Генрике, до этого внимательно её слушающий, несколько секунд просто глядел на мать, а потом порывисто взял её руку, покоившуюся на чайном столике, поднёс к губам и почтительно поцеловал.

– Мама... – прошептал он. – Вы всегда в меня верили, я знаю. Спасибо. Для меня это действительно много значит.

Она почувствовала, что слёзы наворачиваются ей на глаза. Хотелось сказать, как сильно она будет скучать по нему. Но разве можно? Он и так с трудом согласился ехать. Не хватало здесь ещё и её слабости. Нет, нельзя говорить. Говорил только её взгляд, наполненный нежностью и беспомощностью перед будущим.

– Я буду тосковать по вам. Очень сильно, – вздохнул герцог Анжуйский.

– Не забывай писать.

– Обязательно.

Оба на душе ощущали тяжесть и невысказанные слова. Но между ними была такая духовная связь, которая позволяла многое не произносить в слух. В конце концов, это не прощание. У них ещё есть время.

В этот период Генрике как никогда раньше хотелось замедлить смену дней и недель, ведь всё неудержимо близилось к его отъезду. Он пытался протянуть время, но всё меньше находилось к этому причин.

Наконец, нужно было выезжать. К началу декабря герцог со своей свитой должен был оказаться в лотарингском городе Бламонте, откуда, передохнув там некоторое время, он должен был отправиться в Польшу.

И вот, одним утром призвав к себе в кабинет брата, Карл объявил ему, что дата отъезда назначена через три дня. Накануне будет устроен прощальный бал.

Новость эту Анжу принял достаточно спокойно, хотя, при этом, внутри у него всё оборвалось.

Неужели так скоро?

Несколько дней пролетели незаметно. И вот, Генрике уже входил в большой зал, чтобы отметить свой последний вечер в Париже.

Бал, как всегда, пышный. Едва ли можно предположить, что казна уже практически пуста. Разодетые дамы и кавалеры, разносимые на подносах вкусности и вино, громкая музыка, смех и разговоры – ничего нового. Но только сейчас Генрике осознал, насколько всё это любит. И как жить там, где не будет французских придворных балов?

Но никто не догадывался о том, что он чувствовал.

Карл поднимал один за другим кубки "за здоровье моего брата, короля Польши", а Анжу натягивал улыбку и принимал поздравления.

В этот вечер он много танцевал. Со случайными дамами, иногда замечая знакомые лица, некоторые из которых даже что-то для него значили. Но всё это было для него уже не важно.

Принц думал о том, что когда-нибудь вернётся, но вдруг это будет нескоро? А что если сменятся люди, поколения, века? Что если всё это изменится? Что если сейчас всё-таки последний раз?

Однако мы никогда не знаем, что ждёт нас дальше. И нет смысла загадывать, сожалеть о том, чего ещё не произошло.

Бал пролетел для Генрике, как видение, мимолётный сон. Поначалу он думал, что будет в зале до утра, ведь спать в такой день бессмысленно. Чтобы выспаться – целое правление впереди. Но в один миг он вспомнил, что у него есть одно важное дело. Осознание этого и сподвигло герцога уже заполночь объявить о своём отходе ко сну, поскольку он хочет выспаться перед долгой дорогой.

Тотчас все бросились прощаться с ним, поскольку уезжал он рано и многие не сочли бы его отъезд достаточным поводом для того чтобы подняться раньше полудня. Анжу ненавидел долгие прощания, поэтому поспешил покончить с ними в рамках вежливости и с облегчением удалился.

Двору, конечно, жаль было терять принца, но музыка и вино вскоре полностью поглотили все печали.

Генрике же направлялся не в свои комнаты. Путь он держал в покои сестры, которая, как он видел, недавно покинула бальный зал. На прощание ему хотелось увидеть именно её, хотя причина визита была не только в этом.

Тихо постучав, герцог Анжуйский затаился у двери. Вдруг она не одна?

Когда в проёме появилось лицо Жюли, он поспешно осведомился:"У Её Величества нет посетителей, помимо меня?"

Ответ был отрицательным, и камеристка впустила молодого человека, поспешно удаляясь.

