Где-то в недосягаемой высоте над ним ругаются два голоса:

- Чертов зеленокровый гоблин, если мы поместим его в камеру, он загнется через полчаса! - сколько эмоций, Хану хочется взглянуть на этого человека, но тело опять прошивает судорогой, и оно не желает повиноваться.

- Я понимаю ваши опасения, доктор, но вы забываете, что перед нами не обычный человек, а создание евгеники: его регенерация гораздо выше и наверняка сработает лучше без постороннего вмешательства, - второй голос холоден, отстранен, спокоен, кажется, это первый помощник, вулканец. Хану хочется усмехнуться и доказать ему, что никакая помощь вообще не требуется, но боль опять гнет тело.

- Да посмотрите же на него! - опять первый голос, судя по словам вулканца - доктор. Уж не тот ли, который делал в прошлый раз забор крови? - О какой регенерации тут может идти речь?! Можете посадить меня в камеру к нему, но врач тут необходим!

“Сколько заботы, кто бы мог подумать, что клятва Гиппократа для некоторых ещё не пустой звук!” - Хан изо всех сил старается удержать, привычно ёрничая, сознание, опять порывающееся разлететься осколками. Дышать трудно, всё труднее, воздух обжигает легкие - тебе же бывало и хуже! соберись! - голоса затихают в вышине, что-то вопит доктор…

***

Под писк медицинских приборов оживают картины прошлого, слишком затягивающие, им невозможно сопротивляться…

***

Хан молод, до безобразия юн - ещё не прошло и недели с тех пор, как его извлекли из колбы, в которой он был выращен. Сейчас вспоминать то время странно и неприятно - тогда он ещё жаловался на боль, позволял себе показывать слабость, считал, что люди, которые смогли его создать - отнесутся с пониманием и к его проблемам. Смешно. Право слово, смешно.

После того, как на нем провели первый полевой тест, он пожаловался смотрителям на боль и слабость. Следующий тест был страшнее. Тогда Хан пожаловался опять. И едва пережил другую проверку. Но он учился на своем опыте. Он вообще всегда очень быстро учился. Третий раз жаловаться не стал - однако тесты все равно возрастали по своей убойной мощности, и его возвращали в принадлежащие ему “апартаменты” в состоянии близком к обмороку, а то и к смерти.

Тогда Хан попытался схитрить: он сдался раньше, чем кончились силы. Впрочем, то, что он был до безобразия юн, сработало против него - бесхитростную хитрость очень быстро раскусили. И, разумеется, наказали. Он слышал краем уха, когда его выносили, что командир будущего подразделения сверхсолдат должен быть послушным и не пытаться увиливать. Хан очень быстро учился. Больше никогда он не пытался упасть раньше, чем кончатся силы. Больше - никогда.

Так продолжалось довольно долго - первую половину дня обычно посвящали занятиям интеллектуального толка, которые давались Хану будто сами, а вторую половину - испытывали “сверхчеловека” на прочность. Очень качественно испытывали. Но весь день, каждый божий день Хана Нуньена Сингха не отпускало ощущение незавершенности. Ему будто чего-то до безумия не хватало, какой-то важной части себя. Что это за часть и откуда её взять, наивный двухмесячный человек тогда не догадывался.

Впрочем, размышлял Хан, не зря же в его “апартаментах” существует вторая спальня, возможно, эта деталь, на что-то смутно намекающая, потом сыграет в его проекте незавершенности решающую роль…

***

Писк приборов становится совсем нестерпимым, доктор ругается благим матом, боль атакует сознание, и Хан снова пытается спрятаться от реальности в воспоминаниях, почти таких же живых, как он сам сейчас.

***

…Ещё через месяц Хан находит подтверждение своей так и недооформившейся догадке: в один из дней, тот, который считается у создателей выходным, а у Хана - облегченным, к нему в комнаты вводят девушку. Такую же искусственно созданную, как и он сам - это видно с первого взгляда, особенно по обращению с ней создателей. Девушка почти не одета - только стандартное белье, её, скорее всего, смущают и нервируют взгляды ученых и охраны, но держится спокойно и признаков неловкости не выдает. То есть ей, как минимум, неделя.

