Из-за деревьев выглядывало колесо обозрения, с той же стороны доносились крики людей и грохот аттракционов. Небольшие разрисованные тележки со сладостями влекли своими вывесками и ароматами. Пахло жареным миндалем и теплым асфальтом.

Зотов пришел в одиннадцать, не опоздав ни на минуту. Он сделал Ольге комплемент, заметив, как она изменилась и похорошела, и предложил не стоять на месте.

Это был момент настоящего счастья, так внезапно свалившегося на нее. Вчера она снова столкнулась с ним у мальчишек, но на этот раз их встреча не ограничилась одними только томными взглядами. Они разговорились, посмеялись, она осталась до вечера, и вот теперь примчалась на утреннее свидание. Первое в ее жизни.

– Слушай, до меня тут долетело кое-что, – завел разговор Зотов ближе к полудню. – Тебе поручили наведаться к бабке одной, ветеранше, чтобы ты о ней статью написала, это правда?

– Да, – Ольга снова закатила глаза и отмахнулась. – Эти тупицы надеются, что после общения с ней я внезапно проникнусь нашим историческим прошлым и буду более уважительна к «людям старшего поколения»… А ты откуда знаешь?

– Пацаны рассказали… А ты когда к ней собираешься?

– Да, не знаю, завтра, наверное, пойду.

– Она в нашем доме живет, кстати, бабка эта.

– Да, и что? Она такой прямо «божий одуван»?

– Да, не… Та еще стерва. Ей на 90-летие глава округа выделил 300 тысяч, причем наличными.

Ольга старательно округлила глаза.

– На хрена? Что она с этими деньгами будет делать? Или это ей на похороны?

Зотов заметно оживился.

– Вот и я про то же! На кой черт ей деньги такие? Подарили бы ей там вставную челюсть или клюку…

– Вот не понимаю я, чего все носятся с этими ветеранами. Вечно на 9 мая приходят и занудствуют. Последний раз какой-то приходил, помнишь? Тягомотину развел про эту войну, за страну, за советскую власть, все дела…

– Да, помню… а ты ему такая, мол… «Сколько можно эту войну свою мусолить, уже другое все, и страны вашей нет, и Сталина вашего нет, и вообще, так вам и надо, совки позорные!»…

– А что?

– Да я согласен. Эта бабка теперь с трехстами тысячами. Она все равно одной ногой в могиле, лучше бы мне отдали, я их интереснее потрачу.

Оба посмеялись, Ольга одобрительно кивнула. Он купил ей мороженое, покатал на чертовом колесе, рассказал о своей жизни, про своих соседей, с которыми он живет в одной квартире. Они прогуливались в обнимку, и она чувствовала его сильные руки, ту безопасность и уверенность, которая исходила от него. Никогда еще ей не было так хорошо, и она вдруг поняла, что выросла.

Гуляя по парку, они сделали круг и снова оказались на площади с башней. К их удивлению, народу значительно прибавилось. Среди них были и те, кто пришел с плакатами. Они продолжали активно прибывать и собирались у подножия башни.

– Видимо, снова будут требовать на металлолом разобрать, – предположил Зотов, обращаясь к одному из остановившихся прохожих.

– Да не… Тем все уже разрешили… Вроде «железку» к 16-му году уже обещали убрать, а эти… черт их знает? – отозвался прохожий.

Зотов потянул Ольгу за руку. Ольга одним глазом разглядела красные эмблемы на плакатах, но так и не поняла, за что выступают эти активисты. Ей было совершенно все равно. Зачем думать о чем-то, кроме того, кто с ней рядом.

Утро наступило раньше обычного, когда управляющий разбудил Артура по велению отца.

– Его светлость, барон просит вас к завтраку, Артур Францевич.

Управляющим особняком на Фонтанке был Николай Максимович Гольц. Его аккуратный тон последнее время вызывал особенное раздражение. Как все-таки надоело его старое лицо, его сдержанность и чопорные, отточенные до противности манеры. Всю свою жизнь Артуру приходилось находиться с этим человеком под одной крышей, все дела по дому сосредотачивались в его руках. Многочисленные слуги подчинялись ему, им велись финансы, им раздавались распоряжения. Казалось порой, что Артур вовсе не хозяин в этом доме, и его можно сравнить разве что с дорогим мебельным гарнитуром. Его замечают, порой он требует ухода, но, в общем и целом, все-таки – мебель. Несмотря на то, что Николай Максимович появился в доме графа Снегирева задолго до рождения Артура, родным для мальчика он так и не стал. Его холодность всегда отталкивала, фон Эссен не любил говорить с ним и по возможности избегал длительного пребывания в одном помещении.

