Наутро он проснулся на серых простынях, с головной болью, распухшим лицом и аккуратными клоповыми укусами на шее. Объяснять себе, где он, долго не пришлось: трактирные гостиницы трудно с чем-либо спутать. Артур подобрал все, что осталось от его вчерашнего внешнего вида, спустился вниз, кинул трактирщику деньги и удалился, не говоря ни слова. Голова трещала так, что глядеть было больно, но душу согревала его башня. Он еще посмеется над Белогорским, он еще сможет отмстить ему…
Управляющий встретил Артура холодно. Старик действительно очень обиделся. Он сухо передал конверт от отца, который еще вчера покинул Российскую империю навсегда. Теперь Гольц вел себя иначе. Он не ходил по дому, не давал распоряжений горничным и поварам, а только сидел у себя. Одному только богу известно, чем он там занимался.
Милорд свободно носился по дому, продолжая царапать паркет. В разгар такой анархии ему даже удалось свистнуть из кухни кольцо копченой колбасы, а повариха на это только рукой махнула.
Артур взбежал на второй этаж и открыл дверь в свою комнату. На удивление, горничные не убрали его кровать, а в умывальнике все еще стояла вчерашняя вода. Как не похожа была его комната на ту, что постоянно поддерживалась в идеальной чистоте на протяжении всех 24 лет до вчерашнего дня. Нет, пожалуй, невнимательность слуг была здесь не при чем. Всклокоченная кровать, бардак на столе, передвинутое бюро. Все это было неспроста. Подойдя к массивному дубовому шкафу и раскрыв его грубые створки, Артур лишился не только дара речи, но и, как ему показалось, рассудка. Его тайник был вскрыт, в нем остались только письма и карты, сорочки были смяты и перевернуты, костюмы сорваны.
Чертежей не было.
#7
– Ну что? – начал Зотов, когда Ольга опустилась напротив него за столик в заранее оговоренном кафе.
– Я не могу.
– Что не можешь? Ты не нашла?
– Я видела деньги, они у нее в секретере лежат, но это неправильно.
– Да мне плевать, что ты сдрейфила, мы же это обсуждали.
– Может, они ей и не нужны, но красть я не стану. Можно и другим способом деньги найти.
– Да? И где же, прости, их найти?
– Я не знаю, но можно что-нибудь придумать.
– Может, ты не заметила, но у меня нет печатного станка, мне были нужны эти деньги. И насколько я помню, тебе тоже нужны были деньги, или ты не собираешься общак возвращать?!
– Ты так говоришь, будто это я общак умыкнула! Я вообще ничего возвращать не должна!
– Да? Смелая какая? Если я сказал, что ты должна, значит должна! Поняла?! И никто твою версию слушать не собирается.
Его тон менялся с каждой секундой. Он повышал голос, что вовсе не следовало делать в общественном месте, обсуждая подобные темы. Ольга в свою очередь не могла произнести ни слова.
– Мне плевать на твои самокопания, – продолжил Зотов, – тебе было поручено дело, а ты с ним не справилась. Иди к черту! Только деньги спустил за зря на всякую дрянь для нее…
Он поднялся, стянул со стула ветровку и вышел. Ольга осталась.
Обычное ее занятие, гуляние по городу, теперь сопровождалось беспробудным рыданием. Наворачивая круги по площади вокруг «железки», она не сразу заметила, что ходит по бесконечному множеству красных листовок, разбросанных под ногами недовольными активистами. Дворники, проклиная их последними словами, собирали листовки в ручную.
Под ночь Ольга все же решилась отправиться домой. Почти без сил, мечтая умыться и провалиться в сон, она, наконец, скрылась за дверью родного особняка. В холле ее догнал Сизов и взволнованно остановил у подножия лестницы.
– Оль, блин, слушай, тут такое дело… – кинулся он объяснять. – Уходи отсюда, там менты твою комнату осматривают! Они ждут, когда ты придешь… Я сказал, что ты придешь…
– Что за бред! – завелась Ольга и продолжила подниматься по лестнице.
– Нет, ты не понимаешь, тебе нельзя туда… Они тебя арестуют и посадят! – Юра вцепился в ее кофту. – Ты украла деньги у ветеранши!
– Что?! Ничего подобного! Я не крала! – она усмехнулась, вывернулась из его рук и поскакала дальше.
– Не ходи туда! Ты что? С ума сошла?
– Я ничего не крала!
– На, вот, я выкупил твой плеер…
Сизов достал из кармана iPоd и вложил его в руку Ольге.
– Уходи!
Но она продолжала подниматься.
– Бабка с инфарктом в больнице, – добавил он ей вдогонку. – Денег нет, они по камерам посмотрели и увидели, как ты выбежала, а через полчаса ее сосед скорую вызвал, так как нашел ее на полу. В подъезд никто посторонний больше не заходил. Убегай!