Девушка смотрит на него испытующе, пока сопровождающий пожилой создатель представляет её:

- Хан, познакомься, это твоя пара - Ханна Нуньен Сингх, - улыбается, как кажется Хану, издевательски и, подхватывая девушку за руку (что ей, как успевает заметить Хан, неприятно), вручает её ладонь в руку будущему командиру чужих подразделений.

Девушка смотрит почти враждебно - явно успели надоесть такие манеры, такие взгляды и такие люди, и она совершенно точно считает Хана плохой альтернативой. Но её, как и его, никто не спрашивает.

Однако Хана прикосновение к этой ладони - довольно широкой и сильной - как будто пробуждает: нет больше чувства пустоты и незавершенности, недостающий элемент гармонии найден, теперь он будет её защищать.

Поэтому будущий диктатор целует руку (стандартное приветствие, выученное на первых уроках) девушки, а потом, не выпуская изящной кисти, прячет Ханну за свою спину: никто больше не будет любоваться на неё почти раздетую! Пожилой создатель усмехается, как кажется Хану, с затаенной злобой, и командует сопровождению “на выход”. Но - разумеется! конечно же! - не может уйти без напутственных слов:

- Ты только её сразу не насилуй, она пока не пришла в детородное состояние - слишком молода! - разумеется, очередная гадость! - Ханна с тобой заочно знакома: мы показали ей последний полевой тест.

Хан всё также удерживает девушку за спиной, дожидаясь, пока неприятный гость уйдет, благо - рост позволяет: она больше чем на голову его ниже и нисколько не шире.

Пожилой создатель самым брезгливым тоном желает им счастья в любви, Хан чувствует, как напрягается ладонь его - его? да, разумеется, его! - Ханны, и только бережнее перехватывает пальцы.

Наконец, естественно созданный человек выходит, и Хан остается наедине со своей Ханной. Стоит ему обернуться, как она вскидывает на него взгляд, в котором диким коктейлем мешаются ненависть, ярость, смущение, беспокойство и злоба.

Впрочем, на третьем месяце жизни Хана уже этим не пронять. Он тихо и внятно произносит:

- Я не причиню тебе вреда, - всю гамму чувств из взгляда вытесняет одно сомнение. Ну да. Они же показали ей “последний тест”, в котором Хан жестоко расправляется с превосходящими силами противника. Вряд ли она ему так сразу поверит. - Иди за мной.

Ханна хмыкает, неулыбчивое лицо становится недоверчивым, но Хан не выпускает её руку - и волей-неволей приходится идти за ним.

Вторая спальня пока удручающе пуста, там нет даже гардероба с одеждой, поэтому Хан ведет её к себе. Девушка явно напрягается, но он останавливается возле шкафа, а не у кровати, достает один из своих комбинезонов и помогает Ханне облачиться. В закрытой одежде ей явно комфортнее, и Хана обжигает взглядом, с таящейся, запрятанной, почти скрытой в нем благодарностью.

***

Боль опять возвращает диктатора к печальной реальности: доктор уже не ругается, он уныло бормочет что-то об идиотах, идиотах и ещё раз - идиотах, которые хватаются за оголенные провода неприкрытыми руками и оголенной спиной. Хан только успевает заинтересоваться - как можно схватиться за оголенные провода оголенной спиной? - как его прошивает очередной импульс боли. И доктор ругается уже гораздо тише, и писк приборов опять освобождает место воспоминаниям…

***

Весь месяц совместного сосуществования Хана преследует ощущение, что их связь задействована не до конца: чувство пустоты и незавершенности исчезло, он иногда ощущает присутствие Ханны рядом до того, как она себя обнаружит, но любая попытка потянуться к ней разумом, продемонстрировать свои чувства оборачивается провалом: всё, что открывается его внутреннему взору - это глухая стена. Девушка отгораживается от него всеми возможными способами, и он не может её за это винить.

Хан видит, что она его боится - не так, как создателей, но тоже очень (для него, с его обостренным восприятием) ощутимо. Она боится и отгораживается, всеми способами дает понять, что не считает своего соседа другом или даже союзником, а только сожителем, причем - временным.