А Маликов говорит так, как будто уже окончательно решил умереть и не ощущает себя живым человеком. На мгновение мне захотелось утешить его, сказать что-нибудь хорошее, но я выбросил из головы эту мысль. А он почему-то начал рассказывать мне всю свою жизнь:

— Я любил Аню. Она была еще студенткой, когда я женился на ней. Отца с матерью обожал, и в своих девочках души не чаял. Мы были счастливы: любовь, гармония — все это было. Но я даже не мог догадаться, что сделает этот проклятый Лиановский. Не думал, что у него хватит наглости убить Лизу и Свету… Однако он это сделал, и рука не дрогнула. Я поехал в Москву, чтобы немного развеяться. Устроился в другую прокуратуру, и работа затянула. Сначала я от души помогал посетителям, но потом понял, что от этого никакой пользы не будет. Например, Лиановского столько раз сажали, а он все время сбегал и наводил ужас на наше Подмосковье… Я перестал брать себе дела и занимался только бумажной работой. Да, признаюсь, не ладил с коллегами, носил маску холодного и злого человека — они оскорбляли меня за моей спиной: «змей подколодный» и другие клички доносились до меня, но я старался не обращать на это внимания. Дома я искал в Интернете статьи о Лиановском, пытаясь понять, где он. Три года назад узнал о том, что его посадили на двадцать лет, и обрадовался: наконец-то эта сволочь получила по заслугам! Правда, его тогда еще не отправили в колонию, а поместили сюда. Начальником следственного изолятора тогда был Вадим — он бы не отпустил на свободу отъявленного преступника, если бы даже ему предложили взятку. Он был не таким человеком, царство ему небесное… — Маликов перекрестился и продолжал рассказывать: — В тот день, когда у меня был день рождения, я приехал к Вадиму на работу, чтобы отметить. Мы устроили небольшую пьянку, и на ней он рассказал мне, что убил Лиановского через день, как он попал в его СИЗО… Этот наглый, жестокий рецидивист даже перед смертью не раскаивался в том, что совершил! Думаете, мне было приятно это слышать? С одной стороны, да, а с другой — нет. Зачем же вы так строго судите меня, Александр Иванович? Я вам повторяю, что я любил родителей, Аню и моих дорогих девочек… Почти каждый день, и в холод, и в дождь, и в жару, ходил на кладбище и носил красные розы на их могилу… Но влюбился в Раю. Я не хотел ей рассказывать о том, что когда-то давно у меня была семья, и я из-за своего идиотизма лишился ее… Она бы поняла это столь же превратно, как и вы. Да, впрочем, она и так уже все поняла; ведь она умна… Теперь у меня одно желание: пусть она будет счастлива. Я не смог сделать ее счастливой, так пусть она найдет того человека, который сможет, — он опустил голову на руки и заплакал. Мне стало как-то не по себе.

— Владимир Анатольевич, да я же… Простите меня, пожалуйста… — сбивчиво заговорил я. — Я был неправ по отношению к вам и признаю это.

— Да ладно… — отмахнулся от меня мой собеседник. — Каждый судит, как умеет. Правда, никто не знал о моей трагедии. Люди большей частью равнодушны к страданиям других. Знаете Леонида Ивановича Куликова?

Я кивнул. Как же не знать-то… Мое с ним знакомство закончилось весьма плачевно.

— И каким он вам показался?

— Любопытный мужик и к тому же нахальный. Допрашивал меня о смерти Вадима с такой наглостью, что я едва не обматерил его.

— Знакомо… Он и меня в первый день расспрашивал о жизни. Спросил о семье, и я с трудом сдержал слезы. Конечно, я прикинулся надменным и ничего ему не ответил. А он презрительно усмехнулся, и потом они с Евдокимовым долго это обсуждали. Эх, знали бы они, что я в тот момент чувствовал…

— Бывают такие люди. Но не все.

— Девяносто процентов. Я убедился в этом, Александр Иванович.

Ну, это его личное мнение. А вот я с ним немного не согласен — не девяносто процентов неприятных людей в нашей стране, а больше. Я всегда так считал, но сейчас еще сильнее уверился в этом. Особенно после расследования: вспомнить хотя бы Лукьянова (ради двадцати пяти тысяч рублей закрыл глаза на то, что его коллега несправедливо осужден…) или начальника Басманного отдела, с которым я так и не поговорил, но из рассказов Алексея и Максима составил о нем довольно однозначное впечатление. Да, впрочем, чего об этом говорить?

