Да что здесь по-хорошему разглядишь, когда единственный источник света — бесчисленные лампочки, каждая размером не больше ногтя. Они хаотично ползали по стенам, периодически сбиваясь в мерцающие стайки. Вроде как тропических светлячков изображали.

А стулья, стулья! С бархатными подушечками под зад вместо нормальных сидений. У самого Джеймса дома стоял превосходный продавленный диван, с выдвижным ящиком внизу, где томилась непочатая бутылка скотча.

«Тупая ты сука,» — думал Джеймс, слушая неутихающие причитания Эмили. — «Страна, которую ты поносишь, тебя не только приняла, но и сыто накормила. Конечно, легко стать обиженной жизнью, купаясь в цацках и разъезжая по театрам!»

Но это он лишь в мыслях выругался. А вслух решил обстановку не усугублять. Эмили всегда была той ещё королевой драмы. Растяжкой с гранатой, с которой нужна твёрдая рука сапёра.

Судя по горящим в цветке гибискуса часам, пылкий монолог затянулся аж на семнадцать минут, а значит, верёвку Джеймс всё-таки зацепил. Пока ударная волна не раскромсала мозг, следовало переключить внимание многоуважаемой мисс на что-то более беззаботное, расправиться с десертом и, как обычно, галантно откланявшись, удрать прочь.

— Ну-ну, ты опять дала диванного политолога. Давай-ка лучше о духовном поболтаем. Как тебе местная группа «Стеркоры»? Верь или нет, но я половину здешних матов выучил по их песням. Такие метафоры, ммм… — Джеймс на этом месте энергично умял абрикосовый крекер. — А вот клипы их жути нагоняют. Там солистка — карлица, ещё и рыжая, к тому же. Да, у каждого свои страхи — понятное дело, арахнофоб заорёт, если в него бросят паука. Так вот если в меня кинут карлика, помилуйте, я…

— Да что ты мелешь, Джеймзи! — Эмили, увы, в ответ громче стукнула чашкой. — Какие карлики! Шутишь всё, иронизируешь, а сам, гляди, скоро завоешь. Здесь даже твои любимые синие хлопья запрещены!

— Хлопья — не смысл жизни, — хмыкнул Джеймс. — Переживу. Пускай Головецкий не всегда блещет адекватностью, до бананового диктатора ему ой как далеко. А на заскоки госбезопасности я спокойно могу положить болт — лично мне НИЧТО не мешает быть законопослушным гостем страны и не напрягаться по поводу слежки и всяких разных ограничений. Зато люди здесь не сходят с ума по политкорректности и толерантности. Ты не представляешь, как я от этого устал! Не говори того-то — иначе оскорбишь тех-то и тех-то. Целые списки про что шутить можно, а про что ни в коем случае нельзя. Здешний менталитет мне комфортнее — люди не стараются каждому угодить, не прячутся за эвфемизмами, не создают искусственных рамок дозволенного. Так что кончай тут всё демонизировать.

— Ты обыкновенно хамоват и нетерпим, — горько усмехнулась Эмили. — Ясно, почему ты прошёл у них по всем параметрам. Как не выручить беднягу, бежавшего от одичавших свободолюбцев?

Крошки очередного крекера встали поперёк горла, а последние капли из кофейника Эмили полминуты назад вылила в свою чашку. Джеймс наскоро уткнул губы в кулак, подавляя спазмы судорожного кашля.

— Я… бежал от войны, — когда убрал руку, голос звучал хрипло. — Страны, в которой мы выросли, больше нет, и мой дом отныне здесь. Так что хватит, блять, додумывать за других.

Эмили заморгала. Нелепо выпятила нижнюю губу, упёрлась в Джеймса зелёными глазищами, прикидывая, верно, как бы оскорбиться получше.

— Джеймзи, я бы тебя попросила…

— …соблюдать салонный тон, словно мы в сраном «Монологе об искусстве с Мадьен Кобберн»? — смачно надкусил капкейк, сразу измазав рот в черничном джеме. Прожевал и продолжил: — Ах, любезная мисс, вы лишь подтверждаете мои слова. Не терпите прямой грубости, вам ведь по вкусу тонкие светские шпильки. Норовите всем всучить свои скрижали. О, моя святая великомученица! Как говорит мой здешний знакомец, позволь мне самому решать, кого зайкой считать, а кого — сволочью!

— Знакомец? Уж не тот ли нафталиновый профессор?

