Из обломков третьего хода выделялась только голова игуанодона, очевидно, родоначальника крокодила. Кроме двух рядов страшных зубов, у него еще два длинных прямых рога на передней части головы.

Мы то и дело наталкивались на разных чудовищ. На раскиданных сланцевых плитах виднелись ясные оттиски листьев, ветвей, жуков и стрекоз допотопного мира. Попадались окаменевшие рыбы, птицы и ящерицы.

Кто снес сюда эту необозримую коллекцию? Кто смешал ее в такой пестрый хаос? Как попали бок о бок обитатели суши, пресной воды и морского дна? Каким ветром занесло растения, птиц и стрекоз? Кто разрешит эти вопросы?

Слюдистый сланец часто хранит в себе и благородные металлы. Во многих местах я натыкался между слоями и на богатые серебряные жилы. В них были целые полосы чистого серебра. Раз мне попались на глаза даже массивные слитки чудного золота, ярко обрисовывавшиеся на черном фоне.

Но я отвертывался и от серебра, и от золота.

Я искал воздуха и воды.

Наслоения слюдистого сланца не содержат в себе воды, а в моей, хотя и объемистой, фляжке оставалось уж очень мало живительной влаги. Я ведь не рассчитывал, что так долго буду «в дороге», и вначале обходился очень расточительно со своими запасами.

Ну, где я тут найду водяную жилу? Ведь надо мной, на поверхности того места, где я находился, не бывает осадков. Образоваться тут ручьям и источникам не из чего: нет дождя и вечные льды не тают.

А все-таки я надеялся наткнуться на воду. Производит же теплота медного рудника осадки из ледяной пещеры; тем более от высокой температуры, образовавшейся вследствие прорыва базальта, должна была так раскалиться часть скалы, что лежавший на ней лед не мог не таять. А раз произойдет таяние льда, то, конечно, появится и вода.

Да мне только и осталось надеяться на это. Я бы мог возобновить свой запас воды, возвратившись назад в ледяную пещеру, но этому возвращению мешала теперь базальтовая пещера. Пройти через это раскаленное докрасна пространство не было никакой возможности. Надо переждать, когда она прохладится струями холодного воздуха, проникавшего из других пещер.

Ну, а когда еще дождешься этого? Лучше всего продолжать путь вперед.

Один из новообразовавшихся ходов между развороченными слоями сланца шел сначала отлого вниз, потом постепенно делался все круче и круче, так что, наконец, его стены стали совершенно вертикальными и, вдобавок, гладкими.

Видя, что мне не за что будет цепляться при спуске по этому ходу или, вернее сказать, по этой трубе, я опять обвязал Бэби веревочной лестницей. Пока я спускался по лестнице, медведица неподвижно стояла наверху, а потом медленно следовала за мной, искусно пользуясь когтями вместо тормозов.

Если придется возвратиться назад, она взберется впереди меня вверх и потащит за собой лестницу.

Вообще, мне с ней было очень удобно. Она выручала меня во всех затруднительных случаях.

Всего более возни было мне с моим багажом, который иногда только с трудом протискивался в узкие расщелины.

Пока я спускался вниз по трубе метров в двадцать длиной, мне все дул навстречу холодный ветер. Когда же я очутился на дне новой пещеры, движение воздуха вдруг прекратилось.

Мы с Бэби попали в пространство до того узкое, что едва могли двигаться по нему.

Выхода оттуда нигде не было видно.

Бэби боязливо глядела на меня, навострив и выгнув вперед уши.

— Не бойся, Бэби, — сказал я, постучав молотком по стенам скалы: все благополучно. Слышишь, как гулко тут звучит? Избавление близко. Мы проломим эту стену, будь покойна, Бэби, и тогда будем спасены. Только предварительно мы отдохнем. Ведь мы не спали уже целых тридцать шесть часов.

Итак, мы сделали привал.

Ночь была тройная — в силу сна, в силу подземного мрака и в силу того, что Северный полюс в это время находился как раз в периоде полугодовой ночи.

