– Ваш король, на данный момент, здесь, – Генрике кивнул в сторону Карла. – Так что я бы попросил вас уважать Его Величество и его подданных.

– И вас, разумеется, как следующего короля? – не унимался Телиньи.

Какой-то несносный гасконский дворянчик смеет так говорить с принцем крови!

– Да, я являюсь наследником французского престола, пока у моего брата не родился сын, – Анжу нашёл в себе силы ответить достойно и спокойно, – поэтому тоже требую соответствующего к себе обращения. Что касается следующего короля – все мы молим Бога, чтобы мне не пришлось им стать.

– Надеюсь, – хмыкнул собеседник, – что Всевышний услышит ваши молитвы и на этот раз будет более милосерден, поскольку до этого к венценосным особам и прочим высокопоставленным лицам, которые оказывались при дворе, он не очень-то благоволил.

– Его пути неисповедимы.

– Как и умы людей.

В каждой их реплике были какие-то намёки, кажется, ясные всем присутствующим. Эта беседа уже походила на перепалку.

Гиз, не выдержав, вступил в неё.

– А вы, господин де Телиньи, не слишком много на себя берёте, рассуждая о Господе?

– Отнюдь, монсеньор, – молодой человек сохранял невозмутимость, – о Нём всякий имеет право рассуждать. И всякий может к нему обращаться. Будь то богатый или бедный, в храме или на улице, гласно или молча. И Господь обязательно услышит молитвы, если они идут от чистого сердца и не несут лжи.

Генрих отметил в его глазах огонь фанатизма.

– А почему же вы тогда всего пару минут назад говорили о том, что некоторым особам, за которых молятся, всё равно может не повезти?

– На ваш вопрос я уже ответил, говоря про искренность и отсутствие других умыслов. Кстати, к слову о нашем несчастном адмирале. Должно быть, чьи-то молитвы за него были лживы и несли в себе совершенно другой смысл. Например, это могли быть молитвы за упокой. Послушайте, монсеньор, а вы часто ходите в церковь?

Гиз сжал кулак под столом.

Как же он дерзок! Да как он смеет?!

– Достаточно. Как раз вчера с утра я посещал службу, – процедил он.

Если Телиньи так хочет ответа на свой вызов – он его получит.

– Вот как! Весьма похвально. А вы, Ваше Высочество? – зять Колиньи опять повернулся к Анжу.

– Я составлял компанию герцогу, поэтому тоже был там вчера, – свысока смотря на гугенота ответил он.

Генрих бросил быстрый взгляд на принца. Надо же! Зачем он это сказал? В конце концов, ещё вчера его с ними не было, когда они "возносили молитвы за упокой души адмирала", как это метафорично сформулировал Телиньи.

Герцог Анжуйский же осознал, что, какие бы сомнения ещё недавно его не одолевали, он принадлежит этому двору, этим людям. Он с ними заодно. И их преступления будут его преступлениями.

– Какой набожный у вас двор! Право же, я приятно поражён. И вы, Ваше Величество, – он посмотрел в упор на Екатерину, – так же исправно посещаете храм Божий?

– Как же я могла не сопроводить своего сына и герцога? – кивнула она.

– В таком случае, полагаю, и вы, Ваше Величество, – это уже было обращение к Карлу, – вчера учавствовали в этой благочестивой прогулке?

– Нет, – ответила за него королева-мать, – Его Величество не смогли к нам присоединиться, будучи заняты государственными делами.

– Но мы искренне надеемся, что и за него молитвы будут услышаны на небесах. Поверьте, Ваше Величество, каждый из нас молится за вас каждый день!

– Надеюсь, это хорошие молитвы, – заметил Анжу.

В контексте разговора о "молитвах за упокой" заверения Телиньи звучали весьма угрожающе.

– Вы сомневаетесь?

Карл был растерян. Он не слишком понимал, что происходит, но у всех участников беседы были крайне слащавые улыбки и в открытую пылающие ненавистью глаза, так что можно было догадаться, что сейчас происходит словесная баталия, которая, в сложившихся обстоятельствах, вряд ли приведёт к чему-то хорошему.

– Господа, прекратите! – вскричал он, поднимаясь со своего места. – Ваш разговор недостоин таких благородных дворян.

