Бейкер хихикнул.

− Согласно легенде, сдерживать американских солдат мексиканцам помогла магия, даже когда в них стреляли, они не умирали.

Я посмотрел на него, у меня вдруг все похолодело внутри.

Они не умирали?

− Как я уже говорил, я бывал там, − сказал Бейкер. — И я не верю во всякие фокусы-покусы. Но, черт возьми, и не могу полностью исключить зловещие слухи.

Когда я вернулся в Феникс, уже почти стемнело, я решил направиться прямиком домой.

Меня поджидала полиция.

Лейтенант Армстронг стоял, склонившись над капотом автомобиля. Когда я подъехал, он выпрямился. Лейтенант что-то жевал, я пошел к нему, он плюнул на землю у моих ног.

− И сколько ты уже здесь? — спросил я.

− Не долго. Пять-десять минут.

Армстронг улыбнулся во весь рот, но его поросячьи глазки остались напряженными.

− Чего тебе от меня надо?

− Хочу, чтобы ты прокатился со мной.

Лейтенант кивнул головой, офицер в штатском открыл дверь машины. Армстронг снова сплюнул.

Я перешагнул коричневое пятно на тротуаре и забрался на заднее сидение.

Вскоре я стоял у края местного кладбища и смотрел, куда указывает Армстронг. Десять или пятнадцать могил были раскопаны, гробы и все прочая утварь исчезли, остались только залитые грязью дыры в земле. В одной из могил, как сказали мне в машине, похоронили Тринидада.

В Аризоне не тратили время, когда хоронили «нищих».

− Ты что-нибудь об этом знаешь? — спросил лейтенант.

Я покачал головой.

− Да ну, это же твои люди.

− Мои люди?

Он сплюнул.

− Ты ведь понимаешь, о чем я. Пожиратели чили. Месикенс. Гонзалес. Все эти парни. Я же знаю, ты в курсе, что происходит.

− Не в курсе, − сказал я. — Правда, не в курсе.

Армстронг посмотрел на меня. Я видел в его глазах ненависть.

− Знаешь кто ты? Ты предатель. Ты…

Он замолчал, посмотрел на меня, не мог подобрать слово.

− Снаружи белый, а внутри смуглый? Внешняя сторона кокосового ореха?

− Я не знаю, − сказал я ему. — Но я знаю, что ты снаружи круглый, и говно внутри.

− Что?

− Ты ублюдок.

Он ударил меня, я свалился с ног. Удар был не слишком сильным, но я оказался не готов. Он попал мне прямо в живот. Я постарался вдохнуть, судорожно глотал воздух, но у меня словно легкие атрофировались.

Армстронг пристально смотрел на меня, смотрел, как я лежу на земле, схватившись за живот. Его лицо было бесстрастным, но я знал, что внутри он улыбался.

− Можешь идти домой, − сказал он, и отвернулся.

Потом я встал, восстановил дыхание, назвал его горбатым мешком протухшего расистского дерьма, и пошел домой.

Лейтенант плюнул в мою сторону еще раз. Когда я прошел уже полквартала, он промчался мимо меня на машине.

На следующее утро я проснулся вспотевшим. Почему-то ночью иногда барахлил вентилятор, тем самым лишая мою спальню и слабого дуновения воздуха. Тогда оделяло, которым я накрывался, прилипало к моей липкой коже. Я чувствовал себя уставшим, но не настолько, чтобы оставаться в постели и терпеть жару. Я встал и пошел в ванную принять прохладный душ.

Заглавной утренней новостью было убийство отца Лопеза.

Я стоял на кухне, все еще мокрый после душа, с пустой чашкой кофе в руке. И тупо смотрел телевизор, стоявший в гостиной. Съемка велась прямо с места происшествия. Блондинка-репортер стояла посреди группы людей перед церковью, оператор хорошо подчеркнул фон. На парадной лестнице лежало лицом вниз тело отца Лопеза. Даже по телевизору я разглядел темную кровь, что текла по лестнице маленькими водопадами.

Я слышал имя Лопез, слова «убит» и «подпольное движение», но я не слушал журналистку. Я уже оделся, бросил металлическую чашку в раковину, на ходу схватил ключи, и побежал к двери.

Когда я приехал, санитары коронера грузили тело, закутанное в мешок священника, в автомобиль скорой помощи. Армстронг и еще один офицер тихо беседовали с полицейским фотографом. Команда из теленовостей упаковывала вещи и готовилась к отъезду.

