И что мне теперь делать? Явно светит статья за халатность. Надо будет усилить охрану на всех этажах. И еще придется идти на поклон к Рязанову, чтобы тот не увольнял меня. Рязанов — это начальник Федеральной службы исполнения наказаний по Москве. Ну, если он не уволил Вадима с позором за то, что он убил Эдуарда Лиановского и прочих, то меня он тоже не выгонит. Я-то не убийца…
Нарвская, 15А. Именно там работает начальник московской ФСИН Виталий Дмитриевич Рязанов. Другой конец Москвы… Столько времени пройдет, прежде чем я доберусь с «Авиамоторной» до «Водного стадиона»!
Я выбежал из здания следственного изолятора, по дороге кликнув Наумова, чтобы тот позаботился о до сих пор лежавшем без сознания «вертухае», и помчался к метро. А до него полтора километра ходьбы… Но я наконец добрался до станции и сел в подъехавший поезд. Вышел почему-то на «Шоссе Энтузиастов», проехав только одну остановку, и сначала порядком растерялся, осознав тот факт, что поехал не в ту сторону. Видно, недавно увиденное мной зрелище мертвого Сергея так меня шокировало, что лишило разума. Я ведь никогда не видел смерть так близко. Мне уже хотелось пересесть в другой поезд и отправиться до «Третьяковской», а там перейти на зеленую ветку и добраться наконец до «Водного стадиона», но тут я вспомнил о том, что в Москве построено центральное кольцо, а я, к счастью, находился именно на той станции, где есть пересадка на него.
Скоро я уже стоял на одноименной станции МЦК и ждал поезд. Никогда еще не ездил по центральному кольцу, и если бы я не увидел повесившегося Сергея, то стал бы рассматривать станцию, на которой оказался. Но сейчас мне не до этого.
Чем мне не понравилось центральное кольцо, так это тем, что поезда там ходят с интервалом в десять минут. Встречу с Рязановым никак нельзя откладывать. Ведь я же не виноват в том, что в моем СИЗО один из зэков совершил самоубийство! Правда, не знаю, что мне скажет Виталий Дмитриевич…
«Ласточка» все-таки приехала, и я наконец отправился в первую поездку по МЦК. Комфортные поезда… я успел заметить места для велосипедов, розетки и даже wi-fi. Не то что в нашем метро.
Звонить Рязанову я не стал — не хотелось делать это на глазах всего народа. Он наверняка спросит о причине звонка, а что я ему скажу? Что в одной из камер повесился заключенный, и я прошу не увольнять меня? Нет, лучше сказать все это при личной встрече…
Время тянулось очень долго — когда поезд подошел к «Балтийской», оказалось, что прошло уже чуть меньше сорока минут. Предстояло проехать еще одну остановку, но на метро. А я не знал, сколько времени займет дорога до «Войковской». Я вышел из вагона и направился за основной массой людей, поскольку не знал, куда мне идти, хотя на станции и был указатель.
Но наконец я добрался до метро и через некоторое время был на своей остановке. Где находится Нарвская улица, я знал: больше полугода назад, когда я занял свой нынешний пост, я ездил к Рязанову уладить кое-какие формальности.
Скоро я был там, куда так спешил: в управлении Федеральной службы исполнения наказаний.
Рязанов обнаружился в своем кабинете: он сидел и курил. Я, стараясь не кривиться от запаха табачного дыма, подошел к нему.
— Здравствуйте, Виталий Дмитриевич. Я пришел к вам по очень важному делу, — я опустил глаза и уставился в пол.
Мой непосредственный начальник удивленно посмотрел на меня.
— Александр Иванович? Что у вас там опять случилось?
— Непредвиденные обстоятельства… В одной из камер повесился заключенный, некий Сергей Шевченко.
Странно, но он не удивился моим словам. Только нахмурился и, затушив сигарету, бросил ее в пепельницу. Затем встал из-за стола и подошел ко мне почти вплотную.
— Ваш следственный изолятор с советских времен находился в ведении КГБ, затем — ФСБ, и все было прекрасно. Министерство юстиции в две тысячи пятом превратило его хрен знает во что! Две попытки побега раньше, убийство тех заключенных три года назад, и теперь вот это! Вы понимаете, что это уже ни в какие рамки не лезет?
— Ну не я ведь убил Шевченко! — слабо запротестовал я, пытаясь сделать так, чтобы Рязанов вошел в мое положение и понял его. — Он же сам в петлю влез… Вадима вы тоже так же отчитывали при личной встрече? Или он к вам не приезжал?
