– Разумеется, я здесь, - с ноткой раздражения проговорила Жанна.

– Не думал, что вы согласитесь.

– Отчего же? – тонкие брови её приподнялись.

– Я полагал, что вы с подозрением отнесётесь к предложению Валуа, – задумчиво произнёс он, теребя густую бороду.

– Вовсе нет, – хмыкнула она. – Они ничего не посмеют мне сделать. Даже Валуа не способны на подобное. К тому же, мы нужны им. Католическая партия давит на них с другой стороны, сейчас она не менее опасна, чем протестанты. Мы нужны короне. Так что нам ничего не грозит.

– Не грозит вашему сыну. А вы...

– Полно! Мне тоже. Повторяю, они не посмеют ничего сделать.

Колиньи пожал плечами. В конце концов, обычно она знала, что делает.

На окнах колыхались лёгкие занавески (единственное, что позволила оставить Жанна) из-за того, что форточки были немного приоткрыты. В комнату врывался холодный воздух.

Но Д'Альбре вовсе не было холодно. Мысленно Колиньи сравнил её с ледяной королевой.

– И всё-таки, расскажите мне о всех ваших планах. Я ваш верный слуга и должен знать всё, чтобы в любой момент быть наготове. Поведайте мне не только о политических целях, – вкрадчиво попросил он.

– О чём это вы? Уж не о личных ли?

– Именно.

– Что ж, признаю, они имеются. Всё просто. Кроме того, чтобы добиться для нас свободы, искоренить возможности преследования, я желаю мести. Хочу, чтобы Валуа страдали за всё. Мои братья по вере погибали по их вине. Мой муж предавал меня из-за того, что они обманом переманивали его на свою сторону*. Они преследовали истинную веру, ломали мою жизнь слишком долго, – лицо её искривлялись в дьявольской ухмылке.

– Но не делайте глупостей! Будьте осторожны! – испуганно вскричал Гаспар.

– Не беспокойтесь. У меня есть способы. Мы зажмём их этим браком настолько, что им придётся выполнять любые наши условия.

Если говорить об адмирале, он был человеком старой закалки и новых взглядов. Гугенот до мозга до костей, действительно проникшийся идеями Кальвина, он продвигал учение вперёд и верил в справедливость своих действий. Католицизм он считал пережитками прошлого, конфессией, запачканной, брошенной в грязь. Он не принимал лёгких нравов, хитрости, жестокости и лжи современного мира. Сам он всегда был честен, прямолинеен, до крайности смел. Никогда не скрывал того, что у него на уме, высказывал всё.

Собственно, он не стеснялся выражать свои мысли, как и Жанна. Только она делала это с едкой злостью, из-за крайнего фанатизма, несложившейся личной жизни, изломанной судьбы, некоторой зависти тем, у кого всё было хорошо. Она была женщиной, и где-то в глубине её натуры скрывалась изощрённость и живость. В Колиньи же не скрывалось ничего. Многие восхищались его честностью, хотя, услышав это, Валуа бы назвали его глупым безумцем. И впрямь, при французском дворе он бы вряд ли смог долго выживать. Ему чужды были интриги, а обман только в крайних случаях, когда ему казалось это необходимым. От своего окружения он требовал того же. Любой проступок карался. Уж чего-чего, а жестокости в этой натуре было много.

И те, кто видел в нём лишь пожилого мужчину, с рыжеватыми волосами, мутными маленькими глазками, румяным лицом, простодушного и безобидного, явно ошибались.

Он вёл борьбу уже долгие годы. А войны, как известно, закаляют.

– У вас есть какой-то план? – осведомился Колиньи.

– Всё очень просто. Самый надёжный союзник католической партии – Филипп Испанский. Нам просто нужно их поссорить. Тогда у Валуа не останется путей отступления, держаться они смогут исключительно за нас. Только представьте себе, адмирал, мы однажды сможем сделать Францию протестантской державой! – она произнесла эти слова с убеждением, с огнём в глазах.

Гаспар вздохнул. "Поссорить..." – это уже было похоже на интригу. Но, возможно, сейчас именно тот случай, когда следует пренебречь некоторыми принципами.

К тому же, на этот счёт у него были свои мысли.

