Мне уже пора бы осознать эту реальность, но пока голова не хочет соображать ясно.

Проследовав за врачом по нескольким коридорам, мы переходим в большую комнату с зеркалами и столом с двумя стульями. Это похоже на какую-то дурацкую шутку.

Он жестом показывает, чтобы я заходил.

— Тори вот-вот придет. Вы можете занять место спиной к зеркалу.

Дверь закрывается, и я сразу чувствую себя запертым, в заточении, в заключении. Понятия не имею, кто или сколько людей смотрят на меня с другой стороны этого зеркала, и боюсь сказать что-то не то.

Проходит несколько минут, и дверь открывается. Тори сопровождает медсестра. Она усаживается передо мной, как будто тоже заключенная.

— Если вам что-нибудь понадобится, поднимите руку, и мы поможем.

Реальность накатывает на меня, когда я начинаю осознавать, как все обернулось. Это выше моего понимания.

Тори выглядит почти незнакомкой без своего обычного макияжа, укладки на голове. Веки ее покрыты светло-розовыми тенями, на щеках подходящие по цвету румяна. Когда она кладет руки на стол, они дрожат, и ей трудно смотреть на меня.

— Я твой муж. Ты можешь смотреть на меня, Тори.

Склоняю голову, пытаясь привлечь ее внимание. Наверное, она под воздействием лекарства. Ее движения вялые и заторможенные.

— Я рассказала им все, — говорит она.

— Это хорошо. — Я говорю с ней, как с ребенком.

— Мне нужно уехать, — говорит она.

Эта часть не должна была стать для меня сюрпризом. Хотя вся ситуация кажется какой-то нереальной.

— Куда?

— Я поеду в Айдахо, чтобы найти отца.

— Отца? Ты вернешься?

— Мне нужны ответы. И... нет, — говорит она быстро и решительно, не глядя на меня.

— Что насчет Гэвина?

Я понимаю, даже звук его имени может стать триггером, но осознание того, что мой сын может вырасти без матери, рвет мое сердце пополам.

Я в одиночку пытался привести в чувство Хантера после того, как умерла Элли. Я бы не пожелал этого своему худшему врагу, и теперь — вот оно. Не могу этого понять.

Тори сжимает руки, и костяшки ее пальцев белеют.

— Я сейчас не могу. — Выдохнув, она разжимает руку и бросает на стол крошечный желтый конверт. Затем толкает его ко мне.

— А что насчет нас? — Я открываю конверт и вижу в нем ее помолвочное и обручальное кольца.

— Тоже. Я не могу сейчас с этим справиться, — быстро говорит она.

Чувствую, как киваю головой, но мысли в ней путаются. Она просит развода? Перерыва? Паузы? Какого черта я должен с этим делать?

— Я еще увижу тебя, Тори?

Дверь в комнату открывается, и входит медсестра.

— Думаю, на сегодня достаточно.

— Не знаю, — плачет Тори. — Я не знаю, ЭйДжей. Ты делаешь все еще хуже. Ты постоянно делаешь все еще хуже. Я не подхожу тебе, а ты не подходишь мне. Я не должна была быть матерью, прости.

Я отталкиваю стул от стола... я зол, в ярости и даже в бешенстве. После того как два гребаных года я делал все, чтобы сохранить этот умирающий брак, у нее возникает этот чертов срыв или как там это называется, и она просто отдает мне кольца — и на этом все. Просто отлично. Думаю, у меня нет другого выбора, кроме как подчиниться.

— Как долго она пробудет здесь? — спрашиваю я медсестру.

— Мы не знаем. Она попросила нас о переводе в реабилитационный центр в Айдахо. Мы проконсультируемся с вами до принятия окончательного решения.

— Отлично, спасибо, — цежу я сквозь зубы.

Глубоко вдыхаю через нос и аккуратно ставлю стул обратно, прежде чем покинуть комнату.

Мне всегда удавалось держать себя и свою жизнь хоть под каким-то контролем, и вот сейчас вокруг меня смерч, а я стою в самом его центре. Я осознаю это. Если Тори хочет, чтобы я жил дальше без нее, хорошо, но клянусь, дам Гэвину жизнь, которую он заслуживает.

Если это мы ее разрушаем, Тори может продолжать притворяться, что нас не существует.

К моменту, когда возвращаюсь к своему грузовику, реальность пронзает меня миллионами иголок. Как, черт возьми, я объясню всем, что случилось? Как объясню сыну? Тори просто заставила меня забрать все то, что ей принадлежало. Как будто всегда знала в глубине души, как поступит.

