– Да, конечно.

Она ушла с тяжестью на сердце. Её сын ведёт себя странно, употребляет опиум средь бела дня. Что же с ним случилось? И зачем ей так некстати это беспокойство, когда она должна решать судьбу государства?

Разговор с Гизом прошёл достаточно спокойно, однако с долей настороженности. Екатерина пригласила его в свой кабинет, чтобы обговорить "одно крайне важное дело". Разумеется, он не замедлил появиться. Начала королева с намёков, а продолжила уже прямым изложением своих планов. Как выяснилось, герцог совсем недавно думал о том же самом. Сейчас он не стремился скрыть свои планы, поскольку они заключали хоть временный, но всё же союз, и им не стоило в данный момент скрывать что-то касающееся вопроса, поставленного в этот день.

Они договорились достаточно быстро. Без обиняков заявив друг другу, что Колиньи нужно устранить.

Заговоры составляются бесстрастно, немногословно, потому что всем участникам и так всё ясно.

Екатерина делала это не из личной прихоти, а ради Франции. Генрих шёл на такой поступок ради святой мести за отца, а также, опять же, ради своей страны. Их мотивы были оправданы. Поэтому они сразу же негласно договорились забыть о слове "совесть".

Человеческая жизнь в их политической игре, в конце концов, имела не такую уж большую цену. Человек – лишь набор действий, алгоритм ходов. Это как в шахматах. Когда люди играют, ни один из противников не испытывает чувства вины за то, что убрал с доски очередную фигуру аппонента. Нужно уметь отключать какие-либо чувства.

И несмотря на то, что в душах обоих сейчас пылала ярость, ненависть и нетерпение, руководствовались они не ими, а разумом.

Вдобавок ко всему, их соглашение придавало уверенность, поскольку в этой ситуации они могли рассчитывать друг на друга. Конечно, в обычной жизни доверять было бы величайшей глупостью. Но сейчас у каждого из них были слишком явные мотивы делать то, что они делали.

В глазах Екатерины светилось искреннее стремление защитить Францию, престол, своих детей на нём. Даже какая-то жертвенность, способности пожертвовать собственной человечностью, собственным спасением души.

А в твёрдо сжатых губах лотарингца читалась жажда мести. Медичи нетрудно было разгадать, чего он хочет, поскольку она была прекрасно осведомлена о событиях девятилетней давности.

– Вы хотите отомстить? – напрямую спросила она.

– Да.

Генрих не стал скрывать. Это было уже не нужно. К тому же, он был уверен, что королева всё знает.

– А вы похожи на отца, – зачем-то промолвила она.

Сама не поняла зачем. Просто вдруг увидела знакомые черты.

Гиз посмотрел на неё.

– Вы ведь хорошо знали его?

Екатерина усмехнулась.

– Более чем. Я его ненавидела.

Но в этом её "ненавидела" промелькнуло ещё что-то. Что-то о человеке из прошлом. Об очередном образе, который жив лишь в памяти. Но укоренился там хорошо. Екатерина мало что забывала.

Помнится, в замке Пуасси было очень холодно. Осенние ветра так и норовили прорваться сквозь закрытые ставни. Это оставляло неприятные ощущения.

И очередное собрание, на котором католики и гугеноты так и не смогли договориться было воспринято Екатериной как поражение. А кто виноват? Кто вообще развязал эту войну?

Видит Бог, Екатерина его ненавидит.

Её спальня, толком не обставленная (хотя чего можно ожидать от необустроенного средневекового замка?), наполнена этой ненавистью.

В дрожащих руках Екатерины зажат кинжал, который приставлен к белоснежной шее высокого мужчины с каштановыми волосами и волевыми чертами лица, стоящего напротив. Под сталью можно ощутить биение жилки у него на шее. А он смеётся.

– Я тебя ненавижу, – шипит Медичи.

– Прямо ненавидишь? – не перестаёт хохотать он.

– Я могу тебя убить. И сделаю это прямо сейчас!

– Да неужели?

Проклятье! Какого дьявола ему смешно?

Франсуа де Гиз легко разворачивает её за плечи и валит на кровать, намеренно делая так, чтобы при падении пружины матраса больно впились ей в спину, нависая сверху. Она по-прежнему не отнимает кинжала от его шеи.