– Пожалуй, вы правы, - задумчиво промолвил он. – Мы сможем победить сразу двоих врагов. Помните, что случилось в этом октябре? Филипп Испанский разбил непобедимых турков при Лепанто! Он стал ещё сильнее. Если так будет продолжаться дальше, он вытеснит из Франции всех нас! Ведь он давно уже требует от короля истребления гугенотов. Что если Валуа решат сдаться перед его угрозами? А они могут! В конце концов, им это выгодно. Поэтому нам нельзя на них рассчитывать. Если хотим существовать – надо всё брать в свои руки!

– У нас с вами прекрасный союз, адмирал, – королева победно улыбнулась. – Вместе мы добьёмся многого.

– Пожалуй, Ваше Величество. Итак, у вас есть какие-то соображения?

– Была одна мысль... Что вы думаете про Англию? Нынче, при правлении королевы Елизаветы, там царит англиканство. Англичане оказывали нам много услуг. Почему бы не попросить ещё несколько?

– Хорошо, допустим. Если нам получится договориться с Елизаветой, что мы предложим ей взамен? И чего, в конечном итоге, вы хотите добиться?

– Всё вполне ожидаемо. Я хочу совсем немногого... Всего лишь свержения Валуа, воцарения Кальвинизма во Франции. И уж при таком раскладе мы найдём чем отплатить Англии за помощь.

*Антуан де Бурбон, муж Жанны, то и дело перескакивал от одной партии к другой. Очередной переход на сторону католиков очень отдалил его от жены.

========== Глава 36. Выживает сильнейший ==========

11 апреля 1572 в тронном зале Лувра, в торжественной обстановке был заключён брачный договор. Главные подписи поставили король Франции и королева Наваррская. Наконец всё до конца определилось. Фигуры на шахматной доске были расставлены, вскоре должна была начаться партия. Однако не хватало лишь одной фигуры. Самого жениха.

По словам Жанны, он уже выехал из Наварры и со всей мочи, загоняя коней, мчался в Париж. Двор ждал его с нетерпением.

Наконец долгожданный день настал. Принц въехал в город. Тотчас новость облетела каждый дом, и мысленно все уже начали готовиться к свадьбе. Уж что-что, а праздники парижане любили.

Марго тотчас сообщили о прибытии жениха. Она отреагировала спокойно, даже чересчур. Ни слова не сказав, позволила служанкам облачить себя в модное кремовое платье с широкими буфами, пышными юбками и накрахмаленным стоячим воротником. В выборе наряда она не участвовала, только когда ей предложили красное платье, она решительно его отвергла. Остальное же её не интересовало.

Когда принцесса уже собиралась выходить, в дверь постучали. Прежде чем она успела ответить, на пороге оказался герцог Анжуйский.

– Прости мне мою бесцеремонность.

Жестом девушка велела служанкам удалиться. Когда они ушли, она вопросительно взглянула на брата:

– Тебе что-нибудь нужно?

– Ты такая красивая сегодня, – он проигнорировал её вопрос, протягивая руку и проводя по её щеке.

Красота сестры всегда вызывало у него невольное восхищение. Она казалась ему статуей античной богини, только вот живой блеск в глазах и сотни сменяющихся в них эмоций нарушали эту гармонию, привнося в неё нечто человеческое.

– Не думаю, – пожала плечами принцесса, – совсем себя таковой не чувствую.

– И зря. Ты прекрасна. Только вот... Слишком печальна для той, кто с минуты на минуту познакомится с будущим мужем.

Она отвела взгляд.

Видимо, проницательный принц человек заметил красноту глаз, бледность, искусанные губы.

– Всё в порядке, – подрагивающим голосом сказала Марго, – просто волнуюсь.

– Полно. Тебе даже неинтересно, как он выглядит, твой жених.

– Я видела его последний раз шесть лет назад, он ведь жил при дворе. За это время трудно совсем уж измениться.

– Но всё равно тебе нет до него дела, и мысли твои направлены в совершенно другую сторону.

– Что ж... Ты прав... – вздохнула Маргарита.

– Он того не стоит, – вдруг проговорил Генрике. – На Гизе твоя жизнь не заканчивается. Ты прекрасна, половина двора влюблена в тебя. На твоём пути будет ещё сотня мужчин, все они будут приходить и уходить. Это нормально. И, уж поверь, он не лучший из них. Я уверен, что однажды тебе повезёт найти настоящую любовь.