— Вы вернетесь в церковь? — спросил я Маликова уже почти дружелюбно.

— Зачем? Молитвы мне не помогают, совесть замучила… Надоело жить, понимаете?

— Самоубийство — не лучший выход из положения, — философски заметил я; и он со мной согласился:

— Это верно. Я хочу пойти в армию: ведь сейчас же война в Сирии. Меня все — Сергей Павлович, Вадим, Рая, и даже вы сами, считали слабохарактерным, так хоть умру по-геройски.

Я хотел было сказать ему, что Сергей как раз очень ценил его (по крайней мере, до того момента, когда Вадима арестовали и бросили в наш районный отдел полиции), но почему-то промолчал. Маликов встал со скамейки и быстро ушел, даже не попрощавшись со мной. Я увидел лишь его спину в черном костюме, когда он свернул за угол — так он спешил скрыться от меня…

Не ожидал от него последней фразы. Честное слово, никогда не предполагал в нем такого благородства. Молодец, бывший майор Маликов. Если бы в двадцать пять лет он не устроил истерику по поводу гибели своей семьи, а сам бы свершил правосудие над этими проклятыми садистами, я бы уважал его еще больше.

А что же будет с Раисой? Я понимаю, что глупо и бессмысленно заявляться к ней сейчас с предложением руки и сердца. Но я готов это сделать. Однако как это будет выглядеть со стороны? «Доброе утро, Раиса. Я вас люблю. Будьте моей женой!» А у нее до сих пор в душе травма после развода… И любила ли она Владимира? Он-то сам признался, что любит ее, но она? Я до сих пор помню, как, получив «анонимную» записку, поехал в наш отдел МВД, и там она отзывалась о муже очень нелестно.

Но, честно говоря, психолог из меня — как из ежа котлета… Единственный способ узнать, любила ли Раиса своего супруга — это спросить ее об этом напрямую, а не строить беспочвенные предположения. Дай бог, чтобы ответ ее не был положительным.

========== Чего и следовало ожидать… ==========

С этими мыслями я отправился на работу. Время тянулось долго-долго, как резина. Мой заместитель Наумов ходил по этажам, проверяя несение службы дежурными, а я только по приходу в СИЗО прошелся по коридорам, а потом закрылся в кабинете и открыл так и не оконченный с того дня, как ко мне привезли Сергея, пасьянс, желая отвлечься от того, что слышал совсем недавно.

Двух королей я собрал быстро, и началась новая партия. Я автоматически кликал мышью, перетаскивая карты на нужные места, и все-таки думал о ней. Сегодня я приду к ней на квартиру и откровенно признаюсь в том, что люблю ее. Что она мне ответит — не знаю.

За весь день меня никто не посетил, чему я был рад, поскольку очень не хотел, чтобы нарушали мое уединение. Я по натуре интроверт, хотя знающие меня люди ни за что бы так не сказали. Вообще я любитель поговорить, выпить с друзьями, но, когда я прихожу домой, где меня ждет только мой кот, мне становится так хорошо, как не бывает даже после разговора с приятелями. Значит, интроверт во мне пересиливает экстраверта.

Когда рабочий день кончился, я не пошел домой, а направился в сторону улицы Красноказарменной, где живут Маликовы. Мне хотелось поймать Раису по дороге и поговорить с ней о том, о чем я думаю уже довольно давно.

Я не знал, куда делся после утренней исповеди Владимир. Ведь ему некуда идти, кроме как в церковь или домой. А чтобы отправиться на войну — так для этого нужно много времени… Зачем он решил свести счеты с жизнью таким образом? Он, конечно, объяснил мне, почему хочет уехать в Сирию, но я все же никак не мог понять его желание. Развод — не такая вещь, чтобы из-за этого так сильно переживать. Впрочем, не надо осуждать человека за его намерения, пусть даже они и дурацкие…

Вскоре я пришел на нужную улицу и стал ждать, когда придет Раиса. Чтобы убить время, вытащил из кармана мобильный и открыл Яндекс.Новости. Американские и украинские события я решил пропустить; а вот сирийские меня заинтересовали.