Она взглянула как-то затравленно.

– При чём тут он?

– Полно. Вы же о нём говорите.

Маргарита опустила глаза. Наваррец подошёл и коснулся её руки.

– Я вижу, вас что-то гложет. Расскажите мне всё. Я уверен, что, даже если герцог был бы против, это для его же блага, в том числе. В конце концов, он ведь такой счастливец!

Анри знал про них. А разве Марго скрывала? Ему стало известно всё ещё до их свадьбы. А весь двор знал и говорил об этом уже много месяцев. Он слышал слухи, он видел их, когда они стояли рядом. Сколько бы они не делали вид, что ничего нет, нетрудно было разглядеть, что между ними. А уж тем более это было видно наблюдательному беарнцу. И он не осуждал. Марго может любить кого хочет. И даже неважно, что её избранник – глава вражеской партии. В конце концов, как бы то ни было, она сама по ту сторону баррикад от Анри. Они договорились о дружбе, и он знал, коснись что – она бы не предала, не пошла против него. Но и против своих она ради него не пойдёт. Валуа не должна, став его женой, отрекаться от всей своей жизни.

– Вы всё знаете... Про нас... Верно? – уточнила Маргарита.

– Знаю. Вы же помните, ваша камеристка однажды всё мне рассказала. И я спокойно это принимаю.

Марго почувствовала, как входит в воду. Камни миновали. Но осталось долгое погружение, а потом... А что потом?

– Я рада. Анри... Вы хороший человек. И я хочу, чтобы мы были друзьями.

– Мы и есть друзья.

– Именно поэтому мне и понадобилось поговорить с вами. Вы в опасности. Позвольте мне не углубляться в подробности, поскольку, рассказывая вам всё это, я предаю человека, которого люблю, – она тараторила, будто боясь, что в следующую секунду что-то заставить её прерваться или передумать. – Но молчать я не могу, поскольку, тем самым, предам вас. Поэтому я лишь скажу, что над вами нависла угроза. Вы не играете пока что в политические игры, предоставив это другим, как я вижу, но вы всё равно фигура на шахматной доске, как и все мы, – теперь Маргарита стала говорить медленно, опустив взгляд на кончик туфельки, выглядывающий изипод платья, который сейчас чертил линию, переходящую от чёрной плитки к белой и обратно. – Генрих будет продолжать играть партию и, если вы встаните у него на пути, он будет воспринимать вас, как фигуру противника. У него есть цель. И это не вы. Но вы на пути, поэтому его ходы – угроза и для вас. Просто будьте осторожнее. Не говорите никому, не пытайтесь уберечь кого-то ещё. Просто спасите себя, не рискуйте. Боже мой... – она закрыла лицо руками. – Я и так слишком много сказала!

Анри был поражён. Конечно, они договорились о дружбе. Но подобной преданности он не ожидал. Ясно было, что Гиз что-то замышляет. И это может навредить ему, Анри. И Маргарита, даже вопреки тому что любит герцога, всё же предупредила его.

– Я не знаю, чем выразить свою благодарность вам, – промолвил он, сжимая её пальцы в своих. – Но, ради всего святого, зачем вы это делаете? Неужели только из-за дружеских чувств ко мне?

Марго высвободила пальцы и грустно усмехнулась.

– Ну вот... Теперь вы романтизируете мой образ. Но во мне течёт кровь Валуа и Медичи. Нет, дорогой Анри, всё не так идеалистично. Я делаю это не только для вас. Честно говоря, я безумно боюсь за Генриха. Вдруг он натворит глупостей! Понимаете, я хотела бы спасти и его, и вас.

Он кивнул.

– Спасибо за честность. И я обещаю вам ничего не предпринимать против него и не рисковать собой.

Марго подняла на него благодарный взгляд.

– И ещё, – улыбнулся юноша, – я вижу, вас мучает совесть. Но вы его не предали. Я не так часто вижу женщин, которые способны пытаться защитить своих возлюбленных. Не могу ещё раз не повторить, что он редкостный счастливчик!

