— Я даже названия не знаю, — вяло пытаюсь отмазаться.

— В холодильнике возьми пустую упаковку. Купишь такую же, полную, принесёшь мне, и я тебя не держу. Сам уколы сделаю.

— А тебе не проще сунуть голову в морозильник? — опять раздразниваю, бездумно распустив язык.

— Тогда уж сразу в измельчитель, — Эраст вымученно шепчет, не пытаясь меня обматерить. Похоже, дело реально дрянь.

И я глухо выпаливаю, уколотая то ли жалостью, то ли бременем:

— Хорошо, давай карточку.

— Ты ж не вздумаешь тратить остальные деньги?

Эраст вкладывает мне в ладонь гладкое ребро карты, шершавые пальцы коротко проводят по костяшкам — хмыкаю на это, многозначительно дёрнув лицевой мышцей около носа.

***

— Чем ты раньше увлекалась, детка? Ну, кроме зубрёжки и анархизма, — спросил, когда столкнулись в гостиничном подвальном кафе, пропахшем макаронами и оладьями.

Эраст подсел ко мне, благо, на противоположный диван, а я смотрела, как мерно покачивался суп в его тарелке.

— Акробатикой, — сухо ответила я.

— В цирке выступала, что ли?

— Нет, на лицейских спортивных мероприятиях. В группе поддержки.

— А-а-а, — протянул Эраст. — Это девочки в коротких юбочках?

— Ага. И в декольтированных кофточках. Зрителям охота была между таймами посмотреть на сиськи и задницы. И похрен, сколько мы отрабатывали все эти прыжки, фигуры…

— Подожди, а как с такой внешностью тебя приняли? Просто в твоём случае и глядеть-то не на что.

— За гибкость меня взяли. Наша наставница считала основой всех элементов кошачью грацию. А костюмы закупал директор, он другое хотел выдвинуть на передний план. Какие в нашем лицее девушки «фигуристые». Я тогда сагитировала девчонок бастовать около его кабинета, пока не выдаст нормальную форму. Но мне пригрозили отчислением, и я как-то сразу струхнула…

До сих пор не пойму, почему тогда так заоткровенничала с Эрастом.

— Ой, да подумаешь, зассала разок! Зато твои навыки тебе в койке пригодятся. Знаешь, многие любят женскую растяжку…

На этой фразе мой холодный чай брызнул Эрасту в лицо. Нашла, называется, «товарища по несчастью»!

***

Каждому по его делам, каждому по его преступлениям. Бакунина я не перечитывала уже с месяц, а потому теория начинает расплываться. Но уверенность есть в одном — Эраст не заслуживает обслуги. Ведёт себя, как последняя сволочь, плевавшая на всё, кроме материальных благ. Оставить соседушку страдать и осознавать свои ошибки было бы очень даже правильно, исходя из тех же моральных норм.

Вместо этого я плетусь по жаре до ближайшей аптеки. Скрежечу зубами: «Молодец, ничего не скажешь! Думала, «услугой-за-услугу» дело кончится, и этот алкаш оставит тебя в покое? Как бы ни так! Ты ему слова поперёк сказать не можешь, а ещё с властителями бороться нацелилась!»

От последней мысли я аж спотыкаюсь. Не хватало ещё стать девочкой на побегушках! Причитается теперь с соседушки, раз снова начал эту дребедень, если порывы альтруизма, так взаимные. Раз товарища не перековать, так пусть знает границы своей свободы.

Была у меня голубая мечта: на основе бакунинских трудов написать собственный учебник анархиста — прояснять затуманенные головы, а не заливать туда отупляющую пропаганду. Да только возиться с такими, как Эраст — это ж сдохнуть можно!

***

Он вводит иглу в вену, впрыскивает прозрачную жидкость из шприца и расслабленно выдыхает. «Благодарствую» вместо нормального «спасибо».

— Кайф, — жмурится Эраст. — Можно спокойно вырубиться до завтра. Так что если опять будешь ночью возвращаться, не хлопай дверью, пожалей мою голову.

Эраст стягивает с себя грязные джинсы и заползает под одеяло, слабым движением руки нажимает на экран пульта и занавешивает все окна, кроме двух открытых.

— Не буду, — коротко отвечаю и поворачиваюсь к выходу.

— У вас по средам вроде сраное собрание? — растягивая в зёве слова, Эраст ворочается на водяном матрасе.

