого ледниковья и начало глобального потепления — замедление роста, дерготня и территориальные потери. Иными словами, распад империй в эпоху глобального потепления — климатическая детерминанта, противостоять которой одна из последних мировых империй — Советская — не смогла. До нее, в начале XX века, развалилась Цинская империя (от Китая отделились части Восточного Туркестана и Монголия), в середине века за ней последовала Британская. В конце столетия развалилась Югославская микроимперия, вот-вот затрещат Соединенные Штаты.

Россия началась со среднерусских лесов. Выше лесной полосы — тундра, где никакой цивилизации быть не может, а могут обитать только примитивные народности на уровне каменного века. Южнее смешанных лесов — степи и лесостепи. Степи и лесостепи, конечно, «заточены» под сельское хозяйство лучше лесной зоны. Не столько потому, что вырубать и расчищать ничего не нужно, сколько из-за состава почв. В зоне русского леса преобладают подзолистые почвы — скудные и требующие глубокой вспашки. Здесь много болот, глины, песка.

А вот степь… Она самой природой создана для царства травянистых растений. Собственно, они там и царят, потому и степь. Знаменитые черноземы! Перегной — продукт гниения травы и прочей растительной мелочи. Толщина чернозема — от 1,5 до 3 м. Однако благодатные места всегда притягивают к себе охламонов. В степи царили скотоводы-кочевники, которые земледельцев не любили. Поэтому на первых порах земледельцы туда из своих лесов и не совались.

С распределением осадков русским тоже не повезло. Мало кто знает, например, что в районе Москвы выпадает осадков лишь чуть-чуть больше, чем на окраинах Сахары — 550 мм в год.

Для сравнения: в Германии выпадает 1000 мм осадков, в Англии — 1500 мм, даже в африканском Тунисе и то больше — 700 мм осадков! О каком же сельском хозяйстве в средней полосе России может идти речь?! Москва до сих пор не пустыня только потому, что солнце здесь не так палит — испаряемость меньше. К тому же вся вода сразу же после выпадения попадает в «вертикальные насосы» — деревья.

Даже в Прибалтике и почвы лучше, и дождит больше. А центральная Россия — страшная заколдованная зона, в которой бедность почв усугубляется недостатком влаги. И это еще не все! Другая особенность России состоит в том, что осадки выпадают здесь преимущественно во второй половине лета. В Московской области, например, до четверти всех осадков приходится на июль-август. Иными словами, незначительный сдвиг в режиме осадков легко может привести к засухе весной и в июне (когда пробиваются всходы) с последующими ливнями осенью (когда нужно собирать урожай). Западной Европе в этом смысле повезло больше — там распределение осадков более равномерно в течение года.