Первая ночь, наконец, прошла; я проснулся бодрым и оживленным.

Моя спальня, показывавшая во время моего прибытия в нее всего два градуса тепла, теперь показывала 10. Это я приписал испарениям ночлежников — меня и Бэби.

Между тем, и воздух сделался удушливее, так как во время сна наши легкие поглотили весь наличный кислород.

Надо было поспешить с расширением нашей темницы.

Однако, это было несравненно легче сказать, чем сделать.

При постукивании молотком в поперечную стену слышался звонкий гул, что доказывало существование за ней пустого пространства.

Когда же я начал проламывать ее топором, топорище при каждом ударе хватало меня по руке, точно я обрабатывал кремни. Из этого я заключил, что за сланцем следует слой кварца.

Я проработал подряд несколько часов, чтобы проломить такое отверстие, в которое было бы можно просунуть руку.

Нет, очевидно, топором и ломом ничего путного не добьешься. Надо было прибегнуть к более сильным и действенным мерам.

У меня были нитроглицериновые патроны. Один из них я и вложил в проломанную мною брешь.

Патрон был снабжен часовым механизмом и мог взорваться только в определенное время.

Между тем, я спрятался с Бэби в каменной трубе, чтобы избежать последствий взрыва.

Раздался звук, точно от ружейного выстрела, а за этим последовал сильный, долгий и протяжный гул и невообразимый грохот распадавшейся горной массы.

Я вышел из трубы. Дым от патрона тянулся не в нее; значит, он нашел себе другой исход.

Я зажег магниевую проволоку и осветил ею образовавшееся круглое отверстие, окружностью метра в два с половиной.

То, что я увидал, живо напомнило мне знаменитую сказку из «Тысячи и одной ночи».

Передо мной находилось совершенно круглое, шарообразное пространство — «кристалловый погреб». Он превосходил своим богатством и роскошью те погреба этого рода, которые открыты при Курте, под Монбланом и в ледниках Тетро и при Наносе в Верхнем Валлисе.

Верхний свод был ослепительно белый и весь усеянный маленькими, тоже белыми кристаллами, происходившими, вероятно, от испарений кварцевой жилы. Чем ниже, тем свод гуще был усажен шестиугольными кристаллами, сверкавшими, как алмазы. На боковых же стенах виднелись группы призм длиной в 50 сантиметров. Дно же все состояло из скопища кристалловых столбиков, шестиугольных пирамид и двойных конусов длиной в 4–5 метров, а шириной в метр.

Во многих местах эти кристаллы, принадлежавшие к самым драгоценным породам, были раскиданы в пестром, живописном беспорядке. Кое-где две колонки скрещивались, составляя одно целое. На крупных кристаллах лепились мелкие.

Вся пещера так и сверкала, мерцала, сияла и переливалась миллиардами разноцветных искр. Радужные лучи перекрещивались во всех направлениях. Нигде не видно было ни малейшего темного пятнышка.

Картина была поистине волшебная!

Тут нет никаких побочных каменных или металлических пород. Здесь царит только кристалл, пользующийся названием единственного. И к нему не примешивается ни одного зернышка цветных видов: ни желтого цитрина, ни коричневого топаза, известного под именем дымчатого, ни черного кориона. Нет, кроме совершенно бесцветного, прозрачного, как вода, кристалла, тут нет ничего.

Диаметр, этой пещеры был но меньшей мере в сто метров.

Я вошел в эту чудную сокровищницу с таким благоговением, точно вступал в храм божества. Да и не было ли это, в самом деле, храмом, превосходившим своим великолепием все те соборы и храмы, созданные руками человеческими? Никогда смертным существам не создать ничего подобного!

Посреди пещеры, прямо против устроенного мной входа, шла галерея. На ней стоял точно церковный орган, как в моей ледяной пещере, а за ним шли снизу вверх четырнадцать гигантских колонн.