– Верю. Ты убьёшь любого, если понадобится, – шепчет он.

Его змеиная улыбка раздражает её. Она целует его губы, надавливает, до крови закусывает, чтобы стереть её.

– Ты дьяволица, Катрин.

Его руки грубые. Ей нравится.

После ночей с ним ей приходится лечить синяки. Они – следы их ненависти.

Екатерина чуть надавливает кинжалом. Видит его кровь.

Он издаёт рык.

И она, наконец, улыбается в ответ.

Он переворачивает её на живот, дёргает за волосы, да так больно, что она вскрикивает.

– Я всегда знал, что королева Франции не отличается хорошими манерами и в постели тоже, – герцог наваливается сверху, от тяжести его тела становится дышать.

– Да ты тоже, я посмотрю, не особенно галантен с дамами.

– Это зависит от дамы.

– Полагаю, с твоей бесстрастной женой ты воистину рыцарь. И поэтому ваши занятия любовью так скучны, что ты успеваешь заснуть.

Её кинжал уже у него в руках. Он резко разрезает им завязки корсета. Проводит кончиком лезвия по обнажённой спине, оставляя совсем лёгкую царапину.

– Откуда тебе знать?

– Будь это не так, ты бы не приходил ко мне.

Королева Франции резко брыкается, отчего он падает рядом, а она, резко перекатившись, оказывается сверху, перехватывая кинжал у него из рук и вспарывая им пуговицы на его дублете.

– Мне нравится приручать диких, – хмыкает Франсуа.

– Таких не приручают, – усмехается она.

Он резко разрывает её нижнюю сорочку, грубо переворачивая женщину, подминая её под себя.

– Поэтому мне и нравится тебя ненавидеть, – страстно шепчет, прежде чем снова поцеловать, ощущая на её губах привкус их перемешавшейся крови.

И сейчас, смотря на Генриха, Екатерина понимала, что они безумно похожи...

Жаль, что Марго слишком нежная, любящая, покорная и ей никогда не узнать, как ненавидят Гизы. Медичи сейчас подумалось, что её дочь очень многое в жизни теряет.

– Что ж, – ухмыльнулся Гиз, – ваша ненависть, мадам, может иметь для разных людей разные последствия.

– О да.

Екатерине на секунду показалось, что он видит её насквозь. Когда они говорили об его отце, он так на неё взглянул... Вдруг, что-нибудь заподозрил?

Помнится, мальчишка с самого детства был очень догадлив.

Хотя разве это важно? Прошлое останется в прошлом.

Однако королева вдруг ощутила непонятную радость, оттого что Франсуа будет отмщён. В конце концов, ненавидела его Она. Так какое право имел Колиньи убивать его?

Екатерина подошла к Генриху вплотную и коснулась его щеки кончиками пальцев. Кожа была гладкой. Всё-таки он ещё совсем молод, а его пылкая решительность безрассудна.

Гиз не был похож на её детей. Они никогда не шли напролом, отбросив все доводы рассудка. Он же на её памяти никогда не плёл сложные интриги, хотя точно можно было сказать, что герцог умён. Он предпочитал действовать силой. При французском дворе никто не был благороден. Но Генрих, надо отдать ему должное, был наиболее честен. Он обычно не скрывал своих целей.

Гиз не проявил никаких эмоций, даже не выдал своего удивления, вызванного этим жестом королевы. Эту женщину он считал достаточно жестоким человеком, однако признавал то, что она умна, является неплохим политиком. Генрих умел признавать чужой авторитет.

Екатерина усмехнулась, смотря в серые глаза, в которых сейчас виднелась лишь невозмутимость. Его отец тоже не демонстрировал эмоций. Только в постели становился страстным, пылким, безудержным. Надо же, каким разным может быть человек!

Интересно, а с Генрихом де Гизом так же? Он тоже меняет маски, одну блистательнее другой?

Медичи задумчиво скользнула рукой по его плечу и предплечью. Даже под тканью одеяний ощущались накачанные мышцы, крепкое молодое тело.

Всё-таки Марго можно понять. Герцог красив, силён. А дочь чем-то всё же похожа на Екатерину. Как известно, дурная кровь передаётся больше всего.