– Это Зотов! Он ее сосед…
Она ускорила шаг и скоро оказалась у открытой двери своей комнаты. За ее письменным столом сидела Кривцова и разглядывала старинные письма, все вещи были разбросаны, а на выпотрошенной кровати сидел полицейский. Глаза его округлились при виде Ольги, и он, не говоря ни слова, поднялся. Кривцова бросила на девушку прожигающий взгляд.
– Ты совсем сдурела, дрянь! Убийца! Где деньги?
– Беги, дура, чего ты стоишь?! – завопил Сизов.
Не видя и не слыша ничего, она рванула прочь от сорвавшегося с цепи полицейского. Вдоль по коридору, мимо высунувшихся любопытствующих, вниз по лестнице в холл. Двери, ступени, двор до ворот мимо фонтана, набережная, через мост, сквозь парк, сквозь слезы. Все дальше и дальше, пока могла терпеть, как холодный воздух обжигает легкие, надо бежать. Но куда? Сегодня только в ночь.
Всхлипы несчастного старика управляющего, который снова эмоционально расклеился, ничего не могли изменить. Он ничего не знал, не слышал и не видел. Какие чертежи, когда весь дом проигран в карты? В нем одновременно боролись злость и сожаление. Еще эта война, упоминание о которой он все чаще встречал вокруг, и переживал на этот счет гораздо больше, чем фон Эссен.
Сильный хлопок заставил Артура вздрогнуть, а Гольц даже взвизгнул. Быстро убедившись, что в окно залетел камень, а вовсе не чего пострашнее, фон Эссен отправил старика к себе в комнату и велел кухарке напоить его чаем.
Злополучный кирпич преодолел оконное стекло, оставив в нем дыру, но не разбив вдребезги, пролетел всю комнату и остановился в углу у камина. Артур с трудом поднял его и подумал, что человек, метнувший такую «дуру», должен обладать невообразимой силой. Перевернув кирпич, он увидел надпись мелом «Немцы прочь!» и швырнул мерзкое послание на пол.
В конце концов, фон Эссен вышел из дома, оставив дверь нараспашку. Милорд последовал за своим хозяином, радостно пугая прохожих. Артур медленно двигался по набережной, все дальше и дальше, куда глаза глядят. Мучимый головной болью и безысходностью, он не заметил, как прошел всю Фонтанку и добрел до Летнего сада, где устало рухнул на тенистую скамейку. Артуру было все равно. Он достал конверт, который вручил ему Гольц, и извлек на свет письмо. Убористый мелкий почерк покрывал не больше страницы, кроме этого в конверте имелась фотография, выцветшая, бледно-бежевая, с молодым человеком на ней. На обороте стоял штамп фотографа, и от руки было выведено «С. Петрербургъ, февраль 1890 годъ». Отец писал как всегда по-немецки, это не удивляло, но что заставило насторожиться, так это отсутствие обращения – ни Фридрих, ни Артур, ни здравствуй, ничего. Сухой и резкий отравляющий душу монолог. С первых строк Артур понял, что судьба, видимо, решила от души посмеяться…
«Das Foto, das du in deinen Händen halts – ein Foto deines echten Vaters. Ich denke, er ist es, obwohl ich es nicht genau sagen kann. Das einzige, worüber ich mir sicher bin, ist, dass du nicht sein kannst und du bist nicht mein Sohn. Vor vierundzwanzig Jahren hatte ich zu dainen Glück einen völlig anderen Blick auf die Welt und zog es vor, dich als meinen eigenen aufzuziehen, anstatt öffentlich über den Verrat deiner Mutter zu berichten und all die fiesen Gerüchte zu bestätigen, die über sie kreisten. Ich habe ehrlich gesagt alles getan, was ich konnte. Ich gab dir die beste Ausbildung und schickte dir jedes Jahr Geld. Um deine Anhaftung an mich zu vermeiden, habe ich nicht mit Dir kommuniziert. Jetzt, mit diesem Brief, informiere ich Dich, dass es keine Verbindung zwischen uns gibt, und von nun an sind wir einander fremd. Ich erwiderte alles, was mir einst als Mitgift für deine Mutter übertragen wurde. Aber ich schulde dir nichts und du auch mir nicht. Ich verstehe, dass es sinnlos und unvernünftig ist, Dick für alles verantwortlich zu machen, aber es wäre falsch, Dich nicht über Denie Hawknut zu informieren. Ich habe diese Karte in den Sachen Deiner verstorbenen Mutter gefunden und beschlossen, sie zu behalten. Bei jedem meiner Besuche in Rußland habe ich in Dir eine Ähnlichkeit mit einem Mann darauf. Jetzt bist Du eine absolute Kopie davon geworden. Ich sah ihn einmal an der Schwelle unseres Hauses, an dem Tag, an dem Du geboren wurdest und als Deinen Mutter weg war. Sein Name war Arthur, das ist alles was ich über ihn weiß. Ich denke, dass die Ausbildung, und der Nachname, deu ich Dir gegeben habe, genug sein wird, um Dein Schicksal kompetent zu erledigen.
