========== Пролог ==========

Люберцы, конец октября, 1994 год

— Сейчас ты совсем не такая недоступная, как тогда. Не правда ли?

Эти слова были адресованы семнадцатилетней девушке, лежавшей на земле почти без сознания. А сказал их парень в черном спортивном костюме, стоявший над ней с самодовольной улыбкой, сложив на груди руки.

Девушка с трудом открыла глаза и посмотрела на молодого человека с плохо скрываемой ненавистью. Он же остался совершенно спокойным.

— Ты заплатишь за это… За меня отомстят… Я пойду в милицию, и тогда тебе несдобровать!

— Кто за тебя отомстит? — усмехнулся юноша. — Вот скажи, кто тебе поверит? Лучше не говори ничего, а то или сама пойдешь по статье за клевету, или братва из местной группировки сама с тобой разделается: я скажу им, чтобы они сделали с тобой все, что хотят. Деньги решают все, моя дорогая! Знаешь, кто такой Капущу? — девушка испуганно закивала. С начала десятилетия люберецкие газеты часто писали о жестоких налетах его банды. — Он от тебя живого места не оставит. А если ты и расскажешь обо мне, то даже брат твой — и тот отвернется от тебя, когда узнает. Ты никогда не выйдешь замуж, мразь! Сколько времени ты издевалась надо мной… Никто не смеет мне отказывать! Что до меня, я никогда на тебе не женюсь.

Парень отвесил шутовской поклон и не спеша направился туда, где горели фонари — на какую-то оживленную улицу. Девушка же, собравшись с силами, встала и принялась приводить в порядок одежду. Мысли о преступной группировке, наводившей ужас во всем городе, пугали ее, и ей хотелось быстрее вернуться к себе.

Через некоторое время, когда силуэт молодого человека растворился в ночи, из кустов выглянул черноволосый мальчик лет восьми. Лицо его выражало искреннее недоумение вперемешку со страхом. Он подбежал к девушке.

— Что с тобой? — спросил он. — Я помогу тебе.

— Пойдем потихоньку. Помоги мне добраться до комнаты.

Мальчишка взял ее за руку, и они очень медленно пошли в сторону стоявшего неподалеку здания. Девушка всю дорогу тихо плакала, стараясь, чтобы мальчик этого не увидел. А тот, если и заметил слезы на ее глазах, то ничем это не показал.

Дойдя до комнаты, которую она делила еще с тремя девочками, несчастная заглянула в щелку двери и с облегчением заметила, что ее соседки уже спали. Стараясь не шуметь, она пробралась в ванную и стала смывать с себя следы земли и какие-то прилипшие листья. Она не знала, как будет объяснять произошедшее с ней брату, подругам и остальным. Ей было страшно рассказывать правду, так что ясно было только одно: никто не должен знать, что на самом деле произошло с ней. «Ладно, что-нибудь придумаю…» — пронеслось у нее в голове, и с этой мыслью девушка отправилась спать. Однако она всю ночь не сомкнула глаз, размышляя о том, как ей скрыть случившийся инцидент.

========== Новый заключенный ==========

Москва, 2017 год

Честно говоря, новость о том, что мой бывший начальник выбросился с балкона десятого этажа, изрядно выбила меня из колеи. Я узнал об этом от его друга, майора Маликова, которого он обвинял в своей предсмертной записке — ее отдала ему вдова Вадима, Анастасия. Он мне кратко пересказал то, что было там написано: одна фраза заставила меня сильно удивиться — «на моей совести восемь смертей». Про то, что за свою жизнь Вадим убил семерых человек, я знал и не винил его за это, но кого он снова погубил?

На его похороны я не смог попасть, поскольку был очень занят — так что выяснил я этот вопрос только через несколько дней. В то время Маликов пришел ко мне по каким-то делам: по-моему, он тогда сказал, что его отправил начальник нашего РОВД Крутовской. Но мне показалось, что он сам пришел, желая поговорить со мной обо всем случившемся (его объяснение было явно шито белыми нитками: зачем бы Крутовскому отправлять своего подчиненного в следственный изолятор, когда там ничего такого не случилось?). Оказалось, что небезызвестный мне Павлов, из-за которого Вадим впервые попал под арест и которого Крохин, судья, отправил в Сибирь, сбежал оттуда и, по иронии судьбы, оказался в том же самом городе, куда уехал Вадим со своей женой. Разумеется, они встретились, и Павлов снова пообещал пойти в полицию. Но ему не удалось этого сделать, поскольку Вадим обратился в ФСБ с целью убрать его. Они, конечно, сделали это, а потом его так сильно стала мучить совесть, что он покончил с собой.

