Она низвергалась широким каскадом сверху, из пещеры, и наполняла нижний проход по крайней мере на метр глубины.

Очевидно, эта река образовалась именно в ледяной пещере, но как, под влиянием чего? Это было для меня необъяснимой загадкой. Не настолько же уж сильно тянул жар снизу, чтобы произвести такой переворот!

Как бы там ни было, но мне оставалось только отступить ввиду этой неожиданной преграды.

Я победоносно боролся с огнем, со скалами, с взрывчатыми газами, но с бурной рекой справиться не в состоянии. На это у меня не хватало ни знания, ни умения.

Решив переждать, когда вся вода стечет из верхней пещеры, я возвратился к своему семейству и начал делать вычисления.

Сколько выйдет гектолитров воды из растопившейся ледяной площади длиной в 500 метров, шириной в 400, а толщиной в 150? Сколько килограммов даст такое количество гектолитров? Сколько гектолитров может, при давлении стольких-то килограммов, протечь сквозь отверстие в 100 сантиметров вышиной и 75 шириной? Сколько надо часов, дней, чтобы стекла такая масса воды? И главное, насколько времени хватит моей провизии?

Вывод моих вычислений был тот, что сыра, мяса, языка и даже манны далеко не хватит до того времени, когда сбежит вода.

Нагама с любопытством смотрела на каракули, которыми я наполнял бумагу, и захотела узнать, что они означают.

Я растолковал ей, что при помощи этих каракулей я убедился в неизбежности для нас голодной смерти.

Но она рассмеялась, поцеловала меня и, пока что будет, стала работать.

Далеко не весь асбест был связан на чулки. Нагама сама устроила себе из китовых костей и уса ткацкий станок с челноком и принялась ткать шелковое полотно. По окончании его, она сделала из него роскошное длинное одеяние старику.

Когда она облекла патриарха в это красивое изделие своих рук, он радостно захлопал в ладоши и наградил ее поцелуем.

Как изворотлива женщина, даже допотопная, несмотря на всю свою первобытность!

Приведя своим подарком старика в хорошее настроение духа, она до тех пор ласкалась и увивалась вокруг него, пока не выманила одну важную тайну, известную лишь ему.

Еще немного поухаживав за ним, она подбежала ко мне и с торжеством шепнула:

— Есть другой выход!

— Он сказал тебе, да? — спрашивал я. — Но где же?

Она лукаво улыбнулась, положив мне руку на голову, и сказала:

— Ты ведь у меня ученый. Угадай сам!

— Он не хочет сказать?

— Не смеет.

— Кто же может запретить ему?

Нагама приложила палец к губам. Это означало, что имя запрещавшего нельзя выговорить.

«Хорошо, старик! — подумал я. — Я докажу тебе, что я действительно ученый. Если только существует другой выход из этой пещеры, то я сам найду его. Будь в этом уверен».

Я принялся соображать.

Если есть другой выход отсюда, то мне укажет его термометр. В натопленной комнате термометр всегда показывает меньше у окон и дверей, чем в середине помещения.

Я помещал термометр в различных местах, надеясь, что где-нибудь да упадет же ртуть, но везде она стояла на одинаковом уровне.

Видя безуспешность моих изысканий, старик величаво злорадствовал.

Конечно, такой благочестивый патриарх охотнее уморит и себя и других голодом, чем изменит тайне, которую хранит в силу фанатизма.

При каждом неудачном опыте с моей стороны он затягивал своим дребезжащим голосом какой-то гимн, а когда уж окончательно не хватало голоса, он только шипел, как обозлившийся кот.

А Бэби, между тем, посиживала себе на малахитовой скале и облизывала свои лапки. Теперь она представляла еще более красивое пресс-папье — синий медведь на зеленой подставке!

Раз как-то, когда я проходил мимо, она зевнула во всю пасть. Должно быть, она соскучилась в продолжительном бездействии.

«Ах, да! не толкнуться ли к этой скале? — подумал я, внезапно осененный счастливой мыслью. — Она хотя и стоит совсем отдельно, но все же не мешает справиться у нее».

