Мальчишка поднял на гэнро распахнутые глазищи, пошевелил губами. Гинрей вздохнул, уселся в кресло и вздернул ребенка к себе на колени. Почувствовал, как напряглись узкие плечики, как Ренджи втянул голову и вцепился в игрушку, словно та могла его защитить. Еще раз вздохнув, старик накинул на озябшего пацана полы своего хаори, приобнял, заставляя прижаться к своему боку. Ренджи сосредоточенно сопел куда-то в область солнечного сплетения.

- Не устал? – спросил Гинрей. Мальчишка помотал головой – алые вихры мазнули по подбородку. – Хорошо. А я вот устал немного. Посидим? – Ренджи судорожно выдохнул и кивнул.

Кучики ничего не говорил, бездумно глядя на заснеженный ночной сад. Не замечая, что все крепче обнимет ребенка, совсем недавно вызывавшего лишь раздражение и острое неприятие. Как рука сама по себе ложится на детскую макушку и гладит непокорные жесткие лохмы, с которыми устали бороться и невестки, и служанки: расчесать пацана справлялись, а придать его «прическе» хотя бы относительно пристойный вид – уже нет. Вдыхал морозный воздух, смотрел на заснеженные ветви застывших сакур – и думал о своей семье.

Года не прошло с момента, когда рука впервые стрельнула болью от тяжести занпакто. Когда первые признаки старческого бессилия подтолкнули к отчаянному решению отойти от дел и переложить ответственность на молодые плечи внука. Гинрей доверял Бьякуе, верил в Бьякую, но сомневался в готовности молодого человека к бремени главы клана. Долгие годы неуёмный характер был камнем преткновения в отношениях деда и внука, и только жесткие рамки традиций и воспитания не позволяли им скатиться до скандалов и непристойной ругани. Решение женить юношу казалось скоропалительным и верным одновременно. И как странно все повернулось!

Когда-то Гинрей был уверен, что Дома Кучики и Шихоин породнятся, несмотря на то, что Йоруичи старше Бьякуи. Но странные, непонятные, необъяснимые события полувековой давности, разом лишившие Готей едва ли не половины капитанов и лейтенантов, внесли свои коррективы в планы старика. И теперь в его доме обосновались две совершенно разные женщины, такие непохожие, такие разные – и одинаково правильные. Каждой из них место было рядом с его внуком, и более нигде. Каждая привносила в жизнь Бьякуи – и всей семьи Кучики – свою лепту, гармонично дополняла и как будто завершала образ всего Дома в целом.

Хисана, классически скромная, идеально вежливая, очень мягкая и нежная, была тем теплом и уютом, что согревают и не дают сердцу заледенеть. Анеко, сверх меры деятельная, временами непочтительная, веселая и заводная, не позволяла закостенеть, встряхивала, будоражила. Неким неуловимым образом они обе стали неотъемлемой частью молодого дайме.

Внук все еще вызывал беспокойство Гинрея. В последнее время возможность наблюдать за Бьякуей бывала лишь дома, и старый капитан не слишком приветствовал то, что видел. Однако выяснилось, что видел-то он только одну сторону, одну грань.

Глава клана Кучики не имел права не быть идеальным представителем своего рода, своего класса, своего Дома. Сиятельный дайме рождался, чтобы служить примером для всех, кто оказывался поблизости. Освещать своим присутствием жизни подданных и подчиненных. Сиятельный дайме не имел права на ошибку, на слабость, на несовершенство. А Бьякуя совершенным не был. Его руководство шестым отрядом Готей-13 не ознаменовалось великими делами. Его правление кланом началось, в общем-то, со скандального поступка… Тут перед мысленным взором старого гэнро возникла Анеко. Образ невестки фыркнул пренебрежительно, повел глазами и объяснил старому упрямцу, что возрождение и поддержание древних традиций, а именно – создание полигамной ячейки высшего сейретейского общества, – является прямой обязанностью князя. На собственном примере, как вы того и хотели, Гинрей-доно.

