Герцог Анжуйский - его враг, с которым временно нужно примириться, поскольку сейчас они в одной упряжке. Он вообще не планировал присоединяться к ним, но увидев в каком они безвыходном положении, тоже был вынужден принять беспринципность, как норму и прийти сюда. Он Валуа. Значит, пора забыть обо всём хорошем, если оно в нём и было. Однако принц всё ещё надеется найти компромисс, хотя прекрасно видит, что это невозможно. Как глупо.

Королева-мать хотя не показывает этого, но тем не менее напугана. Она сама начала это движение, но боится идти дальше первая. В конце концов, она женщина. А женщины не могут так просто вырвать из души все чувства, как бы они этого не хотели.

Его собственная мать вопросительно смотрит на него. Она бы и сама произнесла. Вот ей точно не грозят угрызения совести. Она безжалостна... Она просто ждет этого шага именно от него. Её взгляд говорит о том, что он может стать полноценным главарём католической Франции, только если сам примет это решение.

И она права, чёрт возьми. Он должен собрать мужество, забыть о человечности и высказать наконец то, что должно. Генрих сам озвучит приговор своей душе. Несмотря на то, что на словах он борется за религию, это слишком явное прикрытие. И ему прекрасно известно, что он будет гореть в аду. Однако это сейчас не важно.

– Значит, убить всех, – его чуть приглушенный, но твердый голос прозвучал в зловещей тишине, повисшей в кабинете флорентийки.

Предложение Генриха было слишком дерзким. Карл пришёл в ужас и сказал, что ни за что этого не сделает. Екатерина заявила, что стоит немного подождать, но если появится угроза, обратиться к идее Гиза. Однако в её лице он разглядел мрачную решимость.

Но нельзя идти напролом так сразу. Нужно запастись терпением. Хотя это вполне ожидаемо, но кто знает, как на самом деле поведут себя гугеноты? Слова, произнесённые герцогом, хотя бы вселили в сознание всех, кто его слышал, мысль о том, что в крайнем случае выход есть.

Маленькое собрание было временно распущенно. Они разошлись, чтобы ждать.

Генрих решил не возвращаться в свой особняк. Сейчас нужно было наблюдать за ситуацией в Лувре и быть готовым ко всему. Если придётся действовать – он должен быть во всеоружии.

Выйдя из той части дворца, в которой находились покои королевы-матери, Гиз направился в сторону лестницы. Он не знал, чем заняться, чтобы хоть на какое-то время отвлечься от тягостного ожидания. Сейчас не было смысла ни о чём думать, но непрошенные мысли всё равно лезли в голову. Он думал о том, что ждёт их дальше. Также он видел, что будущее слишком туманно, но что-то зловещее проглядывало в его завесе. Спустившись по лестнице, герцог вышел в галерею на первом этаже. Она была пустынна, хотя обычно там прогуливались придворные. Должно быть, сейчас все собрались в тронном зале, желая узнать новости, поскольку слухи о произошедшем покушении на адмирала уже распространились. Каждый сейчас гадал, что же всё-таки произошло. Лувр был переполнен взбудораженными людьми.

Подойдя к широко распахнутому окну, Гиз облокотился руками о подоконник. Кажется, стало ещё жарче. А небо приобрело свинцовый оттенок. Всё говорило о том, что скоро будет гроза. В тёмных переливах туч ему виделась угроза. В выжженной траве, которой не смогли помочь даже королевские садовники - не лучшие предзнаменования.

Генрих никогда не верил в приметы, рок, знаки судьбы. Но сейчас нечто неведомое так и нашёптывало ему, что впереди их всех ждут большие несчастья. Какая странная тяжесть на душе. Такой же камень внутри он ощущал, когда близко видел... Смерть?

Гиз почувствовал, что ему становится трудно дышать. Душно было и в помещении, и на улице.

Вдруг послышался звук чьих-то быстрых шагов. Он обернулся. В начале галереи показалась бегущая женская фигура. Это была Марго. Шёлк её светлого платья развевался от того, что она бежала. Тёмные прямые волосы взметались при каждом ее движении. Она была бледна и напугана. Как странно, Маргарита ненавидела белый цвет. Более того, половина Франции всё ещё считала его цветом траура, хотя Екатерина Медичи и поменяла его на чёрный. Так почему же королева Наваррская в белом?

Пока она приближалась, Генрих стоял не в силах сдвинуться с места. Что-то защемило в груди.

