========== спойлер. Пасха ==========

«я знаю одну песню

летит, не касаясь земли

лето не сожжет её

январь не остудит

хочешь ругай её

хочешь хвали

но не было такой

и не будет»

Нут, сытый, как кот на рыбоконсервном заводе, нежится в странном уравновешивающем чувстве, с которым его отяжелевшие мышцы отекают на кости, прижимаясь к ним, и сладко протяжно вытягиваются. Он уже очень даже готов окунуться в вязкий кисель одуряющей бесцельности, опустошенности, наполненности, пока «космические корабли [что-то там] бороздят»…

Лера, свеженамытый, горячий и душистый, как морозный воздух – с особой, пряной, чуть слышимой чистой сладостью, и влажными волосами, которые через чуть-чуть начнут слегка виться… укладывается, прижимаясь грудью к чужой спине. Разомлевшее существо Нута пружинит:

– Даже не мечтай.

– О чем?

– Мечты – зло. Пустая трата времени.

– Ты про что вообще?

Спрашивает Лера прямо на ухо, и становится сразу ясно. Как в прогнозе погоды.

– Я серьезно.

– Я слышу.

Нуту лень шевелиться, тем более, что Лера тоже – не особо шевелится, а просто вытягивается рядом, обнимая рукой и вплетаясь своими гладкими ногами в ноги, покрытые темными водорослями.

– Есть такая песня.

– И про что?

– «Мы срослись плавниками».

– Как сопки. И поезда по нам ходят.

– Почему поезда?

– Не знаю. «Движенье – жизнь»? Кто-то бы ехал по тебе и такой: «Охереть, вот это вид! Зырь в окно!».

– Да конечно. А по тебе?

– А по мне? «Пивка пора бахнуть. Определенно».

– Не-ет. Кто-то бы засыпал под стук колес над тобой, умиротворенный и успокоенный.

– Ну ёбаный насос. Как эта хуйня из мяты, валерьянки, пустырника и чего-то еще, забыл.

– Нет. Как что-то большое. Что может быть всегда.

========== «завтрак аристократа» ==========

«i wanna be there in the red, red, red morning»

Утром в доме пахнет олашками. Нут уверен: это потому, что Лера обнимал бабулю, обвив ее со спины руками, и, положив голову на плечо, о чем-то прелестно ей щебетал. И она, смеясь, спрашивала:

– Давно это ты стал таким олашечником?

А он такой:

– Угу.

За столом Нут закидывается золотыми вздутыми шариками, которые сегодня намного меньше и еще вкуснее, чем вчера, и это само по себе воспринимается, как чудо. Костя не отстает, макая свои – в сгущенку, а Лера медленно разрывает пористые пшеничные половинки и намазывает одну сливочным маслом, а другую – густым молоком. Нут повторяет маневр, и – о-о-о…

Бабуля одна не ест.

Она, наверное, держит себя в ежовых рукавицах, чтобы быть в форме, потому что таких – бабуль – Нут еще не встречал. Она разом тянет и на английскую королеву (утонченную, женственную, но строгую, с эмоциями, запрятанными так глубоко, что по ее лицу ничего нельзя прочитать, кроме просачивающейся в глаза любви к внукам) и на владелицу ранчо (которая – если что – без лишних слов отдубасит тебе яйца из двустволочки).

– Какая у тебя интересная татуировка.

Отмечает бабуля.

Нут кивает, с трудом проглатывая слишком большой кусок.

– Ты теперь не сможешь работать ни в банке, ни в милиции.

– Ну на то и расчет.

– Это что, единоличный выпад против системы?

– Да не знаю. Но когда из армии пришел, сразу сделал.

– Чтобы не быть, как все?

– Чтобы не стать, как все.

– И в чем же твоя уникальность, милый мальчик?

– Да щас вот и не знаю, пожалуй. Наверное, в наборе хромосом.

– Которые глубоко внутри?

– Да, но там есть какой-то ген, отвечающий за страсть к наскальной мазне. С тех пор еще тянется, как чел в пещере использовал уголёк не по назначению.

Нут смеется, бабуля тоже, Костя продолжает спокойно есть, а Лера слушает, облизывая палец, по которому, как по свечке, потекла вязкая слеза.

– Но в принципе, сейчас бы не сделал. Да.

– Почему?

Спрашивает Лера.

– Повзрослел, блин.

Бабуля:

– В банк потянуло?

Нут гогочет.

========== SOS ==========

«секс-секс-как-это-мило-секс-секс-без-перерыва»

– Может, помочь чем? А то как-то, – предлагает Нут, опираясь плечом о косяк в сарае.

– Помочь? – переспрашивает Костя, притормаживая свой перманентный полет в эмпиреях. – Помочь… Можно. Давай тогда с крыльцом разберемся. Втроем быстрее управимся.

И правда. Втроем с крыльцом они управляются так быстро, что удивляются все. И Костя, и Лера, и бабуля, и сам Нут. И они работали бы куда медленнее, если бы Лера не рябил, как тяжелый солнечный слиток в невзрачных речных камнях и глазах золотоискателя – в старом комбезе на (почти?) голое тело с одной лишь застегивающейся лямкой. Святая простота. Вынимает гвоздь изо рта, что сигарету, и вбивает его в дерево, при этом на руке у него взъеживаются упрямые мышцы, перетекая тугими бугорками… Нут и не знал никогда, что зубцы у пилы такие охуительно интересные, а разлетающиеся белые опилки такие… блядь, какие?

Он до того сосредотачивается на распиливании, что заслуживает комплимент:

– А ты рукастый.

От Кости.

И от Кости же:

– Оставайся еще, мы так всю крышу за день перекроем.

Лестно.

Заманчиво.

Нут смотрит на Леру – тот вскидывает бровки, глазки, губки.

Ну просто – очень – заманчиво.

Слишком.

– Не, я бы рад. Правда. Но не могу.

Не могу.

========== приход ==========

«у меня немного денег

но

если бы они были

я купил бы большой дом

где мы жили бы вдвоем»

Лера:

– Я бы хотел, чтобы у меня было много денег.

Нут:

– И за кой черт тебе много денег?

– Ты мог бы остаться.

– Где? При тебе? Хочешь купить меня в магазине игрушек?

– Хочу, чтобы тебе не нужно было сегодня на работу.

– А-а.

Нут смотрит на него и его сердце готово сначала сжаться, потом расшириться и где-то по середине – лопнуть, раздувшись до размеров, которые невозможно представить, и желаний, которые невозможно осмыслить.

Божественное создание, воплощение чистой Прелести и всех трогательных совершенств (что припрятало Бытие в нём, точно в кармане, потому что без него их так мало на свете) хочет, чтобы ты – смертный, плебей, раб и чернь – остался.