Удивительно не то, что он в своём жалком состоянии продолжает ориентироваться во времени, а то, что помнит о моих делах. О которых я как будто бы не распространялась. Но это не обжигает. Игнорирую вопрос.

— Вы, анархисты, странный народ. Хотите того, чего никогда не будет. И вообще, большинству наших мечт не суждено сбыться.

Эраста клонит в сон и на философские тезисы. Поджав губы, я сжимаю ручку двери и произношу для острастки:

— Просто ты конченый человек.

— Поумнеешь — такой же станешь… — вяло отзывается Эраст, накрывая голову подушкой.

========== Отсечь её часть ==========

Если верить втёртой мне байке, когда-то в нашем анархическом кружке предлагали прикидываться фанатами дурацкой франшизы «Пульс». Ну, той хрени, где у модифицированных людей бьётся сердце, только пока они находятся рядом с такими же жертвами эксперимента. На всякий случай некоторые ребятки даже приобрели синие браслеты с изломанной линией сердцебиения, как в тех фильмах. То есть, если бы легавые запалили эти сходки, им бы парировали — «мы всего лишь безобидные гики, смотрим вместе любимую киношку и строим догадки о происхождении «Кардиомы». Но потом кое-кто заявил, что анархисту юлить подобным образом крайне глупо, и после продолжительных остервенелых споров идея этого маскарада сошла на нет.

Наша явочная квартирка затеряна в глубинах спального района. Добравшись до подъезда, я звоню по видеофону и спустя полминуты меня впускают внутрь. Никаких условных знаков, никаких паролей, однако конспирация у нас отлаженная.

Ещё до того, как я попала в ряды анархистов, у членов кружка случались неприятные столкновения с законниками, да и крысы пару раз заводились. Вкусив горький опыт, ребята стали изворотливее и изощрённее в своих действиях. Временами мне даже вспоминался старый фильм про клуб чуваков, сеявших хаос по всей стране. Но, как завещал Беркман, хаос и анархию путать нельзя.

Мой знакомец высовывается из квартиры, лишь когда убеждается, что за мной нет «хвоста».

— А я всё думал, кого это не хватает, — Фил улыбается, разгладив тонкие складки около рта. — Проходи.

Придерживает дверь побитыми очередным механизмом пальцами и пропускает меня вперёд. Об этом парне мне известно немного — чинит машины в мастерской, а в свободное время занимается изобретением антигравитационной подушки. Помню, как на моей первой сходке Фил говорил мне в утешение, что он-де к грязной жизни с детства привык, а у меня только-только руки грубеть начали. Обещал, что скоро найду, как заработать денег, приводил в пример процветающий домашний бизнес нашей булочницы Марты.

Эта чернявенькая вольнодумица раньше преподавала химию в гимназии, а когда её по навету выгнали, ударилась в выпечку и анархизм. Теперь хвастает, что при случае сможет приготовить селитру с серой и периодически балует нас пирожками с острой капустой.

Нрав у Марты тоже такой, с перчинкой. Уже из коридора слышу, как она разъясняет в крайнем неудовольствии:

— Полная чушь! Если постараться, то можно спокойно прожить и без зарубежных поставок. Какая, к чертям, внешняя торговля?! И восточные консерваторы, и западные либералы тотчас введут против нас санкции, похлеще тех, что спровоцировал Головецкий.

Сегодня Марта повязала на голову красную косынку и теперь точно выглядит, как Свобода с картины Делакруа. Только вместо спадающего с груди платья — белый комбинезон на алой молнии. Эффектно и как будто бы символично. То, что надо для диспута об идеальном анархическом государстве. Зря я пропустила самое начало.

— Ты же знаешь, дорогая… Как показывает практика, многие под либеральными шкурами оказываются зажравшимися шовинистскими свиньями, — на полуслове Марту прерывает глубокий голос со злой задоринкой. Голос до мурашек вдоль позвонков.

Я наконец прохожу в комнату, тихо здороваюсь и сажусь на ковёр, поджав под себя ноги. Сегодня собралось человек тридцать, лица, в основном, знакомые, но есть парочка новых. В середине коврового орнамента разложена разная ништяковая еда, выставлены настоечка с самогоночкой в пластиковых литровых бутылках, пахнет травяным сбором чайник.