— Профессор, — кивнул Джеймс. — И отнюдь не на пустом месте — уважаемый друг господина Полищева. Тридцать лет чистой мужской дружбы аж со студенческой скамьи, представляешь? Как он поэтично выразился: «Это был крепкий союз избранников Клио, который не распался даже после моего переезда в столицу…»

— Опять твои глаза смеются, Джеймзи, — Эмили стала смахивать крошки со стола прямо на пол. Видимо, мышке-пылесосу так было удобней подбирать подачки. — Учти, тебя здесь быстро научат следить за языком. Был у нас один сотрудник, изучал фольклор вымирающих народов. Преданно любил своё дело, и когда узнал, сколько денег потратило государство на грядущий Чемпионат, разразился в своём блоге гневной статьёй. Мол, лучше бы эти средства пошли в помощь северным поселенцам, до сих пор спасающимся от холодов оленьими шкурами да барсучьим жиром. Через пару дней вышвырнули его из центра безо всякой жалости. Последнего толкового мужчину, между прочим. Остальные — сплошь хамы. Чашки за ними мыть поручают, от акцента моего кривятся. А недавно вообще дикость случилась. Я пришла на корпоратив в лёгком белом платье, таком, как у Клеопатры. Браслетов тонких понадевала. А новый гендиректор возьми и брякни: «Вот мы тебя и раскусили, Мата Хари!»

— Ещё скажи, исследовал твой лифчик на предмет жучка, — фыркнул Джеймс.

— Ты невозможен! Не перебивай меня, прошу! Если бы этим всё кончилось… Приготовься к добровольно-принудительным пожертвованиям церкви каждый месяц. Ах, абсурд: именуют себя учёными, а религию чтут. Расставили на столах иконки, и не приведи… — здесь Эмили кашлянула в ладонь. — Ты ляпнешь, что атеист.

— Окей, это мы тоже переживём. Хотя, судя по наведённым мной справкам, у нас в коллективе нет особо оголтелых фанатиков. А к адекватным верующим я всегда находил подход. Что говорить — люди слабы. Им нужен кто-то сверху — тот, на кого будут списывать свои неудачи, тот, у кого будут вымаливать снисхождение. Насчёт поборов, конечно, придётся мне призадуматься. Не очень-то хочется вкладываться в очередную освящённую яхту…

На последнем слоге «ту» телефон затрясся в вибрации. Рука немедля сиганула в карман. Подтверждение пришло. Пришло, родимое! Каждая буква, запятая, цифра — подтверждала. И Джеймс понял: пора.

— Прихожане кончают обед молитвой, мы же завершим его пустым спором о религии. Увы, моя дорогая, но я должен срочно собрать все необходимые документы до завтра. У меня такой бардак — и в файлах на планшетке неразбериха, и в ящиках башни вавилонские.

Джеймс не стал целовать ей руку. Довольно светской театральщины — уже в горле от неё першит. Обвязал шарф в три оборота, накинул пальто.

— Джеймзи!

В прихожей стояла Эмили. Её губы с остатками розовой помады сжались в узкую линию. Джеймс в утомлении дёрнул плечами и в последний раз вопросительно поднял брови.

— Чего?

— Ты ещё наплачешься.

========== Свобода неделима ==========

Устроить вздорную пирушку, пока за окнами бродят чумные доктора в пустоглазых птичьих масках. Что может быть лучше?

С похожей мыслью я встретила чемпионат мира по метанию ежей, начавшийся в нашей несчастной Столице. Свистопляска наступила знатная: горят со стен небоскрёбов голографические агитки, восхваляющие нашу сборную метателей и высокопарно твердящие о дружбе народов — разумеется, только тех, кто не бойкотировал чемпионат; болельщики из «дружественных» стран повытаскивали из магазинов и уличных автоматов всю сувенирную символику: тротуары заполнены блестящими упаковками от коллекционных игрушечных ежей; а ещё в избытке припёрлось полицейских кордонов и молодчиков со щитами, чтоб никакая протестующая пакость не испортила праздник спорта.

В кофейне, где я работаю, змеятся очереди за «приуроченными» круглыми пирожными, расписанными ядовитыми сливками под всё тех же ежей. Мой менеджер знал наверняка, как стать гуру маркетинга и как довести меня до бешенства ежедневной уборкой помещения от миндальных крошек-иголок.

Я подметаю пол, поглядывая через окно творение местной Рифеншталь — на светодиодном фасаде стоящего через дорогу бизнес-центра в который раз врубили для всех желающих «Взлёт и падение легенды».