— Это вас не касается, — сурово заявил начальник ФСИН. — Я назначил вас на эту должность в надежде, что вы восстановите славу данного учреждения как самого охраняемого следственного изолятора в Москве! А вы что наделали? И вообще, почему он повесился? — наконец-то насущный вопрос. Дождался… Сейчас я все ему объясню. Как бы только сделать это поделикатнее…
— Он был несправедливо осужден за наркоторговлю. Судье угрожали, чтобы он принял такое решение. Я, узнав об этом, приехал в суд и сначала немного не сдержался: встряхнул его… — здесь мне стало стыдно. Да, Алексей не держит на меня за это зла, но все-таки неприятно вспоминать, каким я был наивным и вспыльчивым идиотом совсем недавно. — Там судья мне объяснил, в чем дело. Мы с ним раскрыли это дело: оказалось, что двадцать три года назад Шевченко изнасиловал некую Викторию Горскую.
Тут Рязанов перебил меня:
— Сестру того менеджера по коммуникациям? Как Павел его в порошок не стер после этого?
— Он не знал об этом. Виктория держала все в себе.
— Как же тогда вы узнали про тот случай?
— Мы задержали ее племянника Максима. Тот и объяснил, что Шевченко, пьяный, сам рассказал ему об этом на корпоративе — они коллеги. Максим не мог этого вынести и решил таким образом ему отомстить — подбросить наркотики из их отдела и обвинить его в наркоторговле.
— Да… — Виталий Дмитриевич сел обратно и стал нервно постукивать костяшками пальцев по столу. — Какие страсти… А повесился он, я полагаю, потому, что вскрылась эта история? Верно?
— Наверное. Скорее всего, да.
— Все из-за мести. Прямо как три года назад. Тогда ваш начальник Новицкий убил тех троих тоже ради… По-моему, ради семьи своего друга. Вот дурак, — последнюю фразу он пробормотал как бы про себя, но я это услышал и недовольно поморщился.
— Не судите, Виталий Дмитриевич, не судимы будете.
— Я говорю, что думаю. И мнение мое таково: он был дураком. Благородства ему было не занимать. Ему, однако, я этого не говорил. Но вы сами подумайте: если кто-то убил всю твою семью, ты будешь ему мстить, не так ли?
Я закивал.
— Вот видите. А тот его друг расплакался и попросил Новицкого отомстить за его убитую семью. Разве он не дурак?
— Кто именно?
— И тот, и другой.
Его резкие суждения задели меня за живое. Насчет нелестной характеристики, данной им Маликову — с ней я был согласен, но зачем же надо было обзывать Вадима? О мертвых плохо не говорят.
— Вадим не дурак. Просто он восстанавливал справедливость.
— О боже… — Рязанов закатил глаза. — Что вы говорите! Александр Иванович, поймите, что эта ваша справедливость — фикция. Нет ее. У нас в России главное — деньги и связи. Так всегда было и будет дальше.
— А вы циничный, — я понимал, что он говорит совершенно правильно, но такая резкость опять покоробила меня. Денег у меня нет, зато есть связи в суде и полиции. Но я не одобряю таких слов начальника нашей ФСИН. Хотя раньше я бы согласился с ним.
— Я вам повторю вашу же фразу: не осуждайте, не осуждены будете. И, кстати, мы что-то увлеклись. Так зачем вы приехали сюда? Сообщить о самоубийстве одного из ваших заключенных?
— Хотел попросить, чтобы вы меня не увольняли.
— Пусть так. Статью за халатность я вам шить не буду. Оставайтесь на своей должности, но помните: еще один подобный случай — и вы вылетите отсюда. До свидания.
Словно гора с плеч… Я вышел из его кабинета; на лице невольно появилась улыбка. Да, теперь я не допущу этого. Больше никаких непредвиденных случаев: все будут ходить по стойке «смирно»… И сотрудники, и зэки. Честное слово, или, как любил говорить покойный Сергей, «вот вам крест». Пока не знаю, что я сделаю. Знаю лишь одно — больше такого не повторится, и я горы сверну, лишь бы сохранить свою должность, поскольку мне некуда деться. Я мог бы стать юристом, но мне этого не хочется: здесь я руководитель, и это мне нравится. Да, я немного эгоист, но кто же не без греха? Хоть и мало здесь платят, но я отсюда не уйду. Конечно, нельзя заранее предугадать, как сложится жизнь… Все может быть. Вероятно, я и сменю работу…