Я поставил термометр у подножия гигантской глыбы и сам стал возле него на колени.

Минут через пять я вскочил, вне себя от восторга: ртуть значительно опустилась!

— Тут наше спасение, тут! — кричал я, ударяя ломом о скалу.

Старик испустил резкий визг, постепенно перешедший в львиное рычанье.

Значит — я открыл его тайну.

Нагама поспешила успокоить старика своими ласками, между тем, как Бэби соскочила с глыбы, начала тявкать и прыгать вокруг меня и, наконец, ожесточенно стала царапать малахит, оставляя на нем следы своих могучих когтей.

Я уперся ломом в глыбу, надеясь сдвинуть ее.

— Ха-ха-ха! — захохотал старик, видя тщетность моих усилий.

В этой глыбе было по меньшей мере полторы тысячи килограммов, и сдвинуть ее могли разве только десять сильных людей.

Лом гнулся, а глыба не трогалась с места.

— Ха-ха-ха! — продолжал смеяться старик, удерживая Нагаму, рвавшуюся помочь мне. — Пусть он сам попытается сдвинуть скалу, которую поставили сюда двенадцать человек! — злорадствовал старик.

Но я недаром был сыном XIX века, и потому не сомневался в своей победе.

Взобравшись на вершину малахитовой глыбы, я продолбил в ней отверстие, на что потребовалось несколько часов, так как эта горная порода крайне тверда, — и спустил в нее динамитный патрон.

Не зная, что именно я хочу сделать, патриарх все смеялся своим глухим старческим смехом. Ведь эту глыбу не разобьешь ломом и в целый год!

Погоди, старик, все сделается в одну минуту! Уложив патрон, поставив зажигатель и засыпав края отверстия мелкими осколками камня, я прыгнул с глыбы, бросился к моей семье и потащил ее в безопасное место. Там я вынул часы и стал следить по минутам.

Старик глядел на меня с изумлением, Нагама же доверчиво прижималась ко мне.

Вот промелькнула последняя минута. Я велел жене и старику не трогаться и крикнул:

— Скала, распадись!

Раздался страшный грохот, и малахитовая масса распалась на две части. Поднимавшееся из ее середины белое облако медленно потянулось вверх.

Патриарх упал ниц. Он счел это за нечто сверхъестественное. Посреди обломков скалы зияло отверстие в горный проход.

— Встань, старик, и иди за мной, — сказал я, трогая его за плечи.

Патриарх признал мое превосходство и покорно последовал за мной, так же, как и Нагама.

При свете лампы мы все спустились в отлогий коридор, постепенно ведший вниз. Температура в нем была гораздо ниже, чем в пещере.

Сначала стены шахты состояли из красноватого туфа. Это тот сухой, рыхлый, редко встречающийся минерал, в котором высечены римские катакомбы. Он известен под именем «пуццоланского туфа».

Шахта, напоминавшая широкую трещину, какие бывают в массах лавы, привела нас, наконец, в круглое пространство, походившее на окаменевший пузырь.

Весь этот грот был красный, тусклый и мрачный.

В середине его стояли, на расстоянии двух метров друг от друга, четырнадцать гигантских чаш.

Эти чаши были произведением не рук человека, а самой природы. Их находят в море, и это ни более ни менее, как обратившиеся в кварц губки, имеющие чашевидную форму и достигающие иногда размера человеческого роста. Моряки называют их чашами Нептуна.

Каждая из этих чаш была накрыта четырехугольной, оранжевого цвета каменной плитой, тоже в природном виде. Древние итальянцы называли эти плитки Capis quadratus (четырехугольным камнем).

Взяв Нагану за руку, патриарх подвел ее к одной из чаш и сказал:

— Надунъя (твое приданое).

Я сгорал любопытством узнать, что скрывается в этих чашах.

Старик знаком попросил меня помочь снять с них плиты.

В первой чаше оказалась пшеница, не та пшеница, которая культивируется теперь, но белая и прозрачная, яйцевидная и трехгранная, похожая на находимую в египетских гробницах, только еще крупнее.