Ведь Эмилии Старк не пристало просыпаться раньше полудня, читать классику русской литературы, самой убираться в своей комнате, тратить деньги не на дорогие и никому ненужные вещи, от которых и так давно ломился шкаф, а на очередные тома Пушкина, Достоевского, Гоголя или рисовальные принадлежности.

Единственное, что меня спасало, так это то, что влажная уборка осуществлялась здесь только после обеда, поэтому сюда практически никто не заходил. Но мисс Шмидт добралась даже до этой локации.

Вообще-то было немного странно наблюдать за нашим «перевёрнутым» отношением друг к другу, так как бывшая медсестра госпиталя имени Святого Августина до сих пор продолжала упорно называть меня по имени, в то время как именно я употребляла в общении с ней более вежливую форму.

После нашего знакомства и случая с маминой книгой конфликтов больше не возникало, но каждая из нас считала нужным сохранять дистанцию, стараясь не провоцировать друг друга на резкие высказывания и поступки.

Единственное, что для меня до сих пор оставалось загадкой, так это то, почему о нашем столкновении на лестнице никто не узнал. Но я всё так и не решалась заговорить с Анной на эту тему.

Примерно на второй неделе нашего вынужденного пребывания около друг друга, педантичная и образцовая медсестра Шмидт отыскала моё укромное местечко в доме. Увидев меня тут впервые, она ничего не сказала, только поспешила удалиться, держа в руках увесистый медицинский справочник. Кстати, неврологических болезней.

Но начиная уже со следующего дня, к моему приходу на столе всегда появлялся завтрак, были заранее приготовлены несколько блокнотов для рисования, простые карандаши и другие полезные канцелярские мелочи.

Меня преследовало такое чувство, что Энн негласно поставила себе задачу «создавать комфортные условия для отдыха/работы Эмилии Старк» и чётко ей следовала, являясь лишь передатчиком определённой функции. Вернее, её живым воплощением.

Стараясь не думать о девушке, я в очередной раз подошла к стеллажу с русской классикой. В нашей семье её не очень приветствовали, считая, что нужно читать национальную литературу, обращавшуюся именно к нашим корням, но это не мешало мне погружаться в невероятный мир произведений того же Пушкина.

Его «Евгений Онегин» являлся практически моей настольной книгой. Не могу сказать, что меня особо привлекали любовные коллизии главного героя, хотя письмо Татьяны к Онегину я выучила наизусть ещё лет в двенадцать.

Куда больше меня интересовала литературоведческая подоплёка.

Конечно, с особенностями своего менталитета я не была способна полностью проникнуться проблемой так называемого «лишнего человека», являвшуюся во многом ключевой для литературы первой половины девятнадцатого столетия в России, но несмотря на это, я ощущала единство с данным литературным героем.

В своё время я перелистала далеко не одну критическую статью, чтобы разобраться в терминологии. Меня очень интересовало, откуда пошло выражение. Оказалось, что слишком многое совпадало с моими собственными реалиями.

Молодой перспективный дворянин, разочаровавшийся в сиюминутности плотской жизни, увлечённый актуальным на тот момент романтизмом, сочинениями Байрона, но в итоге так и не нашедший применения своим талантам и умозаключениям.

Иногда мне казалось, что я такой же «лишний человек», как и он, родившийся не в той семье, не в той стране и не в том времени. Потому что стиль жизни, которого мне приходилось придерживаться, всегда был чужд для меня, казался крайне неправильным, бесполезным, и как вырваться из этого стремительного потока, я пока не представляла.

Исходя из этих соображений, я пыталась бунтовать, идти на компромисс, пробовать смириться со своей участью, но ничего из вышеперечисленного мне так и не помогло. Эмилия Старк всё также оставалась богатой недалёкой дурочкой, выглядевшей абсолютно никчёмно в подслеповатых глазах так называемого «высшего общества».

Не знаю, сколько именно времени я простояла в задумчивости перед полкой с собранием сочинений Пушкина, но, когда мой взгляд переместился на огромные старинные часы, собственность моего прадедушки, стрелки показывали без пятнадцати одиннадцать.

