Тогда я могла нелепо кончить распотрошённой в лесной чаще, вместо геройской гибели на баррикадах, но что-то необъяснимое вынудило меня схватится за пыльную и липкую ладонь. Вот так я в прямом смысле запятналась с Эрастом.

Вытащить бедолагу труда не составило — конечности у меня тренированные. Пока он сидел на земле и приходил в себя, наконец удалось его рассмотреть.

А выглядел он жутко — весь этот хищный раскос глаз, грубый горбатый нос, сильно выступающие скулы. Грязные потёки и багровые клетки ссадин по всей физиономии, чернявые патлы с запутавшейся в них трухой.

Тут же я заметила, что рука у меня перемазана в крови, а дрожащий в ознобе Эраст левую ладонь, подобно допотопным полководцам, прячет за полой изгвазданного тренча.

— Что у вас там? — от растерянности прозвучало низко и хрипло.

Лицо у Эраста перекосило, но, растянув в усмешке бледные губы, он демонстративно высунул ладонь и покрутил ей передо мной. От тихого смеха шло перегаром.

За годы в спортзале я насмотрелась и на вывихи, и на открытые переломы. Но здесь просто был оттяпан безымянный палец. Оставшийся пеньком обрубок третьей фаланги сильно кровоточил, заливая рукав. Чуть-чуть выпирала кость. Среднему повезло больше, там только тянулась длинная царапина.

Проникшись перебежавшей дрожью, я резко перенаправила луч фонаря в ноги. Ну, не прекрасно ли: первые часы отщепенства, и зараз ушат жести!

— Ты вообще пацан или баба?

Вдруг спросил Эраст всё с той же шалой усмешкой.

— Я… Я девушка.

Вязко сплюнув, Эраст кое-как перебрался на мшистое бревно и с нездоровым блеском в глазах уставился на меня.

— Да ну? Чем докажешь?

Я окончательно опешила.

— Уважаемый, у вас вообще-то пальца нет.

— Пальца… — Эраст опять поднял руку, капая кровью на штаны, и отрешённо заключил: — Да, пальца нет.

Остатков альтруизма у меня хватило, чтобы расщедриться на полоску эластичного бинта и обезболивающие таблетки. К счастью, пока я рылась в рюкзаке, у Эраста немного просветлело в голове — возиться с ним не было никакой охоты.

Кое-как перетянув ладонь, мой новый знакомец торопливо начал объясняться:

— Платком уже пробовал перевязывать, но его я в яме просрал. Накопали, с-суки. Зато остальное на месте. Надеюсь…

Эраст пошарил по внутренним карманам, вытащил сдохший телефон с расквашенным экраном и несколько карточек. Облегчённо выдохнул.

— Чтобы я без тебя делал, детка.

Долгожданная благодарность на мгновение перебила брезгливость. Я сдержанно улыбнулась в его побитую физию.

Сложно было сказать, сколько ему лет. Может, двадцать три, а может, тридцать два. Бледно-голубые, прямо с изморозью, глаза, блестящие в фонарном свете да вдобавок прищуренные, как у сатиров на древних фресках, совершенно сбивали с толку.

— Слушай, можно с твоего телефона звякнуть? — почти вкрадчиво поинтересовался Эраст, челюсть у него под обезболивающим наконец успокоилась от судороги.

— На предмет чего? — логично, что я напряглась, всё ещё не зная, чего ожидать.

— Другана вызвать надо, чтоб вещички кое-какие организовал и меня подобрал. Заодно в свою больничку заеду.

И я в который раз безрассудно согласилась. То ли от того, что идти мне было некуда, то ли от внезапной потребности в адреналине, то ли от желания разгадать тайну отрубленного пальца.

Уже из-за тренчуги, явно недешёвой, была отметена концепция про бродягу-забулдыгу. Пока мы ожидали его дружка, я осторожно попросила Эраста хоть немного рассказать о себе, заверив, что болтуньей и стукачкой не являюсь.

— Не забивай мозги. Щас за мной прикатят, и пойдёшь баиньки, — снисходительно ответил он.

— А прикинь, я из дома ушла? — терять было нечего, и я выпалила это, осклабившись.

— Родаки не пустили на концерт? — хмыкнул Эраст и, скрипнув зубами, схватился за перевязанную руку.

