Еще пара уколов гипошприцем и Нуньен Сингх почти не чувствует боли, слабости, головокружения, только возросшую сухость в горле. Единственное, что немного смазывает такую шикарную картину: действие стимуляторов не продлится вечно.

- Когда опять отойдешь – стучи охране и требуй доктора! – тяжелый взгляд, за которым скрывается… участие? – Если умудришься никого не убить и насмерть не выбесить, то я приду и опять немного тебя подлатаю.

Этот лекарь и в самом деле какой-то необыкновенный: ответил на невысказанную мысль, а значит - думал о том же, подводит итог Хан.

Хану очень хочется поблагодарить этого человека, но наряд уже в дверях, а объясняться в симпатии под слаженный чеканный шаг неприятно, поэтому он просто протягивает доктору руку – после пяти лет одиночества захватчик и диктатор уже второй раз за сутки использует рукопожатие. Доктор, похоже, читает что-то на лице Хана, перестает ухмыляться и крепко жмёт руку в ответ.

***

Пока нынешнего военнопленного ведут пустыми коридорами – по-видимому, служба безопасности позаботилась и о том, чтобы посторонних и непричастных тут не было – он не может удержаться от сравнения: там коридоры были совсем-совсем другими. Не такими светлыми, не такими широкими, не такими вообще.

Хотя тот корпус также принадлежал Федерации и строился, если верить чертежам, по типовому проекту №50-302-бис. Но никакой типовой проект не может включать в себя гнетущую атмосферу, слабоосвещенные коридоры и даже излишне хорошо освещенные лаборатории, большую зеркально-стеклянную камеру - крысиный лабиринт, рассчитанный на одного человека. Вернее, на одну крысу.

Хан постарался отогнать видения прошлого, и пока они шли, это ему удавалось. Однако, помещённый - опять! опять! - в камеру, на сей раз - только с одной прозрачной стеной - он оказался предоставлен сам себе. Смотреть на одинокого сторожа в красной рубашке не хотелось, разглядывать свое отражение - тем более, а во времена вынужденного бездействия сознание само обращается к прошлому…

***

Держащийся на одной злобе – чистой, незамутненной, рафинированной злобе! - Хан переведен в новый комплекс, под надзор особого научно-аналитического отдела. Как говорят поначалу, его задачей станет выработка мер противодействия по отношению к предполагаемым врагам Федерации и “лабораторная работа”.

Что за смысл скрывается за последним выражением, Хан понимает, едва его заселяют: эта комната - камера - предназначена для наблюдения за нестабильным или агрессивным объектом, низкая кровать подразумевает частую слабость того, кто будет на ней лежать, зеркальные стены - отсутствие личного пространства, мягкие углы - упреждение побега любого вида и только чертежный стол в этой обстановке внушает некоторую надежду.

На Хана нацепляют оранжевый - как его раздражает этот цвет! - комбинезон и проводят тесты, тесты, тесты, бесконечные и бесполезные тесты. Впрочем, это только разминка - через неделю на нем пробуют первый из длинной коллекции новоизобретенных ядов. Хан долго не приходит в себя, но выживает. Из выработанных организмом антител местные светила комбинируют противоядие, и Хан осознает, что теперь его роль даже не “крыса для опытов”, а просто “живая пробирка”.

После первого полугода существования в таком режиме - новый яд, разгуливание на краю гибели и бесславное возвращение в мир живых - у Хана состоится вторая встреча с его хозяином.

Маркус бодр, подтянут, здоров и вполне доволен жизнью - это демонстрирует каждый жест, каждая поза, а Хан, в противоположность, не демонстрирует ни довольства, ни здоровья, ни - уж точно! - счастья.

Хан выжидает.

- Я слышал, Джон, - опять эта проклятая кличка! - что ты помог нашим исследователям во многих трудноразрешимых вопросах, - Маркус знает всё о роде той помощи, но предлагает Хану купиться на красивые слова. Очень глупо или крайне наивно. - И твоя жертва во имя народов Федерации не будет забыта! - ещё глупее, а значит - очередная проверка.