Что ж, думал Гинрей. Пускай. В самом деле, внук еще очень молод, и все подвиги, все идеально выверенные деяния, вся мудрость и совершенство у него впереди. Тем более, что вне стен дома Бьякуя уже заработал репутацию аристократически холодного, недоступного, невозмутимого и расчетливого человека. Приходивший пару недель назад поблагодарить за приглашение на праздник Укитаке немного растерянно рассказывал, как его ученик наводит своим строгим взглядом ужас на рядовых бойцов Готея, как веско звучат его слова на собраниях капитанов. Как вздрагивает сам Генрюсай, когда слышит голос капитана Кучики, ибо слишком редко упомянутый капитан находит нужным вообще открыть рот. После этого визита Гинрей наведался в свой отряд, якобы проведать старых сослуживцев. Молодой капитан вызывал у своих бойцов трепет и легкую оторопь, взвинтив планку требований на небывалую высоту. И уважение – потому что первым, кто дотягивал до этой планки, был он сам. Тогда Гинрей осознал, что Бьякуя на службе и Бьякуя дома – это два разных человека.

Едва за юным капитаном закрывались ворота поместья, как вся его сиятельная отстраненность и величие испарялись. Дома он был и веселым, и усталым, и расслабленным, и ласковым с женами, и задумчивым, и … домашним. Неспешно и внимательно разбирал клановые документы, находил время для медитаций и занятий в додзе, что-то втолковывал Роке, с веселыми искорками на дне глаз рассматривал «творчество» Рукии, пытался научить Ренджи правильно держать кисточку для каллиграфии. Вот эта-то расслабленность, которую видел Гинрей, и заставляла старика сомневаться в том, что клан в надежных руках. И сомневался бы он еще долго, не устрой старшая невестка этот странный праздник, не пригласи такое количество гостей. Кто-то из великосветских бабушек, сопровождавших на «утренник» выводок малолетних наследников, со вздохом поведала отставному дайме, что достичь такого идеала семейной гармонии, какой демонстрируют Бьякуя-доно и его очаровательные жены, дорогого стоит. Вот бы ее беспутный сынок мог так! Искренняя грусть и легкая зависть уважаемой дамы помогли старшему Кучики под новым углом посмотреть на ситуацию. Он, разумеется, поискал на лице собеседницы оттенки иронии или ехидства, но не нашел и намека на тень двусмысленности. И невольно усомнился в правильности собственных убеждений, коим следовал последние несколько веков. Неужели он просто забыл, как быть… живым?

В глубине сада с ветки обрушился пласт снега, и от далекого шума Гинрей словно пришел в себя. Осознал, что расслабившийся Ренджи давно заснул у него на коленях, угревшись в объятиях и прижимая игрушечную обезьяну к животу. Старик погладил мальчишку по голове и прикоснулся губами к ало-рыжей макушке. От ребенка пахло молоком, карамелью, свежей выпечкой, льном одежек и чистой кожей. От ребенка пахло детством, доверием, спокойствием защищенности и умиротворением. Гинрей посидел, чуть сильнее прижимая к себе мальчика и впитывая ауру счастливого детства. Он хотел правнуков? Ему дали возможность в полной мере прочувствовать присутствие в жизни юных душ, ответственность за которые лежит на старших членах семьи. А уж решать, есть ли разница между ребенком, в котором течет твоя кровь, и ребенком, которому ты спас жизнь, предоставили самостоятельно.

Кучики Гинрей поднялся из кресла, поудобнее перехватив Ренджи. Тот открыл сонные глаза, похлопал ресницами, тихо спросил:

- Деда?

- М-м-м? – отозвался аристократ. Не дождался ответа и взглянул на мальчишку. Ренджи спал.

====== Немного романтики... ======

Жизнь постепенно налаживалась.

За неполный год Бьякуя не в первый раз ловил себя на этой мысли. Нельзя сказать, чтобы между появлениями этой простенькой фразы в разуме молодого дайме случались какие-то эпохальные события. Но повседневность его была такой наполненной, такой насыщенной, что помимо воли казалось – когда появится шанс отдохнуть, тогда и наступит счастье.

Впрочем, Бьякуя в полной мере отдавал себе отчет, что на его долю счастья выпало намного больше, чем многие получают за всю жизнь. Его невероятная семья, собранная из обрывков и осколков, внезапно сложилась в целостную мозаику с совершенно пасторальным сюжетом. И трепетно любимая Хисана, и высоко ценимая Анеко стеной стояли за ним, каждым своим словом и вдохом давая ему опору в жизни. Медленно, но верно кирпичиками этого оплота становились дети – Рока, Рукия и даже Ренджи, несмотря на то, что мальчишка все еще оставался шестилетним на вид. В последнее время перестал недовольно хмуриться и поджимать губы дед; похоже, Гинрей принял для себя некое решение, позволившее старику уравновесить гордость и простые человеческие ценности.