Протянув ему очередную таблетку, я разоткровенничалась, как клуша случайным попутчикам из яично-потного плацкарта.

Эраст посмеивался. Посмеивался, периодически вытирая проступающую на бинте кровь о мох. Другого ожидать и не стоило, однако, прорезав росистый летний рассвет, события прошедшего дня превратились для меня в отчуждённую массу за точкой невозврата. Умолкнув, я впервые запретила себе вздыхать о былом: о матери, лицее и жиденьких, перехваченных бежевыми резинками хвостиках.

— Какая честь быть спасённым новым вождём революции! — заклокотал Эраст. — Только не клонишь ли ты к тому, что я тебе услугу за услугу должен?

Впервые искренне улыбнувшись, пожала плечами и сорвалась на междометное мычание, представляющее собой нечто среднее между изогнутым «а» и запальным «о».

Через час приехал Эрастов щербатый дружок, и в прокуренном салоне меня долго катали по пригороду, мимо выхолощенных микрорайончиков и тех самых страхолюдских халуп с загаженными газонами.

Адреналин прогретым на мельхиоровой ложке героином вгонял в исступлённо-бессонное состояние, прислонившись к окну, я вслушивалась в исполненный грубых словечек разговор. Пропустив ехидное «ты и в лесных ебенях себе тёлку найдёшь», я наконец получила частичную разгадку личности Эраста.

Замес был в том, что его папаша промышлял некими тёмными делишками. Вчерашним днём, когда батя с сыном «культурно выпивали», Эраст попросился в дело, а батя воспротивился, вспыхнула жуткая ссора. Попытка в назидание изъять у сынка кредитку закончилась членовредительством. Не знаю, к какой весовой категории принадлежал папаша, но ясно было, что истекающий кровью Эраст еле унёс ноги.

Хмельной он не пойми как забрёл к лесу, ухнул в траншею (хорошо хоть, неглубокую и пустую), откуда безуспешно пытался вытащить свою тушу, пока его не нашла крашеная шкетка.

После того, как Эрасту «подравняли косточку» и закатали руку в синий гипс, он, вырубившись от порции мощных анальгетиков, развалился на откинутом заднем сиденье и периодически съезжал к моему плечу. Я в свою очередь жевала любезно принесённый щербатым дружком сандвич, из головы не шла «услуга за услугу». Не это ли есть взаимопомощь? Садиться на Эрастову шею я, конечно, не собиралась, придёт время — расплачусь.

Щербатого же постепенно начала напрягать вся эта ситуация, он растолкал Эраста и велел диктовать новый адрес.

Организовать мне номер в пригородной гостинице труда не составило: на три месяца Эраст оплатил соседние с ним апартаменты под самой крышей небоскрёба. Пронизанные кокосовым освежителем, с лакированной двухспальной кроватью, узким мускатным шкафчиком и примитивным столом с мини-холодильником внизу. Ванная оказалась размером с кладовку в моей бывшей квартире, зато на пластиковой полке рядком были выставлены пузырьки с радужными гелями и две пиалы с сушёными цветами.

— Только не думай, что я тебе проценты натурой отдавать буду, — сразу сказала тогда.

Моя гордость не была ущемлена — я просто воспользовалась положением.

— Да у меня на тебя не встанет, во всяком случае, на трезвую голову, — Эраст вымученно засмеялся и кинул мне ключ-карту. — Считай это благотворительностью.

С того момента наше отщепенство стало общим.

***

Стоит небу очиститься от утренних облаков и дать свободу припекающему солнцу, я надумываю сходить на речку, что в двух километрах отсюда — до назначенного часа успею.

Скоренько переодевшись, я закидываю в драный рюкзак махровое полотенце, бутылку воды с батончиком соевой карамели и, довольная, выхожу из номера.

На этот раз дверь у Эраста нараспашку, а сам он полулежит у косяка с пакетом тающей малины на лице. Молю, не замечай меня. Шагаю к лифту.

— Стоять.

Всё-таки заметил.

Игнорируя, прикладываю палец к значку вызова.

И тут Эраст использует запрещённый приём, позвав меня по имени. Второй или третий раз за всё время.

— Послушай… — голос слабый, но трезвый и смиренно тихий. — Я дам тебе карточку, а ты купишь чудесенку. Пожалуйста. У меня всё кончилось.

Вздыхаю, предчувствуя, что поплавать мне удастся не скоро.