Война далекая от Азии
Война мировая
Военный оркестр азиатской столицы нестройно играет
Прощание славянки
Азиатские длинные трубы – карнаи
призывно-сильные
как во времена Тамерлана и Мухаммеда Тарагая
перебивают марш
Моя молодая мама подхватывает на руки
моего тогда еще маленького старшего брата
и бежит вслед за грузовиком,
который увозит на войну его отца
ее первого человека
ее восточного человека
Он никогда не вернется,
потому что его убьют на войне
Она бежит, молодая татарка
будущая учительница русского языка и литературы
Короткая стрижка черных волос
круглый завиток на виске
Растерянный взгляд черных светлых глаз
На руках пятилетний сын
крепко обнял ее за шею
уткнулся лицом в материно плечо
Она бежит вслед за этим грузовиком,
который увозит ее мужа
ее первого мужа
ее любимого
ее парня из татарской крестьянской семьи,
сосланной с Волги в далекую Среднюю Азию
в середине тридцатых годов новая конституция совсем отменила
поражение в правах
он студент медицинского института
на берегу быстрой коричневой воды реки Салар
Еще недавно они ехали в большую степь
веселой студенческой компанией
на арбе, похожей на древнюю скифскую повозку
Они собирали в цветущей степи
красные и желтые тюльпаны
и впереди было лето
А теперь грузовик увозит ее молодого мужа на мировую войну
И рядом с ним потомки давних ссыльных старообрядцев
отчаянно поют,
вспомнив старую припевку —
Стели мать постелюшку
Последнюю неделюшку
А через неделюшку
Постелют мне шинелюшку!..
От него осталась карточка,
присланная в треугольном письме,
проверенном военной цензурой,
карточка величиной с ладошку
тогда еще маленького его сына,
карточка молодого солдата Красной армии,
молодого красивого
с непокрытой головой, без пилотки,
и в гимнастерке
видимой очень смутно…
карточка с выцветшей от времени прошедшего
надписью на обороте
маленькими буквами
почти каллиграфическим почерком
чернильным карандашом:
«Родная!
Пусть эта фотография напомнит тебе образ бойца,
который сражается за родину!»…
И еще остались тетради с конспектами лекций
написанными тоже чернильным карандашом
и с карандашными рисунками —
карикатурами на преподавателей…
Этот солдат с фотографии
маленькой, с детскую ладошку,
он никогда не увидит, как его сын,
красивый, как будто итальянсий киноактер,
празднует с друзьями в ресторане окончание
университета
Мой брат…
А я помню,
как он учил маленькую сестренку, меня,
танцевать Кукарачу под музыку черного круга,
который крутился на патефоне
Его черные, всегда начищенные
и почему-то очень юношеские туфли
били чечетку
Я поднимала высоко
прямые тонкие руки,
вертела кистями, кружилась,
и видела, как кружится розовая юбочка моего платья
И он смеялся своими строгими черными светлыми глазами,
как наша мама умела смеяться…
Но он не любил моего отца,
второго мужа нашей матери.
Она три раза была замужем.
Так получилось.
Мой брат…
Его бритва «Матадор»
с маленьким разноцветным человечком на маленьком
ярко-желтом конвертике.
Его красивые длинные галстуки
один был темный бордовый
с золотыми искрами…
Его диссертация о посольстве Спафария-Милеску в Китай
Строки его стихов —
«Над узорчатым Амоем зонт раскрылся золотой
Сны дворцов объял покой…»
И еще —
«Крикнуть миру Ave, Caesar,
morituri te salutant!»…
Всё это обрывками осталось в моей памяти.
А молодой солдат-татарин, его отец,
никогда обо всем этом не узнал.
И никогда не увидел,
как я, взрослая девушка, читаю письмо
о том, что мой старший брат,
которому только тридцать пять лет,
а мне двадцать,
покончил с собой,
и не могу поверить!..
