В настоящее время этот вид пшеницы совершенно пропал, но сотни две-три дет тому назад торговцы еще вывозили ее из Таганрога, называя grano duro (твердым зерном).

И все остальные чаши были наполнены образцами семян первобытных злаков, произраставших без особого ухода со стороны человека.

Тут были семена «небесной росы» (festuca fluitans), «кровавого проса» (digitaria sanguinalis), «слез Иова» (coix lacryma Iobi), «болотного риса» (zizania palustris) и «священной каши» (clymus).

Одна из чаш была полна маленькими луковицами травовидного корнеплода. Много было и еще зерен, семян и луковиц, совсем мне неизвестных и теперь нигде не встречаемых. В последних чашах находились опять знакомые мне по описаниям образцы: зерна luzula, известного под названием заячьего хлеба, маковые зерна «нунуфары», из которых египтяне пекли хлеб в давно прошедшие времена, крупные, величиной с вишню, бобы «голубой нунуфары» и шарики роскошной «тамары», росшей в болотах и считавшейся египтянами священным растением.

Наконец попались и мучнистые клубни индийского «тикора» (maronta), клиновидные семена «кардамона» и то растение «ensete edula», в середине которого образовывалась мука, заменявшая в Египте хлеб, пока не открыли пшеницу.

О «кардамоне» скажу, кстати, что он рос только на лесных пожарищах. Для добывания этого питательного растения часто сжигались целые девственные леса, и кардамон рос сам собой в изобилии до тех пор, пока не вырастал новый лес.

Семена могут сохраниться вечно, лишь бы только к ним не проникала сырость.

В туфовой пещере не было сырости, и все найденные нами семена казались совершенно свежими.

И все это принесла мне в приданое моя жена!

Теперь мы на много лет были обеспечены от голода и чувствовали себя владыками земли.

В порыве радости и благодарности я поцеловал морщинистую щеку старого патриарха.

Я усердно искал дальнейшего пути из этой пещеры, надеясь найти его и без помощи старика.

Здесь был целый ряд катакомб, созданных могучими руками природы в туфовых наслоениях.

Люди, наверное, освещали себе чем-нибудь дорогу. Идти ощупью по этому мрачному лабиринту было немыслимо.

И действительно, в одном из шахтовидных проходов я нашел остатки брошенных факелов.

В древние времена факелами служили стебли белого камыша (calamus albus).

При трении друг о друга двух таких сухих стеблей являются искры. Огонь первоначально и был открыт такой игрой этим тростником. Внешняя кора его состоит из кремневой массы и потому очень тверда, сердцевина же смолистая и горит ярким пламенем. Когда огонь доходит до колена тростинки, раздается сильный треск, и пламя гаснет. Ввиду этого факел всегда составлялся из трех тростинок.

Наконец, я добрался до оконечного выхода из туфовых пещер. Он был закрыт несколькими наваленными друг на друга громадными камнями.

Устранить эту преграду мне было далеко не трудно, но стоило ли?

Я и так знал, что всегда могу выйти на свободу, сообразуясь с расположением гор снаружи и внутри, но что же мы будем делать «наверху», где царит страшный холод?

Мой тесть и моя жена, привыкшие к высокой температуре, сейчас же замерзнут.

Шубы мои — в ледяной пещере, на мне самом только теплая куртка. Надо постараться пробраться на «Тегетгоф», где остался еще большой запас всякого платья. Меня домчит туда Бэби. Она своим тонким чутьем отыщет корабль и найдет дорогу обратно.

На «Тегетгофе» я иногда пробовал ходить без шубы, и потому не боялся замерзнуть.

Да, надо немедленно отправиться. Старик молится и плачет, Нагама крепко спит… Идем, Бэби!