Подбежав, девушка тотчас выпалила:

– Скажи мне правду! Это ты?

Он молчал, прекрасно понимая о чём она. Просто не знал, что ей ответить.

Её худые руки схватили его за ткань рукавов, неестественно расширенные глаза заглянули в его лицо.

– Это по твоему приказу было совершено покушение?

– А ты как думаешь? – наконец хрипло ответил он. Гиз предвидел этот разговор.

Она резко отпустила его, отступив на несколько шагов.

– Как ты мог?

– А что тебя удивляет? – он пытался казаться спокойным. В воздухе почувствовалась сырость, солнце скрылось окончательно.

– Это же убийство!

– Он жив.

– Но ты явно рассчитывал на то, что он умрёт!

Генрих не стал рассказывать ей об участии её матери. Пускай считает виновным хотя бы его одного.

– Я же говорил тебе, что собираюсь мстить.

– Но это подло! – Маргарита уже практически кричала.

Благо, здесь никого не было.

– Это месть, – он и сам не понимал, почему тон его такой холодный.

– Месть – это благородное дело, а стрелять из-за угла – это подлость! Я не думала, что ты на это способен. Помнишь, моя мать пыталась отправить твою сестру? Это то же самое! Боже мой! Генрих... ты же не способен на это! - она жила в рыцарских романах, всячески отрицая реальность. А он был прекрасным рыцарем в сияющих доспехах. И она не верила в то, что рыцарь может быть убийцей и злодеем. Генрих только сейчас начал понимать, что тот человек, которого она любит, возможно, отличается от него настоящего. Она раньше прощала ему всё, но тогда это были совершённые им грехи, о которых она узнала лишь на словах, спустя долгое время. А сейчас он в реальной жизни пытался убить человека, которого она знала. И как ей это принять?

Генрих отвернулся к окну, чтобы не видеть этого полного недоверия взгляда.

– Ошибаешься, способен.

Но что в конце концов она хочет? Не желает жить в реальной жизни – никто её не заставляет. Пускай витает в своих облаках. Но он не станет героем её романа. Они были слишком разные, трудно было отрицать этот факт.

И вдруг ему стало обидно. Она столько раз обещала быть с ним рядом, что бы он не сделал, как бы не поступил, и при первых же трудностях обвиняет его... не хочет даже дать себе труда понять.

– Марго, я такой, какой есть. Жестокий человек, способный на убийство. Ты же знала об этом раньше. Сколько можно? Осознай уже это наконец! Я не идеален. Идеальных людей не существует. Я устал пытаться объясняться, казаться тебе лучше... Не ты ли столько раз говорила, что несмотря ни на что поддержишь меня во всём. Думаешь, мне так легко? – он больно сжал её плечи. – Чёрт возьми, убивать – это тяжело, представь себе! Но иногда приходится. Я спасаю страну, в которой ты, между прочим, живёшь. И это мой долг. Мне надоело перед тобой оправдываться! Почему я должен каждый раз ползать на коленях, вымаливать твоё прощение? Я не ангел, не герой, не прекрасный принц! Если тебе нужен такой человек – ты явно влюбилась не в того. Определись уже. Ты любишь меня или образ, который возник в твоих девичьих фантазиях?

Генрих не выдержал. Всю тяжесть, которая его переполняла, он выплеснул на неё.

Маргарита молчала. Она никогда об этом не задумывалась. Просто любила его... Она ещё раз взглянула ему в глаза и увидела там боль. Боль от необходимости принимать страшные решения, действовать бесчувственно, бояться перед лицом будущего.

Этот мир вокруг неё рушился. Падали её золотые замки, обнажая реальность, к которой она была не готова. Каждый раз ей казалось, что она сильная, что со всем справится, но когда возникали непреодолимые трудности, она вновь впадала в отчаяние, ломалась и искала того, кто снова выстроит замки. Генрих всякий раз приходил и клялся ей, что всё наладится, всё будет хорошо. И она начинала верить его словам о том, что происходящее – неправда. А сейчас он не стал отрицать жестокость мира. Не стал говорить, что всё хорошо. Не стал клясться, что будет тем, кем она его вообразила. Марго не знала, что делать. Одно ей было ясно точно - она слабая. И сама не справится. Поэтому просто обняла его, не сдерживая слёз. Как всегда принимала и плакала, потому что не могла иначе.