F. I. U. von Essen»

«Фотография, что ты держишь в своих руках – фотография твоего настоящего отца. Я предполагаю, что это он, хотя и не могу утверждать наверняка. Единственное, в чем я уверен, это то, что ты не можешь быть, и не являешься мне сыном. Двадцать четыре года назад, на твое счастье, я имел совсем другой взгляд на мир, и предпочел растить тебя как своего, нежели объявлять во всеуслышание об измене твоей матери и подтверждать все мерзкие слухи, которые ходили о ней. Я честно выполнял все, что было в моих силах. Я дал тебе лучшее образование и ежегодно высылал тебе средства. Во избежание твоей ко мне привязанности я избегал общения с тобой. Теперь же этим письмом я сообщаю тебе, что никакой связи между нами нет, и отныне мы друг другу чужие. Я вернул тебе все, что когда-то было передано мне в качестве приданого за твою мать. Но тебе я ничего не должен, и ты мне тоже. Я понимаю, что винить тебя во всем бессмысленно и неразумно, но было бы неверно не поставить тебя в известность о твоем же происхождении. Эту карточку я нашел в вещах твоей покойной матери и решил сохранить ее. С каждым моим приездом в Россию я находил в тебе сходство с человеком на ней. Сейчас ты стал абсолютной его копией. Я видел его однажды, на пороге нашего дома, в день, когда ты появился на свет, и когда не стало твоей матери. Его звали Артур, это все, что я о нем знаю. Я думаю, что данного тебе мной образования и моей фамилии будет достаточно, чтобы ты грамотно распорядился своей судьбой.

Ф. И. У. фон Эссен».

Сказать, что жизнь остановилась – ничего не сказать. Он был уверен, что на дно опускаются медленно, а не срываются вниз в один миг. Артур смотрел, как носится его шотландский сеттер в лучах угасающего летнего солнца. Это было единственное живое существо, которое не покинуло его. Скомкав письмо, и машинально спрятав фотокарточку во внутренний карман, он медленно поднялся и свистнул пса. Тот примчался с палкой и положил ее под ноги хозяину. Артур кинул палку, и собака унеслась выполнять свой долг. Он не мог просить у Белогорского реванша, не мог умолять о возвращении ему особняка. Уже сейчас все это больше не принадлежит барону фон Эссену, это владения князя Белогорского. Лучше сдохнуть, чем быть в долгах у этого солдафона, с полностью отсутствующим чувством юмора. Артур сам не заметил, как оказался на набережной перед Невой. Он медленно дошел до Троицкого моста, перешел большую его часть и остановился, вскинув голову на лучи солнца, горящего в Петропавловском шпиле. Колокола Троицкой церкви делали попытку звонить, но выходило нечто несуразное: по мосту бежала конка. Милорд просунул голову сквозь решетку и заглянул вниз. В мгновение ока Артур оказался на другой стороне перил. Кто-то издали закричал: «Самоубийца!», пес гавкнул, и фон Эссен отпустил руки.

Выживать на улице у нее не получалось. Все снова было против нее. Ночь она провела на лавке в парке, но сгущались тучи, и в следующую ночь на улице будет совсем не до сна. «Куда податься? Куда пойти? Вернуться в детский дом, все объяснить Кривцовой, полицейскому, всем… и будь, что будет, вдруг кто поверит?» – постоянно вертелось у нее в голове. Но если ты бежишь, значит, ты виноват, это все знают. В плеере садилась батарейка. Так холодно и пусто никогда еще не было.

Она быстро перебирала ногами по Невской набережной и уже готова была сдаться и повернуть на Фонтанку, как внезапно ее охватило страшное чувство. Вся ее жизнь переставала иметь смысл. Возможно, смысла в ее существовании никогда и не было. Если даже ее родная мать предпочла отказаться от нее, как только произвела на свет. Тогда зачем все? Зачем и дальше пытаться, карабкаться, искать свое место в жизни, в обществе, в этой проклятой эпохе. Теперь ей одна дорога – тюрьма, ведь доказать она ничего не сможет. Ольга сбавила шаг, она не стала сворачивать налево, вместо этого, пройдя вдоль решетки Летнего сада, она поднялась на Троицкий мост и, остановившись, заглянула в темную воду. На Неве мягко колыхались катера с туристами, по мосту носились дорогие автомобили, и поднимающийся от города гул высасывал душу. Время от времени ее задевали плечами прохожие, но среди них не было тех, кто мог бы ей помочь. Во всем мире не было никого, кто мог бы. Ольга перелезла через перила и, склонившись над высотой, задержала дыхание.

