Пока я добирался до центрального кольца, пока доехал до «Шоссе Энтузиастов», а затем до «Авиамоторной», времени прошло уже больше часа.
— Послушайте, товарищ начальник, — на входе в здание следственного изолятора стоял тот самый молодой охранник, который обнаружил тело Сергея. Пришедший в себя после обморока, он выглядел уже значительно лучше: бледность и дрожь в руках куда-то испарились, но он все же был чем-то напуган. — Нас не будут опрашивать об этом случае?
— Нет, — успокоил я его. — Рязанов все знает. Я только что от него. Камера Шевченко пуста? — «вертухай» кивнул и ответил:
— Его недавно из морга привезли. Наумов с другими ребятами закопал его на нашем кладбище.
Еще одна хорошая новость за весь день… Так ему и надо, насильнику и садисту! Даже после смерти остался в тюрьме. Как в США: там сажают на сто лет и даже больше! Российским судам надо бы перенять такую практику и применять ее в исключительных случаях…
После короткой беседы с охранником я вернулся к себе в кабинет и невольно задумался о том, что мне сказал Виталий Дмитриевич. Почему он грозился уволить меня? Этот случай не идет ни в какое сравнение с тем, который произошел три года назад.
Да, я в последнее время часто думаю об этом. Смерть той троицы плотно засела у меня в мозгу и не уходит оттуда. Март две тысячи четырнадцатого года стал для всех наших сотрудников довольно напряженным. Я вспомнил, как по просьбе бывшего начальника сказал всем, чтобы они поддержали его бредовую версию о причине расстрела Лиановского и тех двоих. Вадим и сам не отрицал, что придумал не самую удачную отмазку. Он тогда сказал так:
— Что за идиотская версия? Никто этому не поверит.
Сказал он это себе под нос, но я расслышал эту фразу и сначала не придал ей значения. Я тогда не знал, что на самом деле означают его слова…
Но это неважно. Я говорю об этом только потому, что мне хочется сравнить прошлое с настоящим. Моя вина гораздо меньше, чем у Вадима. Я никого не убил, и ни за что на свете не пойду на такой поступок. А Рязанов отчитал меня как мальчишку. С моей-то стороны было довольно по-детски идти раскаиваться в своей ошибке к вышестоящему лицу. Так что Виталий Дмитриевич, может быть, и правильно поступил со мной, как с маленьким мальчиком…
Где-то в 18.30 я вернулся домой и думать об этом больше не стал. Ответ на мой недавний вопрос лежал на поверхности, и его мне дал сам начальник ФСИН: всему причиной деньги и связи. Денег у меня нет, и поэтому очевидно, что я вряд ли бы смог откупиться от наказания за свою промашку.
========== Нежданная исповедь ==========
Иногда мне начинает казаться, что я до такой степени погружаюсь в работу, что еще чуть-чуть — и я сойду с ума. Особенно это проявилось после того, как я вместе с охранником обнаружил в петле Сергея. Это зрелище я не забуду никогда, и оно будет мне сниться в кошмарах… Он, весь исхудавший после своей голодовки, висит под потолком с посиневшим лицом, у двери лежит без сознания молоденький охранник… Короче, жуткая картина.
Ночью я долго думал о том, почему он это сделал. Хоть он и оказался редкостной тварью, но мне даже стало жаль его. Все-таки вместе учились и нормально общались… Замкнутый он был, но иногда его тянуло поговорить.
Однако моя жалость к нему быстро испарилась — что я, из ума выжил? Как можно сочувствовать такому человеку? Не считал девушек за людей, избивал неизвестно за что мальчишку моложе его на десять лет (получается, в то время Смолин учился только в первом-втором классе…). Так всю ночь во мне боролись два чувства — жалость к погибшему и здравый смысл. Победило второе.
А утром я почему-то проснулся на полчаса раньше, чем обычно, и решил прогуляться. Валет еще спал; я насыпал корм в его миску и, одевшись, вышел из дома.
Я прошел почти по всему району, но не успел я добраться до здания своего СИЗО, как увидел проходивших мимо Раису и Маликова, которые о чем-то разговаривали. В груди словно что-то перевернулось, от волнения к лицу прилила кровь. Господи, как же давно я ее не видел, мою дорогую и любимую красавицу… С того самого дня, как забрел в наш парк возле Екатерининского дворца. Стараясь ничем себя не выдать, я потихоньку пошел за ними и по дороге слышал весь их разговор.
— Рая, зачем тебе это? Неужели ты больше не любишь меня? — Маликов явно нервничал и боялся утвердительного ответа со стороны жены.