Закутавшись в халат, умывшись теплой водой, Артур нехотя спустился вниз для разговора. Барон говорил только по-немецки, и русский никогда не использовал, хоть и владел им свободно.

Ласково поприветствовав своего пса Милорда, который с самого утра терся в районе стола и заглядывал в тарелки, Артур сел напротив отца. Барон не повел и бровью при появлении за столом сына, его больше занимала развернутая газета. Пахло свежими вафлями и вишнями, из отцовской чашки поднималась струйка кофейного аромата, и сливочное масло медленно таяло в тарелке с овсянкой. От этой картины захотелось есть, как никогда, но слуги все не было, и отец начал разговор. Конечно же по-немецки.

– Mir kommen unfreundliche Gerüchte über dich zu Ohren, Friedrich, hast du wiedern Spaß mit jungen Damen und spielst weider Karten. (До меня доходят недобрые слухи про тебя, Фридрих, ты опять развлекаешься с молодыми барышнями и играешь в карты?)

Артур молчал. Наверное, не имело смысла оправдываться, к тому же молчание и так все лучше объясняло.

– Ich bin enttäuscht. Vielleicht silltest du mir sagen, wie viel ich für deine Ausbildung ausgegeben habe? Ich wurde für dein Talent als Ingenieur so gelobt, dass ich nicht das Geld verschonte, um dich von den besten Meistern dieses Geschäfts belechren zu lassen. Und wo ist das Ergebnis all dessen? Wenn ich in etwas investiere, hoffe ich, ein Ergebnis zu bekommen. (Я несколько разочарован. Может, тебе стоит сказать, какую сумму я потратил на твое образование? Мне так расхваливали твой талант инженера, что я не жалел средств, чтобы выучить тебя у лучших мастеров этого дела. И где результат от всего этого? Если я вкладываю во что-то средства, я надеюсь получить результат).

– Ich rersichere Ihnen, es gibt ein Ergebnis. (Результат есть, уверяю вас), – улыбнулся Артур, и душа его немного оттаяла. – Ich habe etwas Neues geschaffen, etwas Einzigartiges, das… (Я создал нечто новое, нечто уникальное, это…)

– Nun, gut. (Ну и хорошо), – оборвал его отец. – Im Allgemeinen, was ich dir eigentlich sagen wollte, Friedrich: ich habe nicht vor, nach Russland zu reisen, es wird sehr teuer für mich. Außerbem verschlimmert der Krieg schon alles. (В общем, что я собственно хотел сказать тебе, Фридрих: я не намерен больше мотаться в Россию, это для меня становится весьма накладно. Кроме того, война и без того усугубит все).

– Krieg? (Война?) – вдруг вырвалось у Артура. – Welcher Krieg? (Какая война?)

– Nun, Friedrich… Deutschland hat dem Russischer Reich den Krieg erklärt! Vorgestern… Gestern las der Kaiser im Palast eine «Kriegserklärung» vor. Lebst du in diesem Land oder wo? Wie kannst du dich nicht für die Welt um dich interessieren? Komm runter auf die Erde. Es Irind schwer für Träumer. (Ну ты даешь, Фридрих… Германия объявила войну Российской империи! Еще позавчера… Вчера на Дворцовой ваш император зачитывал «объявление войны». Ты в этой стране живешь или где? Как можно настолько не интересоваться окружающим тебя миром? Спустись уже с небес на землю, сейчас мечтателям трудно).

Он сложил газету и швырнул через весь стол Артуру, видимо, чтобы тот ознакомился.

– Die Österreicher werden den Serben nicht den Tod von Franz Ferdinand verzeihen… Hast du jemals von diesem Mord in Sarajevo gehört?  (Австрийцы не простят сербам смерть Франца Фердинанда… Про это убийство в Сараево ты хоть слышал?)