Ларошфуко, подняв на него глаза, изобразил удивление.

– Ваше Величество, – обратился он к королю, – но эти господа просто беседуют на религиозные темы.

Карл предпочёл промолчать. Когда он сел обратно, снова воцарилось молчание.

Анри шёл в достаточно мрачном расположении духа. Он чувствовал, что эти угрозы его единоверцев за ужином так просто не вытерпят. Юноша уже достаточно знал семейство Валуа и их подданных, чтобы понять: оскорблений и угроз они не прощают. Его ума хватало на то чтобы сложить в голове несколько обстоятельств и понять, что за ними следует. Если в адмирала стреляли действительно по приказу кого-то из этой высокочтимой компании (а кому ещё могла быть нужна его смерть), значит, сегодняшние угрозы могли напугать их. Естественно католики понимают, что попытка убийства Колиньи грозит им бунтом. Даже если наняли убийцу не Валуа, в любом случае, это, скорее всего, кто-то из ближайшего их окружения. Вероятно, Гиз. Как бы то не было, гугеноты будут мстить всем. Разумеется, король это понимает. Ему нужно будет предотвратить бунт. А Валуа, судя по произошедшему с его матерью, всегда руководствуются девизом:"Лучшая защита – это нападение".

Из всех этих размышлений Анри заключил, что положение их ужасно. И, что самое худшее, он сам ничего не может с этим сделать.

Когда он подходил к своим покоям, к нему вдруг пришла мысль, что он давно не видел Шарлотту. Должно быть, она беспокоится.

Со дня его свадьбы их отношения развивались весьма стремительно. И вот, молодому королю Наваррскому уже казалось, что он любит эту женщину. Как и всякому беспечно влюблённому юноше она казалась идеальной. Неважно, что она та, кто до этого вступал в беспорядочные связи, чтобы получать информацию нужную Екатерине Медичи. В первую же их ночь Шарлотта сказала, что никогда не передаст королеве-матери ни слова из того, что может ему навредить. Причина к этому заключалась в том, что баронесса была настолько очарована Анри, что поняла – она никогда не сможет его предать. Таким образом он получил заверения взаимности и чувствовал себя счастливейшим человеком на земле, даже невзирая на огромное количество опасностей, которые сейчас над ним нависли.

До приезда в Париж Анри жил совершенно беззаботной жизнью, не сталкиваясь со сложностями. Он был далеко от французского двора, кишащего интригами. В родной Наварре была свобода, бесконечные холмы и леса, простота и добродушие. Поэтому пока что он ещё не успел растерять жизнелюбия, радости и веры в лучшее.

"В конце концов, все горести уходящи", – рассуждал он.

Наконец, дверь покоев Сов, которые располагались прямо над его, была достигнута. Анри постучал. Буквально через пару секунд на пороге возникла молодая женщина, которая тотчас же бросилась ему на шею.

– Ты пришёл! – вскричала она и почему-то заплакала.

Юноша удивлённо прижал её к себе.

– Что с тобой? Почему ты плачешь? – не мог понять он.

Шарлотта отстранилась, испуганно посмотрела по сторонам, а потом резко втянула его в комнату, закрывая дверь на ключ.

Её покои были совсем небольшими. Они состояли из прихожей, спальни и уборной. Здесь было очень мило. Стены, выкрашенные светлой краской, не слишком шикарная, но вполне эстетичная мебель. Комната была обставлена со вкусом. И повсюду располагались вазы с цветами. Баронесса их обожала.

Оказавшись с ним наедине, она начала покрывать его лицо поцелуями, продолжая заливаться слезами.

– Да что такое с тобой случилось? – воскликнул он, отстраняя её от себя и вглядываясь в её лицо.

– Я так боялась за тебя! – пылко ответила она.

В глазах её действительно отражался страх.

– Но отчего?

– Я узнала про то, что случилось с адмиралом. Это ужасно! Его пытались убить! И мне сразу же подумалось, что с тобой могли пожелать сделать тоже самое.

Теперь король Наваррский понял причину её беспокойства, которое сам он совсем не разделял. Анри привлёк Шарлотту к себе и нежно поцеловал, рассчитывая успокоить её этим. Она ответила на поцелуй, но он чувствовал, как губы её трепещут от недавних всхлипываний.