Тихими шагами он прошёл из будуара в спальню. Маргарита стояла перед зеркалом спиной к нему. Она была уже лишь в нижнем платье из тонкого батиста жемчужного цвета и в данный момент распускала причёску, доставая шпильки из своих длинных тёмных густых волос.

Услышав, что кто-то вошёл, она резко обернулась.

Лицо её в свете свечей показалось ему напуганным.

– Кто здесь?

– Не стоит бояться, это всего лишь я, – Генрике выступил из темноты туда, где его могло быть лучше видно.

Теперь она удивлялась. Видеть его здесь было странно.

– Зачем ты пришёл?

– У меня есть к тебе дело.

– Говори, в таком случае.

Королева Наваррская отвернулась обратно к зеркалу, продолжая прерванное занятие. Герцог Анжуйский медленно подошёл к ней и встал сзади, смотря на их отражение.

– Это просьба. Надеюсь, ты мне не откажешь, – начал он.

– Смотря в чём она заключается, – пожала плечами она.

– В Варфоломеевскую ночь, я случайно нашёл протестантского мальчика. Его родителей убили и я не знал, что с ним делать. В итоге, мне на какое-то время пришлось оставить его у себя. Но сейчас, когда мне нужно уезжать, я не могу взять его с собой. Кем я его объявлю? Даже для пажа он ещё мал.

– Постой, ты хочешь сказать, что спас гугенотского ребёнка? – Марго была поражена.

– Да, – пожал плечами он. – А что тебя в этом так смущает?

– Нет, ничего, – девушка поспешила скрыть свои эмоции.

Она действительно подобного от него не ожидала. Если уж они решили уничтожать протестантов, зачем же спасать их детей? Но что если это простое, человеческое... Элементарная попытка помочь тому, кто в этом нуждается. Предельно странно.

– Так вот, – продолжал он, – я долго об этом думал и понял, в итоге, что ты – единственный человек, кому я могу довериться и попросить о помощи. Пожалуйста, возьми мальчика к себе.

Маргарита задумалась.

– Это сложно, – промолвила, наконец, она. – Как мне объяснить это? Я женщина, королева, своих детей у меня нет. Кем я назову ребёнка?

– Можешь просто присоединить его к своей свите. Он очень тихий и воспитанный. Я уверен, ты что-нибудь придумаешь. Пожалуйста. Это действительно очень важно!

Ему не пришлось долго её уговаривать. Она быстро согласилась.

– Только, – добавил Генрике, – его следует воспитывать в католической традиции. Он жил в семье протестантов, но он совсем мал. Нужно сделать так, чтобы ничего от гугенота в нём не осталось. Пускай никто не узнает кто он на самом деле. Тогда он сможет выжить при дворе. Если однажды кто-нибудь будет настаивать на том, чтобы ты рассказала откуда он, можешь им соврать, что это мой внебрачный сын, которого я оставил тебе, как своей сестре, на попечение.

Марго вздохнула.

– Как его зовут? – в конце концов, спросила она.

– Гастон. Его зовут Гастон. Фамилию сама придумаешь.

И она согласилась. Они договорились, что мальчика приведут к ней утром.

Весь этот разговор так и вёлся перед зеркалом. Когда они всё обговорили, повисло молчание.

Валуа уже закончила со своей причёской и теперь её волосы свободно спадали по спине. Не выдержав, Анжу прикоснулся к ним. Девушка никак не отреагировала. Его рука скользнула к её плечу, пальцы от него прошлись к шее, касаясь холодной гладкой кожи.

– Как же ты красива, – прошептал он.

Марго молчала, не шевелилась, чувствовала его дыхание у себя на затылке.

– Мне будет не хватать тебя, – продолжал шептать Генрике. – Ну что же ты? Скажи хоть что-нибудь. Ты же знаешь, возможно, мы больше не увидимся.

Она повернулась к нему, всматриваясь в его лицо, так близко предстающее перед ней в тусклом освещении.

– Будь счастлив, – наконец вымолвила королева.

– И это всё?

Что ещё ей оставалось сказать?

Теперь у него будет другая жизнь, ему придётся отпустить эту. И Марго тоже отпустить придётся.

– Прощай, Марго. Королева Марго, – прошептал он.