Я брел напрямик через поле,
Не стыдился, что грязен и бос.
В луше моей не было боли,
В глазах моих не было слёз.
Я сламывал тонкую ветку.
Ноги колола земля.
Семя роняли сверху
Отцветшие тополя…
Кто-то прежде работал здесь
(Пух тополиный бел),
Горячий, мокрый от пота весь,
Колосья срезая, пел.
А там, где женщины жали,
Я нахожу их следы:
Клочок сатиновой шали,
Заколку, остатки еды…
Зачем стыдиться, смущаться?
Совсем не хочу возвращаться,
Не хочу возвращаться домой…
Я подобрал на меже.
Всё, что мне было дорого,
Потеряно мной уже.
Я встал под зеленым деревом,
К стволу прижавшись плечом.
Не думал я о потерянном,
Не думал я ни о чём.
Вдруг вижу: свернув с дороги,
Бредет приречной тропой,
Ставя неловко ноги
В темной траве скупой…
Как же она, такая,
С комочком платка в горсти,
Воду смешно плеская,
Где глубже, хочет идти!..
Сминалась в пальцах тряпица,
Текла по лицу вода.
– Зачем ты пошла топиться? —
Спросил я ее тогда.
– Ведь ты же не веришь в Бога,
Не боишься попасть в тюрьму…
(К чему говорю так много?
Так мало сказал, к чему?)…
Какая твоя забота?..
Хотя бы заплачь в ответ!..
Тебя обижает кто-то?
Теперь не обидит, нет…
Ни конца не ждешь, ни начала.
Ни добра не ищешь, ни зла.
Чьей на мгновенье стала?
Чьей ты на миг была?
Ничего кроме хлеба не просишь.
Не обучена женской лжи.
Ты ребенка под сердцем носишь?
Не оставлю тебя. Скажи…
В листве тряпица повисла,
Белеет на ветке кривой.
В словах ее мало смысла..
– Нет… Нет… – мотнет головой.
А я не могу наглядеться
На поле, на мокрый луг.
Чему-то смеюсь, как в детстве,
Чему-то радуюсь вдруг…
Кулачками детскими сжатыми
Она уперлась мне в грудь.
Чувствую, как дрожат они,
Пальцев не разогнуть…
Собака вдоль берега рыщет,
Перебегает межу.
Тебе, слабоумной, нищей,
О жизни своей скажу…
Если б сама спросила,
Слова помогла связать…
Правду сказать нет силы.
Что же мне ей сказать?..
Всё отнятое поделено,
По чужим рукам разошлось.
Оплакал я всё, что потеряно,
И сердце мое зажглось.
И мне захотелось до смерти
Кому-то открыться теперь —
Как я люблю ее, Господи!..
Люблю после всех потерь…
Подол намокает в росах.
К ступням пристает зола.
Свет ночи в глазах раскосых.
Головка по-детски мала.
И волосы посечённые,
Не хотящие ровно лечь,
Такие прямые и черные,
Так спутанные у плеч…
Я помню, как дети, бывало,
Ее окружали, дразня.
Она меня признавала,
На помощь звала меня.
И я избавлялся от дрожи.
И было мне всё равно.
И меня они мучили тоже.
И знал я, что мы с ней – одно…
Язык от стыда немеет,
Словно в дни мальчишкских драк.
Она так слушать умеет!
Я не умею так…
Возьму ее за руки мокрые,
Прижму их к своей груди —
– Пойдем под чужими окнами…
– Любимый… со мной… пойди…
Руками живыми моими
Ты создано, царство снов.
Так странно звучит мое имя
Среди других ее слов.
Застенчиво, глухо и сладко,
Так сладко оно звучит.
Вода чиста, без осадка,
Вода по камням журчит…
Руки по локоть мочишь,
Гладишь меня по плечу.
Ничего не ищешь, не хочешь.
И я ничего не хочу.
Встанем к чужим порогам
Под проливным дождём.
Станем бродить по дорогам.
Вместе, вместе пойдём.
За ворота за полночь выйду.
Из дома родного уйду.
Не дам я тебя в обиду,
Не навлеку беду…
Посмотрят на нас прохожие
И спросят снизу, с земли,
Зачем на них не похожи мы
И руки зачем сплели?
Ничего не ответим людям.
Не разнимем сплетенных рук.
Встречаться ни с кем не будем
И не узнаем разлук…
Что в жизни смысл имело?
Ногтями локоть скребу.
Она, губы сжав неумело,
Целует мой шрам на лбу.
Лучась добротой прилежной,
Мажет мне лоб слюной.
Играет с волной прибрежной,
Как будто с подружкой шальной.
Ладонью шлепает резко
И летят на меня
Брызги полные блеска,
Тонко-тонко звеня.
