Вельмолу всё это было чудно, тем более такое дивное, словесное воздействие на такого здоровяка, злого, с яростной гримасой, выискивающим, что разломать и кого покалечить. Сам он не боялся такого буйного пациента, мало что могло его испугать, ощущение боли уж точно не входило в список – он повидал и более ненормальных людей на улице, и воинов, на которых нападала жажда крови. Но ему было интересно: как какая-то незамысловатая песня может вот так воздействовать на человека?

   «Может быть, напоминание о каком-то особенном периоде жизни в самих словах песни, которые и влияют на разум?» – думал Вельмол, не двигаясь с места, когда здоровяк разносил всё что мог.

   Днём начался очередной обход пациентов. Седовласый доктор с моноклем задержал взгляд на Вельмоле, посмотрел на толстую папку в руках, полистал, видимо нашёл нужное и криво улыбнулся.

   Он подсел на кровать к, пожалуй, самому взвинченному, непредсказуемому пациенту из всех. При докторе присутствовали двое крепких на вид человека, одетых в куртки из тёмной кожи. На их лицах не было и доли какой-либо эмоции за четверть часа, пока Вельмол глядел на них.

   – Ну, как наши дела сегодня? – спросил подсевший доктор, глядя на историю пациента.

   Ответа он не дождался и переспросил с лёгким напором:

   – Как ты себя чувствуешь?

   Тот выглядел совсем немощно, прятал глаза, старался не смотреть на лицо доктора, предпочитал задерживать взор на тряпичных игрушках. Он не мог никак скрыть того, что нервничает перед этим важным человеком, и особенно перед двумя крепкими надзирателями. Когда врач припёр его в тупик третьим звучным вопросом, он улыбнулся в костлявый кулачок и взахлёб засмеялся. Пациент попытался ответить на задаваемые доктором вопросы голосом сильным, уверенным, но он надломился, и послышалось так, будто бы в нём заговорили два человека одновременно. Лицо его внезапно дрогнуло, челюсть страдальчески надрывно подёрнулась, и он с криком и глазами навыкат бросился на врача. Двое надзирателей еле уберегли его.

   – Да чтоб тебя! Опять, это после всего-то? Усильте дозировку вдвое и переведите его к изоляционным! Мне осточертело пытаться находить с ним контакт. – отделавшийся лёгким испугом, кусая губу от шока, мужчина пригрозил пальцем непослушному пациенту.

   – Ну, ты у меня поплатишься сполна! – выкрикнул доктор, ускоренно удаляясь.

---------------------------------------------------------

   Наступила очередная ночь. Вельмол слышал рыдающих беспрерывно и отчаянно женщин, которые как будто бы заражали своим безумием остальных в его палате. Поднимался нарастающий вой, общий недовольный возглас, даже мужчины орали, молили богов заставить смолкнуть эти голоса. Таких женщин сразу же запирали в одиночных камерах, чтобы они не поддевали и не воздействовали на других пагубно. Их было много, с половины уж точно. Шёл слух, что над некоторыми проводили мучительные эксперименты над сознанием – и конечно же пожаловаться было некому.

   В таком странно месте, после всех принудительных процедур и уколов, на Вельмола нападала и обволакивала лень, не дающая даже пошевелить головой.

   «Всем нам что-то не то вкалывают, чтобы мы физически слабели, тупели, были ещё более покорнее, пассивнее». – решил он утром, когда голова работала более нормально.

   По ночам были слышны невыносимые стоны разного звучания. Вельмол не мог первое время заснуть вовсе, это было невозможно, слишком много ненормальных окружали его. Сам он был, хоть и не признавался себе, на грани безумия. Люди перекрикивались, восторженно звали какого-то Хадия на помощь из своих палат, рычали друг на друга, не давали тем самым спать. Но чернобородый привык к этому спустя несколько бессонных дней, научился отсыпаться днём несколько часов. Этого ему хватало, чтобы не сойти с ума в этом месте и не прогнить рассудком.

   Он много думал, планировал, и всё же в основном о многом сожалел, так как думал о том, что потерпел тотальное фиаско в своих намерениях по отношению к народу Горбри.