Я все воображал себе удивление моей семьи, когда она увидит такую картину природы, о какой раньше и понятия не имела: небо без солнца и с незнакомыми созвездиями; по временам пламенеет «северное сияние», способное возбудить лишь страх в робких умах. Земля покрыта каким-то странным белым блестящим песком; повсюду возвышаются прозрачные, сверкающие горы. Царствующий повсюду холод тоже неизвестен допотопным людям, и они сначала не поймут производимого им ощущения. «Что это за странный воздух — он режет нас!» — наверное, скажут они.

Когда же я, наконец, сам вышел на поверхность земли, моему собственному удивлению не было границ, — до такой степени велика была перемена, происшедшая во время моего пребывания во внутренности гор.

Прежде всего, меня поразило то обстоятельство, что термометр показывал выше нуля.

А какое небо было надо мной — совершенно отличное от прежнего! Ни одной звезды не было видно. Весь небесный свод сиял ярко-красным отблеском и был покрыт кровавыми облачными массами, двигавшимися волнообразно; по временам из-за них несмело выглядывал бледный, тусклый диск луны.

Теплота происходила именно от этих облаков. Но откуда взялись они? Отчего у них такой необычайный цвет?

И вот вдруг пошел дождь. Да, это дождь, а не снег. Весь горизонт запылал пожаром. На одной стороне горизонта ясно обрисовывался мыс Цихи, а немного пониже поднимались столбы огня и дыма из нефтяного вулкана.

Одно это вулканическое извержение не могло произвести повышения температуры в целой области. Вероятно, загорелись со всех концов каменноугольные залежи. От такого количества теплоты, конечно, может нагреться и воздух на большое расстояние.

Со временем прогорит, значит, весь этот материк, — со временем, но не скоро. Дудвейдорские каменноугольные копи горят уже полтораста лет, а между тем, на поверхности их все еще живут. На раскаленной почве даже произрастают великолепные тропические растения и производятся роскошные плоды. Немедленной опасности, следовательно, нет, а что будет впереди, о том мне нечего беспокоиться.

Но этот пожар имеет еще одно последствие: горящие берега материка отталкивают лед, заставляя его отступать все далее и далее.

Наверное, и у моря есть течение, которое может унести с собой плавучую землю. На той части острова, где горит вулкан, воздух должен редеть от поднимающейся кверху жары; более же сгущенный воздух противоположной части погонит землю вперед, причем горы окажут услугу парусов.

Что же, между тем, случилось с землей? Какие перевороты были произведены тут на ней воспламенением нефти и каменного угля?

Когда в знаменитой нефтяной долине в Пенсильвании открывают новый источник, то предварительно во всей окрестности гасят все огни, так как летучие газы моментально выделяются из насоса артезианского колодца и с быстротой молнии распространяются но окрестностям.

Однажды, при открытии такого источника, забыли погасить огонь в кузнице, отстоявшей от источника на расстоянии двухсот метров. Вследствие этого произошло воспламенение газа, и в одну минуту все загорелось вокруг на целую английскую милю. Сгорело двести человек, и на всем этом протяжении не осталось ни одного дерева, ни одной травинки, ни одного живого существа.

Там взрывчатый газ проходил на поверхность только сквозь трубу, имевшую в поперечнике не более двадцати сантиметров. Зажженный же мной вулкан имел жерло в несколько метров. Значит, из него вырывалось несравненно большее количество газа.

От действия первого взрыва исчез весь лед с гор и долины наполнились водой.

Когда я видел горы в последний раз, они были белые; теперь они представились моим глазам уже черными. Повсюду змеились точно потоки расплавленной лавы, и с гор низвергались целые огненные каскады. Но это была только вода, в которой отражалось пылающее небо.

В отдалении я узнал базальтовое новообразование, возвышавшееся метров на двадцать над прежними скалами.

Происходивший на моих глазах процесс таяния льда объяснил мне и причину появления потока, низвергавшегося из бывшей ледяной пещеры.

Понятно, на всем этом острове не осталось более ни одного животного, кроме спасенной мной медведицы.