Хан усилием воли сдерживает клокочущую ярость - ещё не пришло время платить по счетам:

- Но вы же пришли сюда не рассказывать о народах Федерации?.. - вежливая пауза. О, я послушен, покорен и готов к сотрудничеству, предлагай, Маркус, мне нужно пространство! - Полагаю, что могу быть полезен и в других областях.

А вот тут уже главное не перегнуть палку: Маркус умен и коварен, если пленник начнет поддаваться слишком сильно, его быстро раскусят. Перед Ханом стоит задача: сделать вид, что опыты пагубно сказываются на всем - в том числе и на воле - чтобы адмирал невзначай подкинул новую работу. Нужную адмиралу. Военную. Нужную Хану, на самом-то деле.

Маркус смотрит недоверчиво, старается проникнуть в самую суть человека напротив, но видит по-прежнему только то, что даёт ему увидеть Хан: истощенное тело, надломленную волю, потухший взор и отчаянную надежду, которая держит все это вместе - спасти своих.

Разумеется, вздыхает Хан в настоящем, в тот раз Маркус не купился. Ему нужны были гарантии, поэтому Нуньена Сингха поджидало ещё одно умопомрачительное полугодие, полное беспамятства, боли и новых экспериментов. Однако теперь, изредка, ему подкидывают данные на анализ - разные стратегические задачи, разведданные по расам-соседям, планы дальних форпостов отчетливо нечеловеческой архитектуры. Если Хан дает себе труд задуматься, он даже по деталям построек может воспроизвести предполагаемый облик обитателей. Задачи выполняются тщательно, качественно, но чуть менее красиво, чем это возможно для Хана, чуть менее быстро - ему нужен задел, пространство для маневра.

Впрочем, задел постепенно увеличивается – хозяева не оценивают его работу по достоинству, а бывший и будущий диктатор не упустит шанса развить свое преимущество: заметки становятся чуть менее подробными. Нуньен Сингх умеет скрываться и выжидать.

Хан слышит их разговоры, когда персонал подходит очень близко к звукоизолированной камере, не подаёт виду, но слышит, и чаще всего они говорят, какой он обычный и бесполезный. И это произносят люди, что используют его как простую пробирку! Иногда эти светила наук смеются над ним, особенно - по временам создания очередной сыворотки: прозрачные стены позволяют им любоваться на то, как Хан – до чего же забавно! - в очередной раз почти умирает.

Способов загнать Нуньена Сингха много: растворы то жгут внутренним огнем вены, то разрывают желудок, то заставляют кожу отходить и лопаться – он не устает удивляться разнообразию ощущений и прочности своего организма.

Самый большой зрительский ажиотаж вызвал яд, от которого Хан ослеп – беспомощный, измотанный, он бы и рад ориентироваться в пространстве по памяти и звукам, но в голове шумит сильнее, а где-то под сердцем бьётся страх – если слепота затянется, она не оставит ему шансов. Хан теперь боится только одного – умереть до прыжка, до того, как увидит мертвого Маркуса и живой экипаж. Страх странным образом дисциплинирует: у него ещё есть цель, а при наличии цели – будут и средства. В конечном итоге слепота проходит, а опыт остается: отныне Хан знает, что его не удержит ничто. Тогда-то и появляется воображаемая красно-золотая чешуя – видимая только внутренним взором, но неприступная защита.

Третья встреча с адмиралом проходит в той же комнате, на стенах по сравнению с прошлым разом стало больше зеркал, и Хан, оглядываясь в мириадах отражений, думает, что за это время каждый из них ещё больше усугубил и без того большую разницу: Маркус теперь сияет, как начищенный таз, а сам Хан выглядит из рук вон плохо.

На этот раз Маркус говорит не о Федерации и народах, он говорит о деле:

- Ты доказал, мой дорогой Джон, что не бесполезен! – довольная улыбка, адмирал рад, что вложение окупается, а шантаж – работает. Ошибка на ошибке. – Те задачки, что мы подкидывали тебе, были, разумеется, легкими, тестовыми, - враньё, попытка запугать и обозначить цель недосягаемой, идеальной. Глупо. Хан и есть эта цель. А ещё Хан – пламя и смерть. – А вот теперь я предлагаю настоящий вызов твоему интеллекту!