Помню, я тогда спросил Маликова, что он собирается делать дальше. Как ему жить с осознанием того, что из-за него погиб его друг? Он мне ничего не ответил и вышел из моего кабинета, сжимая в кулаке предсмертную записку Вадима. Я заметил, что он всегда носит ее с собой.

А еще через некоторое время я узнал, что он уволился из полиции и ушел в церковь. Я хоть и неверующий человек, но про себя одобрил его решение. Но когда я случайно встретился с Сергеем Павловичем, начальником нашего РОВД, и он спросил мое мнение об этом, я ничего не сказал. Просто заметил, что это его собственный выбор. Не люблю высказывать свое мнение другим людям. Порой я думаю, что я еще более скрытен, чем был Вадим. А не сказал я о своих мыслях потому, что видел по лицу Крутовского явное неодобрение поступка его подчиненного. Он мне тогда сказал, что, с одной стороны, Маликов правильно поступил, а с другой — ему надо было постараться забыть об этом и продолжать работать. Я не стал вступать с Сергеем Павловичем в полемику и внешне согласился с ним. Нет, я не страдаю «комплексом хорошего человека» и не стараюсь никому угодить, просто считаю, что не следует рассказывать все, что думаешь, кому попало.

Но это все прошлое. А тот случай, что произошел со мной, снова перевернул мое представление о современном мире. Сначала я считал, что наши полицейские в большинстве своем нормальные люди, но я очень круто ошибался. В нашем районе, конечно, много хороших оперов, но как дело обстоит в других — я не знал. Сначала, по наивности своей, думал, что так же. Однако вскоре разуверился в этом.

После самоубийства Вадима прошло немного больше пяти месяцев, которые для меня были весьма спокойными — ничего нового не происходило. Наступила середина июля, и во всей Москве установилась такая погодная аномалия, что никому не хотелось выходить на улицу. С конца июня на город обрушились чуть ли не ежедневные дожди. Мне, откровенно признаюсь, тоже было не до того, чтобы идти на работу. Хотелось провести весь день в своей квартире за чаем у телевизора, закутавшись в одеяло вместе с моим британцем Валетом. Этот голубой красавец живет со мной уже почти два года.

Но делать нечего — я же все-таки начальник: я уже привык к этому. А после того, как Вадим в декабре прошлого года вызвал меня к себе и сказал, что уходит со своего поста и ставит меня вместо себя, я объявил ему, что не хочу этого. Он тогда очень спокойно ответил:

— Кто же будет здесь руководить, если не ты? Ты же мой заместитель, и это разумно с моей стороны поставить на мое место тебя.

Я хотел было предложить ему другого кандидата. Например, есть у нас хороший, исполнительный малый — Наумов (да даже Павлов мог бы попасть в мой список подходящих на место начальника людей, если бы не его обостренная тяга к справедливости), но Вадим резко отверг это предложение и настоял на своем. Так что я уже около полугода начальник нашего СИЗО и доволен своим положением. А после того, как я занял эту должность, я понял, что мои прежние обязанности были куда сложнее нынешних. Первым делом я прошерстил личные дела сотрудников, их характеристики и, поскольку не хотел повторения истории с Павловым, уволил тех, кто отличался подобными чертами характера. Остались люди, которым что ни скажи — все сделают, не задавая лишних вопросов и не строя логических цепочек. Такие, как, допустим, Наумов — вроде роботов. Я считал это лучшей стратегией своих действий.

О смерти Павлова я нисколько не жалел: после декабрьского происшествия я его просто возненавидел — не зная ничего о случившемся, идти докладывать на человека в полицию! У меня просто не находилось цензурных слов, чтобы описать его поступок! Не знаю, почему Вадим принял его убийство так близко к сердцу…