— Ты сам знаешь, Володя, что нам с тобой не по пути, — спокойно заявила Раиса. — Скажи мне, пожалуйста, если бы со мной что-то случилось, стал бы ты меня спасать?
Маликов закивал, но ее это абсолютно не тронуло: она лишь недоверчиво усмехнулась и покачала головой.
— Что же ты своих родителей, детей и первую жену не спас из лап жестокого убийцы?
— То дело вышло из-под контроля… Я не думал, что все так получится… — стал оправдываться Маликов. Раиса презрительно посмотрела на него и — я не ожидал от нее, умной и утонченной девушки, такого поступка — ударила его по лицу. Владимир не стал материться или кричать на нее, а опустил виноватый взгляд в землю.
— «Не думал»! — передразнила мужа Раиса. — Как ты мог не подумать о самых близких тебе людях? Почему ты мне об этом не сказал раньше, в тот день, когда со мной познакомился? Почему не показал мне предсмертную записку Новицкого?! Знаешь ли ты, что сломал ему всю жизнь из-за своего слабого характера? Он рассказывал нам с тобой в Ницце, что они пережили с Алексеем Дмитриевичем по твоей вине! И, между прочим, на его счету уже восемь убийств!
— Я знаю, — тихо сказал Маликов. — Читал его записку; она всегда со мной. Вот, — он вытащил из кармана сложенный вчетверо и уже немного выцветший лист бумаги и отдал жене. — Рая, неужели ты думаешь, что я бы не убил Лиановского? Я был готов убить его сам, но Вадим меня опередил…
— Если бы ты, как последний трус, не сбежал в столицу, а стал бы искать убийцу твоей семьи, то не пострадали бы невинные люди! — да… столько горя свалилось на всех, кто был связан с этой историей: Павлов убит ФСБшниками, его любимая девушка наверняка ужасно страдала, сам Вадим покончил с собой, Анастасия, любившая его всем сердцем, тоже мучилась… Алексея едва не убили изуверским способом… Как-то он там сейчас поживает?
Они дошли до нашего районного ЗАГСа; я понял, что они идут разводиться. Заходить в здание следом за ними я не решился. Взглянул на экран мобильного — по времени мне пора было уже быть в своем кабинете, но мне было все равно. Пусть Наумов снова читает мне мораль по поводу моих пропусков работы — мне наплевать… А я хочу выяснить, чем кончится дело.
Скоро Маликов с Раисой вышли. Я насторожился: что сейчас будет? А ничего особенного и не случилось — Раиса ушла, даже не взглянув на бывшего мужа, а тот остался стоять как вкопанный и только что-то бормотал себе под нос.
— Ну что, понимаешь теперь, что надо было защитить свою семью? — так обратился я к нему, не в силах скрыть ненависть. Ну почему такая замечательная девушка досталась этому человеку?
— Да понимаю… Какой же я был дурак, что пришел к Вадиму одиннадцать лет назад с такой просьбой… — Маликов сел на скамейку и обхватил голову руками. — Но я же не знал, что он примет мои слова так близко к сердцу… Все потерял: и работу, и жену, и даже смысл жизни.
— И что теперь будешь делать?
— Куда мне деваться? Остается лишь одно — смерть. Знаете, Александр Иванович, я не всегда был таким: были на моем счету раскрытия многих преступлений, я рисковал жизнью ради людей, а теперь… во что я превратился?
— В спецназе, что ли, служил? — поинтересовался я, чтобы только поддержать разговор.
— Нет, в прокуратуре. Да, впрочем, какое это имеет значение? Я уже не прокурор и не следователь, а так — никчемный человек…
Я знал из дневника Вадима, что Маликов служил в прокуратуре. Но не думал, что наши прокуроры рискуют жизнью, чтобы раскрыть какое-либо дело; мне казалось, что они просто сидят в своих кабинетах и контролируют работу Следственного комитета. Не могу представить себе Куликова или Евдокимова в роли бравого спасателя… ну, не такие они люди! Второй-то вроде нормальный мужик, но первого я искренне возненавидел. Спасибо, что этот Леонид Иванович не присутствовал на субботнем заседании, а то не знаю, чем бы оно кончилось… А Евдокимов… если бы я сам не испортил с ним отношения, то, может быть, мы смогли бы неплохо общаться в дальнейшем. Это я сейчас сожалею о том, что тогда нагрубил почти всем сотрудникам нашей прокуратуры, а в тот день меня так рассердил вопрос Куликова, что я не мог сдерживать эмоции.