ЧАСТЬ 2

#8

Что чувствуют те, кто бросается с моста? Успевают ли они ощутить боль от удара о плотную поверхность или просто мгновенно теряют сознание? Ольга оказалась в воде. Холодная стихия приняла ее в свои беспощадные владения, отбирая последнее тепло. Однако она была в сознании: ни боли, ни удара, будто бы она не прыгнула с большой высоты, а мягко вошла в воду. Глаза ее были закрыты, но ее руки и ноги постоянно натыкались на что-то барахтающееся. Они вынырнули одновременно и загорланили что есть мочи.

– Кто вас просил меня спасать?

– Зачем вы за мной прыгнули?

– За вами?

– Что за фигня? Даже сдохнуть нормально не дадут, вы полицейский, что ли?

– Что за что? Вам какое дело до моей смерти? Счастье ваше, что вы живы остались.

– Я не планировала оставаться живой, разве не ясно?

Течение уносило их под мост. От холода уже свело все, что можно, и Ольга, оторвавшись от назойливого спасателя, поплыла в сторону ступеней. Фон Эссен последовал за ней. Забравшись на выступ, она доползла до холодной гранитной облицовки и прижалась к ней мокрой спиной. С ее одежды и волос струйками сбегала вода, а из глаз брызнули слезы. Она не могла остановиться. Фон Эссен тоже вылез из воды и быстро снял свой темно-серый сюртук, оставшись в жилетке и белой рубашке.

– Почему вы решили, что я полицейский? – обратился он к Ольге, которая никак не могла справиться со своей истерикой.

В голове стоял непрекращающийся гул. Артур тяжело вдыхал воздух и не мог отделаться от странного ощущения – не реальности происходящего. Слезы удивляли Артура, он еще никогда не видел, чтобы девушка так захлебывалась на его глазах. Вид у нее был довольно странный. Он заметил только, что она была молоденькой, не больше 16—17 лет. Волосы растрепаны, одета странно, как мальчик. Брюки необычные, синие, по типу трико, обувь еще страннее, никогда он такой не видел. Короткий балахон, завязки на запястьях. Сплошные вопросы, сказать что-то о ней не представлялось возможным.

– Вы зачем за мной прыгнули? – Артур подошел к ней и присел на корточки рядом.

– Я за тобой не прыгала, это ты меня спасать вздумал вообще-то… – она так быстро перешла на «ты», что это еще больше выбивало из колеи.

– Так, мы с вами никогда не договоримся. Я хотел прыгнуть с моста, так как не видел иного пути решения своих проблем, но даже тут мне не дали шанса расстаться с жизнью. Очевидно, судьба надо мной смеется…

– Нет, это я прыгнула с моста! – заорала Ольга в лицо Артуру, который невольно отшатнулся.

Он решил, что она, должно быть, из простых, и, определенно, не совсем в ладу с головой.

– Давайте сойдемся на том, что мы оба прыгнули с моста и не заметили друг друга.

– Тебя не было на мосту, когда я прыгала!

– Да вас тоже не было! – не выдержал Артур и повысил голос.

Его нервы сдавали, холод пробирал до костей, мокрая одежда неприятно липла к телу. Единственное, о чем он сейчас мечтал, это добраться до дома, чей бы он ни был, и переодеться в сухое.

Мост трясся от проезжающих машин. Фон Эссен, наконец, понял, что гул в ушах – вовсе не побочный эффект от удара о воду.

– Что это было? – уточнил он.

– Троллейбус…

Артур настороженно посмотрел на мокрую девочку. Ольга подняла глаза на своего товарища-самоубийцу и неожиданно обратила внимание на его «идеальность». Стрижка выглядела очень старомодно, но стильно. Одежда на нем была добротная, очевидно дорогая, сидела как влитая, подчеркивая все достоинства фигуры. Ничего в нем не было необычного: красивый, с тонким изящным шрамом на виске и тонной обаяния. Даже мокрый до нитки он заставлял сердце биться чаще.