А я был чертовски упрям, чтобы понять это.

Я, наверное, объехал сегодня весь штат. Мне просто нужно подумать, но прошло уже несколько часов, и мне необходимо увидеть Гэвина. Я никогда не оставлял его на ночь, не говоря уже о целом дне.

Повернув к подъездной дорожке у дома Хантера, я вижу Олив и Лану, стоящих у двери. Они так и подпрыгивают от нетерпения и машут мне, чтобы я поторопился.

Я выпрыгиваю из грузовика и бегу к входной двери.

— Это что же так взволновало моих любимых племянниц? — спрашиваю я.

— Гэвин вот-вот сделает первый шаг! Быстрее! Я его учу с тех пор как пришла домой из школы, и у него скоро получится.

Олив и Лана были вроде как старшими сестрами Гэвина с того дня, когда он родился. Каждый раз, когда девочки остаются с ним, они пытаются научить его, как они говорят, новым трюкам.

— Не шутишь? — восклицаю я, уже мчась по дому.

Мы ждали, когда Гэвин пойдет, вот уже несколько месяцев, и я начал немного волноваться, учитывая, что ему уже год и четыре месяца. Я думал, что все дети к этому времени уже умеют ходить, но, наверное, он просто наслаждается этим беззаботным счастливым временем.

Оказавшись в общей комнате, я обнаруживаю Гэвина. Он стоит у края дивана и улыбается во все зубы.

— Па! — он возбужденно приседает и машет мне рукой. — Па!

— Гэвин, готов? Давай покажем па, что мы умеем, — говорит Олив.

Она хватает пульт от телевизора. Это любимая игрушка Гэвина — неудивительно, он ведь мой сын. Олив встает в нескольких метрах от дивана с вытянутыми руками.

Гэвин тянется за пультом, и я осознаю, что едва ли не молюсь о том, чтобы у него получилось. Мне нужно хоть что-то хорошее. Я встаю на колени и машу ему.

— Давай, дружок!

— Ты сможешь, Гэвин! — визжит Лана.

Гэвину невероятно нравится поток эмоций, который постоянно дарят ему девочки.

Он смеется и делает шаг, и другой, и еще один, затем еще три, а потом падает Олив в объятия и валит ее на спину. Они оба смеются. Гэвин, делающий первые шаги, одновременно радует и разбивает мне сердце.

— Позвони тете Тори! — вопит Олив. — Она захочет это увидеть.

Ее слова совершенно ненамеренно становятся последней каплей, и я падаю на спину, стараясь изо всех сил сохранять самообладание, но внезапно у меня не остается этих самых сил. Я разваливаюсь на части.

Мне тяжело дышать. Я слышу, как Олив зовет меня, но кажется, будто она за несколько километров от меня. Слезы наполняют глаза и текут по моим щекам, размывая все вокруг... я совсем разбит. Я не хотел ребенка по двум причинам: первой был страх потерять его или ее снова, а второй были Хантер и Олив, и их жизнь после того, как умерла Элли. Я не мог позволить себе оказаться в их ситуации, но, кажется, так и вышло.

И вот он я... один страх оказался неправдой, но другой — истинный и реальный. Олив проходит мимо меня, Гэвин извивается в ее руках, и через несколько секунд — как мне кажется — я чувствую на плечах руки. Они поднимают меня и толкают на диван — или я сам падаю на диван, не уверен.

— ЭйДжей, — говорит Хантер, глядя мне в лицо, хлопая меня по щекам и встряхивая. — Возьми-ка себя в руки, братишка.

Я стараюсь дышать глубже, но, кажется, не могу. Такое чувство, будто я пытаюсь дышать через соломинку. Закрываю глаза и с трудом сглатываю, пытаясь успокоиться. Какого черта со мной сейчас происходит? Со мной такого не бывает. Я не расстраиваюсь и не злюсь вот так.

— Прости, — едва слышно шепчу я.

— Какого черта происходит? Шарлотта, ты можешь принести ЭйДжею стакан воды? — кричит Хантер.

Шарлотте понравилась Тори, когда я впервые привел ее в наш дом, чтобы познакомить с семьей, но это, может быть, потому, что Шарлотта и Хантер тогда жили вместе всего год. После того как они поженились, Шарлотта начала выражать свое мнение. Она не приукрашивает правду. Она очень напористая и иногда немного властная. Я люблю ее. Она моя невестка, но честности иногда было слишком много. Хотя, если бы я прислушался к ее трезвому мнению, возможно, глаза у меня раскрылись бы чуть раньше.