Нужно было возвращаться к себе. И в этот раз даже без книги. Выйдя из крайнего книжного ряда, я направилась к своему столику, чтобы забрать с собой несколько листков.

К моему удивлению рядом с серебряным подносом, на котором обычно находились чайные фарфоровые принадлежности, лежала тонкая потрёпанная книжка в чёрном переплёте:

Дадзай Осаму

Исповедь «неполноценного» человека

Именно это гласила неброская обложка довольно дешёвого издания, на которую была прикреплена записка, написанная еле разборчивым почерком:

«Прочтите как-нибудь на досуге…»

========== Глава 7 ==========

Комментарий к Глава 7

Часть вторая

«Сны»

Истёртые в кровь ступни каждый раз разбивались о камни, как только приходилось делать шаг. Рабам, уже по своему определению, не нужна была обувь в связи с их несчастливым положением в этом мире. Да и зачем она живому скоту, который всё равно гонят на бойню?

Пленников вели третьи лунные сутки два жестоких надсмотрщика, погонявшие женщин, мужчин, детей и стариков длинными кожаными бичами. Те, что были слабее духом и телом, вздрагивали даже в тот момент, когда удары приходились на противоположный конец шеренги.

— А ну-ка, грязные твари, пляшите под щедрые дары Ачиллеуса, — с усмешкой приговаривал дородный мужчина со свирепым выражением лица, одетый в широкую, но от этого не менее грязную тунику, подвязанную холщовой тряпкой потрёпанного вида.

Стоит заметить, что он не зря носил имя, дословно означающее «причиняющий боль». Ачиллеус достаточно преуспел в этом деле, воспитывая кнутом и палками сотни рабов, что проходили через его мускулистые, большие ручища.

Двигались они хотя и медленно, но по чётко заданному маршруту. Их путь лежал на центральный форум, находившийся в одном приморском городке, недалеко от Главной Гавани. Там было удобно транспортировать рабов в другие концы страны, перевозя их вместе с вещами в пыльных трюмах.

День близился к концу, солнце светило не так ярко и не обжигало. Путники в очередной раз устраивались на привал, чтобы переночевать и наутро уже отправиться в путь. Надсмотрщики щедро стегали спины рабов, подгоняя их под единый походный ритм.

— Танцуйте, танцуйте, бестии! — всё время повторял второй, потакая садистским настроениям Ачиллеуса.

Захватив одного щуплого паренька, мужчина буквально вырвал его из шеренги, выбрав юношу в качестве вечерней жертвы. Каждый вечер надсмотрщики занимались тем, что прилюдно унижали случайно попавшегося им под руку раба.

Подобные меры являлись показательными для всех остальных, убивая в людях надежду на побег и спасение. Запуганными невольниками было намного проще управлять, особенно если тебе не в первый раз ради забавы приходилось забивать до смерти шестилетнего ребёнка.

В этот раз мужчины не собирались излишне зверствовать, а только хотели припугнуть раба для острастки. Без всякого предупреждения Ачиллеус спустил с мальчишки штаны, предлагая с весёлой улыбкой посмотреть всем остальным на его мужское начало.

— Не больно-то длинен твой конец, — вновь оскалился он, взяв орган раба в руки, — что, даже девки по ночам не дают?

По забитому виду паренька было понятно, что он не может произнести ни слова от дрожи. Именно эта предательница не только порождала страх в его душе, но и выставляла на всеобщее обозрение.

— Что мычишь, недоумок? Сейчас мы остудим твой пыл.

С этими словами надсмотрщик ударил тонким кнутом по паху, оставляя на чувствительной коже красную въедливую полоску.

Обычно сильные крики карались целым залпом беспрерывно следующих друг за другом ударов, поэтому юноша только сдавленно охнул, чтобы не вызвать лишнего недовольства своего мучителя, который только и делал, что ждал этого момента.

Играючи, мужчина стал наносить удар за ударом, стараясь попасть по набухшей головке. Против воли, а вернее того, что от неё осталось, парень чувствовал нарастающее болезненное возбуждение, которое невозможно было скрыть.