Молодой человек громко засмеялся и перекинул Марго через себя, вдавливая её в кровать и нависая сверху.

– Генрих... – простонала она. – Тебе нужно идти, уже утро. Ты не сможешь выйти из моих покоев, когда там соберётся огромное количество придворных, от моих фрейлин, до важных господ, ожидающих аудиенции!

– В таком случае, я проведу здесь весь день. Не самая плохая перспектива, – усмехнулся он, целуя её настойчиво и ненасытно.

Она обвила руками его плечи, царапая кожу ногтями.

Как же не хотелось его отпускать! Этот сильный прекрасный мужчина принадлежит ей безраздельно – так почему же она должна прятаться с ним?

Но, как говорится во многих романах, юные любовники обречены на то, чтобы скрываться и жить лишь редкими встречами, когда сердце горит страстью в томительном ожидании.

Они перекатывались по кровати, дарили друг другу рваные поцелуи, пытаясь, как всегда, хоть на секунду отсрочить срок грядущей разлуки. Хотелось украсть у судьбы ещё хотя бы одно мнгновение.

И вдруг, раздался громкий стук в дверь. Молодые люди испуганно оторвались друг от друга и резко обернулись. Маргарита начала судорожно соображать, куда же спрятать герцога. Но из-за двери раздался знакомый голос:

– Генрих, скорее! Это я, Эжен. У меня срочное дело!

Молодые люди поражённо переглянулись. Что могло случиться такого срочного? Однако им было известно, что вряд ли бы Бланше стал беспокоить их по пустякам и вряд ли бы просто так явился в Лувр с утра пораньше.

Генрих начал поспешно собираться, подбирая разбросанную по полу одежду. Закутавшись в простыню, Марго задумчиво за ним наблюдала. Наконец он был одет. Подойдя к принцессе, Гиз нежно поцеловал её.

– Мы скоро увидимся, любовь моя. Обещаю, – промолвил он, покидая её комнату.

Когда герцог ушёл, Маргарита откинулась на подушки. Она впервые задумалась над вопросом, как они будут жить дальше, не могут же такие неопределённые отношения так долго продолжаться. А ещё больше её беспокоил вопрос о том, какие же новости принёс Эжен.

Марго перевернулась на другой бок.

"А что если произошло что-то ужасное? – размышляла она. – "Вдруг матушка о чём-то узнала, ведь Генрих, насколько мне известно, постоянно занимается чем-то связанным с политикой... Ах, как жаль, что мне всегда это было настолько неинтересно, что я не удосужилась узнать! А теперь остаётся только томиться в ожидании и неизвестности..."

Они и впрямь сожалела, что так мало смыслит в делах государства. Что если она могла бы чем-то помочь своему возлюбленному? Мысли её переходили одна к другой, путались в голове.

В это время при дворе мало было людей, которые не знали ситуации в стране, причём, в подробностях. В политику лезли буквально все, на это была мода. Дамы в своих салонах вместо причёсок и украшений нередко излагали мысли по поводу современного общества и войн, смело дискутируя проблемы религиозных противоречий. А мужчины, в свою очередь, неустанно сами разрабатывали какие-то идеи, которые могли бы решить ситуацию в стране. Эти идеи активно обсуждались, все они были абсолютно разные. А король и королева-мать уже устали от доносов о различных вольнодумствах, возникающих при дворе. В последнее время на них попросту стоило закрывать глаза. Утешало то, что все эти люди, которые так рьяно обсуждали политику, были по сути своей балаболами и способны оказывались только на пустую болтовню, на дело же они, благо, были неспособны. Именно поэтому Валуа пока что могли бы не очень сильно опасаться за свой трон. Могли бы, если бы не некоторые амбициозные партии, а точнее, гугеноты и радикальные католики. Вот они-то и мешали монарху с его помощниками спать спокойно.

