========== идиот ==========

«my new nickname is “you’re idiot”»

Дома Нут подхватывает кота за шкварник, усаживает к себе на колени, чешет его под челюстями, кот принимается тарахтеть.

– А ему не понравилось.

Сообщает Нут морде напротив.

Потом спихивает зверя и достает телефон.

Звонит.

Ноль реакции.

Следующие пять раз – то же самое.

Пишет.

– Не, ну вот че те надо?

– Мне? Ничего совершенно.

– Я симпотный.

– Рад за тебя.

– Бля, возьми трубку!

Не берет.

Ладно.

– Вот скажи, легко пидору найти ёбаря?

– Пидоры ёбарей и в средние века и в монастырях находили, если что.

– Ты когда в последний раз трахался?

– Сегодня вечером?

– Закончим начатое?

– Когда рак на горе обдрочится.

– Да почему? Ты же не баба, блядь.

– А если я в жопу не даю? Ты сам – дашь?

– Да у тебя там все равно, что пальцем.

– Значит, дашь?

– Да сдался мне твой сраный пердак!

– Повзрослей, идиот. Гоняй шкурку. Спи без снов.

Нут откидывает телефон в противоположный угол дивана. Вытягивается, укладывая кота на груди. Тот взмахивает хвостом, потом успокаивается и снова размеренно тарахтит.

– Мда.

Говорит Нут.

Мда.

Думает кот.

========== бантики-домики ==========

«ты далеко

ты дальше

чем небо от земли

и, может быть, напрасно

я жду твоей любви»

Нут вырезает ножом на дереве кривую отметину и заправляет лезвие за косяк. Потом пьет на кухне воду со дна бутылки, шмонает холодильник и выходит из квартиры, недообувшись в стоптанные кеды – пятки над задниками. Звонит в соседнюю дверь. Ему открывает Мариша.

– Здорово. Надеюсь, вы не трахаетесь?

– Кто-то научился пользоваться звонком?

– Кофе есть?

Он разувается, она возвращается на кухню.

– Для тебя – нет.

– Те жалко, да?

– Для тебя – да.

– Вот че я тебе сделал?

– Он еще спрашивает.

Нут садится на стуло-кресло, мягкая кожа потрескалась по краям. Мариша выжимает апельсины, накручивая половинки на пластиковую хуйню, похожую на женскую грудь.

– Да, спрашиваю. А как мне ещё-то узнать?

– Знаешь, что странно… всегда, когда пью красное вино – тебя вспоминаю.

– Почему?

Нут насыпает кофе в турку, ставит на газ, снова садится на стуло-кресло, подхватывает со стола печенье, откусывает.

– Из-за привкуса.

– Кислятины?

– Дубовой бочки.

– Ха. Ха. Все такие остроумные. Просто в яму на колья от вашего остроумия.

– И кто это тебя, такого белого и пушистого, обижает, интересно?

Нут стряхивает крошки от оказавшегося дико сыпучим печенья с футболки. Мариша провожает их взглядом до самого пола.

– Ну же, признавайся, у кого ты опять насрал на коврике?

– Почему мы расстались?

– Почему? Ты серьезно?

– Типа того.

– Ты сказал: всё, детка, че-т не комильфо.

– Так и сказал?

– Слово в слово. И это было настолько не комильфо, что как бы мне на всю жизнь не запомнить.

Она смеется.

– Здорово.

Приветствует всех сонный Стас, заглядывающий в турку.

Нут:

– Это моё.

Стас:

– У.

И уходит в ванную.

– А встречались почему?

– Химия?

– Не, правда, с чего ты вообще на меня повелась?

Мариша дергает плечом.

– Ваще без причины, что ли?

– Тебе не дают, да?

Нут встает и проверяет кофе, чувствуя, как в щеках потеплело.

Переливает в чашку, начавшую уже было пузыриться черную бурду.

Мариша:

– Ха. Ха. Ха. Давно пора.

– Не в первый раз, вообще-то.

– Да, но в первый раз у тебя губки бантиком, бровки домиком.

– Ну че ты пиздишь?

– Да-да. Такая красивая?

– Ну… Не то, чтобы. То есть да, очень. Она просто особенная. Я таких никогда не встречал.

– Боже, сейчас расплачусь.

Мариша подносит к глазам веера пальцев и машет ими, как вывернутыми ресницами, симулируя слезы.

– Ну до чего вы, бабьё, стервозное, это ж трэш!

Нут забирает чашку и идет к своим кедам.

Мариша из кухни.

– Чашку верни. Помытой. И просто скажи ей, что она особенная.

Кому? Чашке?

========== волк-и ==========

«когда призрачный свет

когда свет фонарей

сторожит до зари

мир закрытых дверей

когда мокрым кнутом

дождь

в угоду невежд

гонит улицу прочь

танцевать без одежд

не задерживай взгляд

проходи, чужой

здесь движения скованы тайной одной»

«волк-и уходят в небеса

горят холодные глаза

приказа

верить в чудеса

не поступало»

«ночь нежна»

Всю следующую неделю идет дождь, который кажется единым недельным дождем, а не разными, словно он вообще не планирует прекращаться. Серое небо, лужи (которым некуда деться – во всем городе нет ливневок), вздыбленные крылья воды, когда их разрезают машины, водопады на лобовое стекло, на штаны, брызги, слякоть, всё мокрое, грязное, глянцевое.

Потом дождь резко прекращается. Небо, обессиленное и обезвоженное, бледнеет. Улицы теряют свой блеск, как хрусталь. Светлеет асфальт. Стены. Но дни стоят пасмурные и холодные.

Нут забирается в теплую толстовку и чешет на репу.

Лера делает вид, что ничего вообще не произошло.

Ничего.

Словно кусок их случайной совместности выщелкнули при монтаже, и теперь грустные кадры валяются где-то в ведре? На свалке?

Одет, как монах.

Черная водолазка в облипку, темно-синие свободные джинсы, белые кеды, белые шнурки.

Грязные.

Слава Богу.

А то вечно, как нелюдь, весь чистенький.

Играют короткую часовую программу: половина свое, половина чужое.

Вариант поспокойнее. Для какого-то хмыря – Лериного знакомого – закатывающего пышные вечеринки. Хмырь обещал оставить всю выручку им. Деньги, конечно, не помешают, но ими платишь за отсутствие драйва. Сначала Нут сетовал:

– Скучища, бля. Че это за вечер такой, для тех, кому девяносто?

Но потом втянулся. Тем более, что там не будет барабанной установки, а тащить свою – нет никакого смысла, и можно поискать ритм на тамтаме. Укрывшись под капюшоном, как в резервации (водился за ним такой грешок на репах, когда Нута несло, он отключался от коллектива, словно выпавший штекер, и переставал слышать других, и ему, конечно, выговаривали, закатывали глаза, но не сейчас), он почувствовал тончайший запах и потек за ним, как голодный во тьме, отыскивая его руками, на ощупь, на натянутой коже, точно надеясь оживить существо, которое прежде было глухо, было слепо, а теперь подавало признаки жизни… Нут очнулся, когда все остальные реально стихли. Поднял руки, отпустив свои звуки, и они пропали в тишине, вместе с остальными. Откинул капюшон.