   Всем им вкалывали ослабляющий препарат, но буйным – чаще. Лично Вельмолу надоело всё это с недопонимаем того, зачем его сюда поместили. Никто не отвечал на вопросы – и его это злило. Но самое главное то, что он не знал их мотивы. Не знал того, что знают они.

   «Может я угодил сюда по случайности? – тешил он себя. – Нужно дождаться встречи с главным врачом, и культурно навести на себя вид недопонимания, попытаться узнать как можно больше».

   Этот план закрепился прочно, он его и под убойными уколами не забывал.

--------------------------------------------------

   Миновал очередной месяц. Никого не заботил лежачий. Некоторых вызывали к главному лечащему врачу, но только не чернобородого. Рано утром он решил, что лучше сделать вид, что он, мол, желает в чём-то раскаяться. Он прокричал свою просьбу со всей силы голоса до хрипа несколько раз – и был услышан.

   В тот же самый день, когда его кормили, он, привыкший к шуму, крикам и бескультурному обращению, никак не ожидал, что его развяжут и резко схватят двое крепких надзирателей, так и не дав доесть и половины того малого, что было. Вельмол увидел у третьего рубашку, в которой нельзя вольно пошевелиться и понял, что к чему и не стал сопротивляться. Его понесли через длинные скудно-обставленные коридоры с высокими, зарешечёнными окнами на верхний этаж.

   «Да, это точно к главному врачу, а не на очередные чудодейственные уколы». – понял он.

   Его занесли в роскошно обставленную комнату, в отличие от других. Он увидел слегка полноватую женщину, заполнявшую какие-то бумаги. На вид ей было около тридцати с хвостиком, а её чуть загорелое лицо уж точно имело примеси нейтральных краёв.

   Когда Вельмола небрежно бросили на стальной стул перед ней и начали обматывать верёвками, она не прерывалась и не обратила на это никакого внимания.

   «Я даже не знаю, себялюбка она до последней крайности, или что-то слишком важное пишет, а может ей просто не так и важна моя персона. Ещё рано что-то категоричное решать на её счёт, разговора-то даже не было». – подумал он, всматриваясь в её янтарные глаза, которые таились за круглыми очками, под которыми нельзя было не заметить ярко зримую на всём лице приподнятую верхнюю губу. Она была единственной, кто носил кожаный комбинезон, который был с двумя белыми горизонтальными полосками на левом плече.

   – Ну, здравствуйте... Пациент... – женщина со вздохом лени заглянула на листок с больными, чтобы проверить его номер, и поняла, что это не простой пациент.

   Она нахмурилась, оглядела чернобородого и подумала, как будет правильнее продолжить:

   «Под номером сто сорок три, под тем, который у него спереди на робе? Хотя нет, и так сгодится».

   – И вам всего хорошего. Знаете, я хотел бы узнать... – начал Вельмол.

   – Меня зовут Зетния! – прервала она.

   – Учту. Я, если честно, попал в странную ситуацию, и надеюсь, что вы...

   – Да! Заболевание тяжёлое, но излечить вас возможно, хоть и затруднительно. – оборвала она. – Самое главное вы поймите, мы вам не враги, и желаем только того, чтобы вы побыстрее вернулись в нормальную жизнь на пользу другим. – деловито, с чуть глубоким нейтральным акцентом произнесла она, несколько растягивая слова, сменив взгляд на инструкцию, где подробно было описано то, что необходимо ему сказать.

   Наигранно улыбаясь, она читала инструкцию и одновременно думала:

   «Вероятный глава Самоотверженных. Ну надо-же… Значит, нужно быть аккуратной в вопросах и даже... учтивой. Наёмник, бывал в набегах, есть семья и трое детей – а вот этим можно воспользоваться. Волевое лицо? Да, так и есть. Ничего не боится? Ха-ха, уж где-где, а здесь-то это исправимо».

   Он же сидел на стальном холодном стуле, чувствовал стягивающее тело верёвки, по левую и правую руку грозно нависли надзиратели. Для такого приёма рубашку перевязали туго, в ней он мог разве что наклонится, выгибаться назад и пошевелить шеей.