Такой была общая ситуация при дворе, однако, некоторые люди, при подобных обстоятельствах, умудрились сохранить полнейший нейтралитет и вообще не интересоваться происходящим. В основном, эти личности принадлежали к вечным рабам искусства. Это были поэты, художники, музыканты. Те, кому не было дела в какое время и в каком месте жить, главное, чтобы с ними была муза. Конечно, многие деятели искусства были более чем настроены действовать в рамках всеобщих интересов, то есть моды и политики, но были и "свободные художники". Целыми днями напролёт, забыв об окружающей их толпе, они могли сидеть и обсуждать проблемы мироздания, человеческой натуры. Могли видеть прекрасное и ничего, кроме него. Им не важно было общественное мнение.

Именно такое общество и предпочитала Марго. С этими людьми она чувствовала себя свободно и спокойно. Её другом был Брантом, который описывал её в своих стихах. Ей восхищался Франсуа Клуэ, один за другим рисуя её портреты. В салоне принцессы всегда играла музыка и велись интеллектуальные беседы. По её особому распоряжению здесь запрещено было обсуждать интриги и политику, здесь могло царить только искусство.

Скорее всего, причина всего этого была в том, что Маргарита упорно не хотела видеть в этом мире что-то плохое. Она не хотела касаться грязи, желала лишь жить в своём цветущем мире, упиваясь своей юностью и счастьем. Многие бы сказали, что Маргарита просто зазналась, не желая понимать проблемы своей страны. Некоторые недоброжелатели шептались, что она избалована, делает, что хочет, живёт лишь в угоду себе. Но это было не так. Нельзя обвинять человека в тех пороках, которых у него нет, только лишь потому что он попросту не задумывался об этом. Она действительно не думала и политике, потому что ей было неинтересно. Марго привыкла, что всё происходит только так, как хочет она.

И вот сейчас она глубоко раскаивалась в своей боязни узнать реальность.

От этих тяжких дум её оторвал стук в дверь. Маргарита вскочила и бросилась туда.

"Должно быть, Генрих вернулся!" – радостно подумала она, даже не спросив кто там, позабыв обо всякой осторожности.

Резко распахнув дверь, принцесса нос к носу столкнулась с охнувшей Анриеттой, которая резко отшатнулась, поражённо смотря на неё. В первые секунды Марго даже не поняла, кто перед ней. Однако, через какое-то время она сообразила что к чему и, сконфузившись хихикнула. Подруга оглядывала её с ног до головы так, будто впервые видит.

– Ты настолько рада меня видеть, что выбегаешь навстречу, забыв одеться, или это, пока я была в поместье мужа, при дворе эпоха возрождения успела развиться так, что в моду вошли древнегреческие хитоны, заменив платья? В общем-то, довольно практично, ведь на хитоны требуется гораздо меньше ткани... Даже из простыней можно делать.

Ещё некоторое время посмотрев на девушку, Анриетта громко рассмеялась.

– Прости-прости, – затараторила Марго, – я сейчас. Минутку. Мне нужно одеться.

И она исчезла за ширмой. Вышла Валуа оттуда уже в синем домашнем платье и опустилась на кушетку, напротив подруги, которая уже расположилась в кресле.

– Теперь ты, может, объяснишь мне это эффектное появление? – с хитрым прищуром поинтересовалась молодая женщина.

– Эм... Я... Просто... – Маргарита зарделась, пряча глаза.

И вдруг, взгляд герцогини упал на фиолетовый плащ, лежащий на полу подле кровати. Это Генрих забыл его, когда второпях одевался.

– Ооо... – протянула она. – Кажется, всё понятно. Малышка Валуа выросла.

Собеседница уже не знала, куда деться от смущения. Наконец она произнесла:

– Я надеюсь, ты меня поймёшь.

Неверская внимательно на неё взглянула.

– Да, я всё понимаю. Скажи мне только одно: это он? Гиз?

– Да, – кивнула Марго.

– Что ж... Будь счастлива. Я не буду тебе говорить, насколько это опасно. Всё равно ты меня не послушаешь, ведь когда речь идёт о чувствах, рассудок нем.

Принцесса улыбнулась и бросилась в объятия подруги.

– Мне здесь так тебя не хватало!

Анриетта прижала её к себе, но, при этом, горестно вздохнула.

– К сожалению, дорогая моя, я в Париже ненадолго. Всего три дня. А потом я должна отправляться к своей тётушке, так как она при смерти и непременно хочет меня видеть. Мы с ней были дружны, и именно мне она завещала своё состояние.