И у королевы Наваррской на душе стало легче. Начиная этот разговор, она мучалась. Боялась, что сейчас Анри станет истинным представителем своего клана, тотчас доложит всем, что Гиз что-то замышляет. Но по словам мужа она поняла, что он будет молчать. Эта информация не та, которой можно поделиться своими, хоть это и могло бы им помочь. В ответ на услугу Марго он останется верен данному ей слову.

Она сама не знала, что собирается предпринимать Генрих, но чувствовала, что он усиленно о чём-то размышляет. Недаром он недавно рассказал ей свою историю. Значит, время пришло. Значит, скоро Гиз перейдёт к действиям. И этого ей не изменить. К тому же, она обещала быть рядом, что бы он не делал. Но ей хотелось хоть как-то оградить его от опасностей, которые будут его подстерегать. А так же огородить от них и Анри. По крайней мере, стоит надеяться, что теперь они ничего не сделают друг другу.

Её Высочество, вдовствующая герцогиня де Гиз... Или же герцогиня Немурская... А может, Анна д'Эсте?

Мысли путались в голове у Генриха. Как же называть её? Каким из этих многочисленных титулов? И разве это важно?

Важно, что не просто "мама".

А хотелось бы.

Отношения Генриха с матерью были сложными. Она была гордой, властной, достаточно холодной женщиной, которая всегда скрывала свои истинные чувства, не позволяла эмоциям хоть изредка вырваться наружу, но, при этом, когда она бралась за какое-то дело – во всех её действиях проглядывалась страсть.

Будучи ребёнком, Гиз не получал от неё ласки. Она всегда говорила с ним, скорее, как со взрослым, относилась к нему, как к наследнику.

Отец делал то же самое, но почему-то это воспринималось иначе. Он вызывал восторг. А она – долю испуга.

Анна увлекалась многими вещами и им отдавалась куда больше, чем людям.

Но раскол между ней и сыном произошёл, когда она вышла замуж второй раз и, кажется, совсем не переживала по поводу своего вдовства или же по поводу того, что нового мужа она вряд ли любила. Генрих вообще точно не был уверен, что она способна любить.

Анна была чем-то похожа на Екатерину Медичи, но если та, даже при внешней холодности, готова была на всё ради своих детей, становилась разъярённой тигрицей, когда что-нибудь им угрожало, и готова была защищать их, не жалея собственных сил, слёз, боли и даже жизни, то Генрих ни разу не видел, чтобы его мать сделала что-нибудь не ради собственных интересов. Почему-то когда его сестра, будучи ещё практически ребёнком, отдалась чуть ли не первому встречному, завернувшему в их владения, а её сын, сам ещё не совсем взрослый, убил его, будучи в состоянии неконтролируемой ярости, она даже не пожелала участвовать в происходящем. Когда Мари через несколько лет страдала, выходила замуж за нелюбимого человека, пыталась свести счёты с жизнью, теряла ребёнка, её мать не удосужилась хотя бы поддержать её. А давным-давно, в то время как Генрих в тринадцать лет стал главным в семействе Гизов, после того как отец умер у него на глазах, она попросту поспешно вышла замуж второй раз, даже не спрашивая у сына, что он думает на этот счёт.

А вот вспомнить, что она сделала хорошего на его памяти, Гиз, увы, не мог.

Однако он никогда не высказывал ей всё это, просто старался как можно реже с ней встречаться. Единство в семье, хотя бы внешнее, – это главное. Это их сила. А на плечах герцога слишком большая ответственность, чтобы этим пренебрегать.

Поэтому сейчас, когда ему сообщили, что его мать вдруг появилась у ворот Лувра, он взял себя в руки и тотчас начал собираться ехать из своего особняка во дворец, чтобы там с ней встретиться.

Такие неожиданные приезды были вполне в её духе.

И то, что она приехала не в дом сына, а в Лувр, тоже было ожидаемо. Анна д'Эсте всегда там, где интриги, богатство, связи, ложь и множество её знакомых. К тому же, помнится, раньше она была весьма близка к Екатерине Медичи.

Какой прок ей селиться в отдельном особняке, когда можно занять гостевые комнаты в Лувре, чтобы все дни и ночи напролёт плести свои козни прямо в основном месте действия?

Она всегда всё просчитывала и занимала самую выгодную позицию.

Выйдя на улицу, Генрих поднял голову и посмотрел на пронзительно голубое небо.