Я не настолько близко знал отца Лопеза, чтобы сильно горевать о его смерти. Обычно такие сильные чувства, мы оставляем для людей, потеря которых отразится на всей нашей жизни. Но я испытывал боль, отвращение и сильную злобу. Я подошел к Армстронгу.

− Что случилось? — спросил я.

Он посмотрел на меня, но ничего не сказал. Лейтенант отвернулся и продолжил беседовать с фотографом.

− Кто это сделал? — спросил я.

Лейтенант даже не посмотрел в мою сторону.

− Пристрелили из проезжавшей мимо машины, − сказал он.

Я пошел по церковной лестнице. Я знал, что иммигранты давно ушли, наверняка убежали как только послышались выстрелы, но мне хотелось осмотреть место преступления самому.

− Убирайся отсюда! — сказал Армстронг.

Теперь он смотрел на меня. Громкость его голоса не уступала злобности, написанной на лице. Он тыкал в меня пальцем, произнося каждое слово:

− Это место преступления и тебе не положено тут находиться. Не хочу, чтобы ты испортил улики.

Я мог бы с ним сцепиться, имел на то право — я детектив, у меня есть лицензия, моего клиента только что убили — но у меня не было настроения. Кроме того, я знал, что наверняка не найду, чего не запротоколировала бы полиция. Я осматривал толпу, искал знакомые лица. Увидел Хулио и пошел к нему.

Певчая пташка выглядел нездорово, но когда я подошел ближе, то увидел, что у него просто лицо перекосило от злости. Злости с легким налетом страха. Я подошел к Хулио.

− Что случилось? — спросил я.

Он на секунду уставился на меня, словно не понял, кто я, но потом сосредоточился и узнал.

− Это был реднек, − сказал Хулио.

Я кивнул. Тоже подумал на него.

Хулио огляделся, желая убедиться, что никто в толпе нас не подслушивает.

− Мы его схватили, − сказал он.

− Что?

Хулио подошел ко мне, и начал шептать на ухо. Я чувствовал жуткий запах у него изо рта.

− Он в потаенном месте.

− О чем ты говоришь? Реднек?

Хулио кивнул.

− Они вооружились и поймали его у светофора, окликнули и окружили.

− И ты не…

− Никаких копов, − ответил он, не дав договорить вопрос.

− Знаешь, я не могу…

− Мы отвезем его в Шмель.

Я стоял и смотрел на Хулио, следующая фраза застряла у меня в горле. Шмель. Я не знал, почему певчая птица говорил мне это, как он вообще узнал о том, что мне известно о Шмеле. Мне вдруг стало холодно, очень холодно, хотя утреннее солнце палило нещадно.

− Я подберу тебя, − сказал Хулио. — Ночью.

Я не был уверен, что хотел с ним поехать. Я не был уверен, что хочу скрывать это от полиции. Я вообще ни в чем не был уверен.

Но затем я подумал о Тринидаде, об отце Лопезе, о нелегалах в той лачуге, о других иммигрантах.

− Хорошо, − согласился я.

Хулио кивнул и затерялся в толпе.

Я увидел, как на меня смотрит Армстронг и отвернулся.

Певчая птица подъехал к моему дому после восьми часов, когда уже стемнело. Он подъехал к обочине и просигналил. Я вышел к открытому пассажирскому окну.

− Выходи один, − сказал он, кивнув головой в сторону заднего сидения. — Захватили с собой багаж.

Я внимательно посмотрел в заднее окно.

На подушке на заднем сидении лежало тело отца Лопеза, завернутое в мешок.

− Время идет, − сказал Хулио, хихикнув. — Следуй за мной.

Не знаю, почему я не возразил, почему ничего не сказал, почему ничего не спросил, но я поступил именно так. Я просто тупо кивнул, отправился к навесу, где стояла машина, сел в «Джип» и поехал за автомобилем Хулио по улице, мы ехали в направлении шоссе. Я вообще не помню, что чувствовал и думал.

Ехали мы долго. Сначала на шоссе было много машин, но чем дальше от долины, тем меньше движения становилось на дороге. Вскоре на дороге остались только задние огни «Шевроле» Хулио.

Уже близилась полночь, мы уже проехали Таксон, я увидел, как Хулио свернул с шоссе на неотмеченную на карте грязную дорогу. В первый раз за всю поездку, я подумал о теле отца Лопеза, лежавшем на заднем сидении. Подумал о реднеке.